Пленница былой любви - Бетти Махмуди

Игрушек было слишком много, чтобы она могла играть с ними сразу. Она прижала к себе куклу, а остальные дети набросились на подарки, начали за них драться и разбрасывать по всей комнате. Махтаб снова расплакалась, но не было никакой возможности успокоить невоспитанных детей. Казалось, что взрослые вообще не замечают их поведения.

Держа свою куклу в безопасности на коленях, на протяжении всего ужина Махтаб была грустной, но при виде торта лицо ее просияло. С болью в сердце я смотрела, как она с удовольствием ест торт. Я знала, что не могу подарить ей то, чего ей больше всего хотелось. После дня рождения меланхолия Махтаб усилилась. Начался сентябрь. Три недели мы обязаны были находиться дома.

Вскоре подошел другой юбилей – день рождения имама Резы, основателя секты шиитов. В этот праздничный день каждый достойный шиит должен посетить могилу имама, но, поскольку эта могила находилась в стране врага, в Ираке, мы должны были удовлетвориться тем, что навестим могилу его сестры в Рее, прежней столице Ирана, в часе езды на юг.

В то утро по-прежнему держался изнуряющий летний зной. На градуснике было выше ста градусов по шкале Фаренгейта. Глядя на тяжелые одежды, я не могла согласиться с мыслью о часовой поездке в убийственную жару в битком набитой машине только для того, чтобы посетить святую гробницу, которая для меня не имела никакого значения.

– Я не хочу ехать, – обратилась я к Муди.

– Не может быть и речи, – ответил он. Махтаб, как и я, была расстроена и несчастна.

Перед выходом мы с дочерью еще раз повторили нашу молитву, произносимую в ванной: «Боже милосердный, сделай так, чтобы мы вместе благополучно вернулись домой».

На эту торжественную церемонию Муди заставил меня надеть тяжелую черную чадру. В переполненном автомобиле мне пришлось сесть мужу на колени, взяв к себе на колени Махтаб. После жуткой дороги мы, наконец, добрались до Рея и выбрались из машины прямо в одетую в черное толкающуюся и кричащую толпу пилигримов. Мы с Махтаб автоматически устремились к входу, предназначенному для женщин.

– Махтаб может идти со мной, – сказал Муди. – Я возьму ее на руки.

– Нет, – возразила она.

Он взял ее за руку, но она вырвалась. Люди оглядывались, чтобы увидеть, что там за замешательство. Махтаб кричала:

– Не-е-е-т!

Возмущенный этим сопротивлением, Муди сильно потянул ее за руку и оторвал от меня, одновременно ударив ее по спине.

– Нет! – крикнула я.

Стесненная тяжелой чадрой, я бросилась за дочуркой. Муди тотчас же направил свой гнев на меня, выкрикивая разные английские проклятия, какие только мог вспомнить. Я расплакалась, бессильная против этой ярости.

Сейчас Махтаб пыталась прийти мне на помощь и протиснулась между нами. Муди посмотрел на нее сверху, как бы не понимая, откуда она появилась. Ослепленный злобой, он сильно ударил ее ладонью по лицу. Из рассеченной верхней губы ребенка потекла кровь.

– Наджес![5] – начали роптать люди вокруг нас. Кровь в Иране считается нечистой субстанцией и должна быть тотчас же смыта. Однако ни один человек не вмешивался в то, что явно было семейной ссорой. Ни Амми Бозорг, ни кто-либо из родственников даже не пытались успокоить Муди.

Махтаб плакала от боли и обиды. Я подняла ее и старалась углом чадры вытереть кровь, а Муди продолжал выкрикивать грубые оскорбления, каких я никогда прежде не слышала от него. Сквозь слезы я видела его лицо, полное ненависти.

– Нужно найти где-нибудь немного льда, чтобы положить ей на губы! – попросила я.

Вид крови, размазанной по всему лицу Махтаб, немного усмирил его. Муди взял себя в руки. Мы вместе поискали продавца, который согласился отколоть несколько кусочков льда от большого грязного блока и продал нам вместе с чашкой.

Махтаб плакала. Муди не только не раскаивался, но и казался обиженным, а я пыталась согласиться с мыслью, что я жена сумасшедшего, задержанная в стране, где согласно закону он имеет надо мной абсолютную власть.

Прошло около месяца с тех пор, как Муди превратил нас в пленниц. Чем дольше длилось наше пребывание в Иране, тем в большей степени мой муж подвергался магнетическому притяжению своей национальной культуры. В его личности был какой-то страшный порок. Я должна была выбраться вместе с дочерью из этого кошмара, пока он не убил нас.

Несколько дней спустя, когда Муди не было дома, я решилась на отчаянный побег на свободу. Достав из тайника свой запас иранских риалов, я с Махтаб спокойно вышла из дому. Если мне не удастся дозвониться до посольства, я как-нибудь туда доберусь. Завернувшись в манто и русари, я надеялась, что во мне не узнают иностранку.

– Куда мы идем, мама? – спросила меня Махтаб.

– Сейчас я тебе скажу. Пойдем скорее.

Мне не хотелось обнадеживать ее, пока я не смогу убедиться, что мы в безопасности.

Мы шли быстро, оглушенные шумом поглотившего нас города, не зная, куда идти. Сердце выскакивало у меня от страха. Я представляла себе ярость Муди, когда он узнает, что мы сбежали, но не собиралась возвращаться. Я позволила себе хоть чуточку расслабиться, почувствовать хоть незначительное облегчение при мысли, что мы уже никогда его не увидим.

Наконец мы нашли здание, на котором виднелась вывеска на английском языке «Taxi». Мы заказали такси и минут через пять были уже на пути к свободе.

Я пыталась объяснить шоферу, чтобы он отвез нас в Отделение США при посольстве Швейцарии, но он не понимал. Я повторила адрес, который мама передала мне по телефону: «Парковая аллея и Семнадцатая улица». Лицо его просветлело, когда он услышал название «Парковая аллея».

– Мама, куда мы едем? – снова спросила Махтаб.

– В посольство, – ответила я. Сейчас я уже могла вздохнуть свободнее. – Там мы будем в безопасности. Оттуда поедем домой.

Махтаб радостно вскрикнула.

После получасовой езды по запруженным машинами улицам Тегерана мы высадились перед нашей безопасной пристанью, большим современным зданием из бетона с вывеской «Отделение США при посольстве Швейцарии». Вