Легенды Арбата - Михаил Веллер

И вот тогда! — гремел и ликовал внутренний голос, раскатистый и гулкий, как откровение Гулливера, — тогда твои униженные враги подожмут свои мокрые хвосты, как жалкие шакалы. Они навсегда узнают, кто такие они — и кто такой ты!» Врагов у него, надо заметить, никаких и не было. Он был добр, щедр, приветлив, и отлично ладил со всеми. Но... детские обиды отпечатаны в нас пожизненно. Социальная психология с ее услужливой статистикой и понятия не имеет, сколько великих подвигов в истории произошло из детского жгучего желания разбить нос соседскому гаду.

В те времена у сильных мира сего советского пространства вошло в моду заказывать парадные портреты у художника Глазунова. Критики прощают подобный финансово-политический успех только покойникам, и чем больше грязи лилось на красиво ухоженную голову Глазунова, тем становились длиннее очереди на выставки и выше цены на картины. Заказчики вились и бились за место в вечности. Оригинал выглядел на его портрете похожим и красивым одновременно, что и является идеалом всех просителей. Это смешно, но вешать на стенку свой портрет работы Пикассо в манере кубизма почему-то никто не хотел.

Скульпторы облагодетельствовали страну уходящей за горизонт колонной трех лилипутов — бюстиками Дзержинского, Горького и, разумеется, Ленина («Лукич настольный»). Это была жестко обязательная программа фигурного катания, а дальше дозволялось выгадывать баллы за технику и артистизм по разным версиям. Миниатюристы предпочитали головы балерин, ученых и рабочих. У балерин была тонкая шейка и обтянутое лицо, у ученых мощный лоб, у рабочих надежные скулы. Бюсты Дважды Героев на исторических малых родинах походили на римских легионеров в исполнении Ричарда Бартона.

Первым в Москве собственным бюстом оснастил собственную квартиру писатель-соцреалист Иван Шевцов, автор нетленного романа «Тля». Там художники, понятные народу, плакали в жилет партийным секретарям, ища хоть у Партии защиту от развращающих веяний западного продажного искусства. Читатели восторженно ржали, Партия стеснительно молчала, а Шевцов, человек маниакальной аккуратности, каждый день лично стирал замшевой тряпочкой пыль истории со своего благородного бронзового чела. Гости шизели. Однажды он буквально возложил подаренный ему букет к подставке бюста в прихожей. Шевцов был гений самопиара, опередивший свою эпоху.

А вот на Кавказе продукция такого рода пользовалась ревнивым спросом. Даже выстроилась своего рода табель о рангах: кому что подобает, деньги — еще не все. Первый секретарь обкома мог иметь бронзовый бюст в полторы натуральные величины. А третий — такой же бронзовый, но в половину величины, либо же в натуральную величину — но чугунный. Райкомовской мелочи бюсты подобали гипсовые. Либо металл — тогда настольные такие маленькие бюстики.

Вот настольные бюстики шли особенно лихо. Дзержинских и Лениных замещали — страшно выговорить! — собою, любимыми. Искусство начало способствовать самоутверждению личности при социализме! Дороже стоили внестатусные жанровые фигурки — с рукою, устремленной вдаль, или на задумчивой скамейке, на трибуне митинга! за рабочим столом!.. Все ростом с огурец. Нет, ведь правда классно: заходит посетитель, а лучше высокий гость, и вдруг в бронзовой фигурке на столе — узнает тебя! Откуда? А, так... один знаменитый скульптор из Москвы лепить захотел, подарил, понимаешь.

4. Портрет художника в интерьере

К эпохе «перестройки» работящий и рачительный скульптор заматерел в Москве такой глыбой, человечищем, что Лев Толстой бы рядом не встал, сам себе ответив: «Некого...» Две огромные мастерские, две квартиры в центре, трехэтажная дача и, разумеется, «мерседес». В пересчете на нынешний рыночный стандарт — он был олигарх и суперзвезда в одном флаконе. И все великие мира сего в Москве и республиках, а также многие в Европе, были его друзья и клиенты.

В две смены работал цех. Там лили миниатюры. Кроме заказных потоков «балды» и «ростика» (бюст и настольная фигура) — шли единичные и серийные миниатюры для души и продажи. Выразительные и изящные кони и корабли, богатыри и драконы, красавицы и волки. Ненавязчивая аллегория возникала из гармонического сочетания объемов и линий дышащего металла. Он был действительно гениальный миниатюрист! С большим коммерческим даром.

Как писал классик, «не он первый, не он последний из сынов рода человеческого был создан для профессии, которую презирал». Ну, не то чтобы он всю профессию презирал — но: он мечтал быть монументалистом! Он в душе и был монументалист. Он смотрел точным, как микрометр, профессиональным взором на свою скульптуру — и видел ее тридцатиметровой, в ее реальном масштабе, грандиозной, как Колосс Родосский, у ног которого снуют утлые корабли...

И сквозь объем каждой скульптуры он видел контур Гулливера. Недосягаемый великан приобрел гротескные черты тотема. Он аккумулировал значение высшего покровителя в мире искусства. Суровый хранитель на горних небесах мировой культуры.

5. Рождение титана

Ярким и тугим весенним утром знаменитый скульптор проснулся от изумления. Изумление было легким, радостным и окрыленным. Поэт-эпигон уподобил бы его чайке, а маньерист-постмодернист — булавке в заднице у чайки. Почему, спрашивала чайка у своей булавки, почему я не сделал этого раньше?! ведь это так просто, так исполнимо... и так замечательно!

Поэт воздвигся... нет? о'кей: Скульптор встал. Счастливо улыбаясь и хрустя, он облачился в шикарный алый халат с золотыми кистями, взбодрился рюмкой коньяку, пыхнул синей струйкой вирджинского табака и прошествовал в мастерскую. Там отщипнул пластилина, который по привычке предпочитал скульптурной глине — и! —и начал лепить Гулливера.

Счастье источалось из всех пор, он работал с чувством невыразимого облегчения. С таким облегчением корова освобождается от молока в набухшем вымени, с таким облегчением бомбардировщик на пределе дальности распахивает люки над целью, с таким облегчением кирпич отдается силе притяжения и целует вас в темя.

Он лепил ЕГО!!! В его душе такое реяло, что не провернуть. Мечты ходили кругами над вспотевшей головой, как туча бенгальских огней, как косяки золотой саранчи, стая напильников, скрипичные струны, а вместо сердца пламенный мотор.

Эта скульптура ощущалась автором как приношение. Жертва богам в благодарность за дарованные победы. Он воображал ее на месте статуи Афины на Акрополе. Или же Юпитера-Громовержца. Эта божественная статуя своей благой мощью покровительствовала людям, поселившимся под ее сенью.

В воображении прошедших десятилетий исполинский стометровый Гулливер стоял в родной гавани, глядя в бескрайнюю океанскую даль и прозревая там свою судьбу, иные и странные миры, причудливые страны и великую бессмертную славу.

За одно утро он изваял пластилин в масштабе 1:300, и Гулливер был прекрасен. Он крепко держался за корабельную снасть, и это был корабль, вечно несущий каждого из нас сквозь сказочные и горькие истины Бытия. Он сжимал в руке свиток мудрости — и на этом свитке были начертаны пути всех удивительных и грядущих странствий человечества в назидание грядущим поколениям. Короче, мужик был в ударе и вложил всю душу.

...В новую эпоху покупка бронзы не была проблемой. А хоть бы и покупка черта в ступе. И легированная сталь для несущего каркаса. Только плати! А кэшем заплатишь — барон будешь. Скульптор заплатил, и триста тонн инструментальной бронзы встали в шести опломбированных вагонах на товарных путях.

Злые языки утверждают, что и за бронзу, и за изготовление уникума платил город, причем по баснословным ценам. Потому что половина отпущенной суммы сразу возвращалась в карман отпускающего, э-э, высокопоставленного чиновника (в форме пресловутого «отката»). Но мы не будем верить грязным слухам и пустым наветам. Скульптор не был нищим, и имел возможность заплатить за воплощение своей мечты. А если деньги он тоже зарабатывать умел, то быль молодцу не в укор, с сажей играть да рук не замарать, а нищета не украшает никого, кроме кандидатов в депутаты.

И был отлит корабельный врач Лэмюэль Гулливер ростом с небоскреб, и Колосс Родосский только в прыжке дотянулся бы поцеловать его в пупок, а динозавр работает мелким домашним животным типа кошки. Гигантские бронзовые листы, подобные парусам галеонов, башенный кран поднимал в крепеж на каркас, почти равный Эйфелевой башне. И ничтожные лилипуты карабкались по его телу и снизу задирали головы, потрясенные гигантом из неведомой страны настоящих людей.

Нет-нет, это отнюдь не конец истории. Это ее начало. Нулевой цикл. Выведение фундамента под цокольный этаж. Пора приступить к центральному действию.

6. Отечество в опасности

Гулливер был моряк, и он был англичанин, и он ушел в свое плавание к берегам Лилипутии из славного порта Бристоля. Его маяк, путеводная звезда, звезда мировой славы, осколки Британской Империи, короче — идея-фикс влекла великого скульптора, только днище глиссера било по встречным волнам, нет препятствий! Его подсознание решительно полагало, что если беспрецедентный памятник встанет в родном порту, акция обретет сакральный смысл, и благодарность Гулливеру, который вывел его в люди, будет адекватной. Знай наших. Грузины не мелочатся. Русские тоже. Сдачи не надо. Для души.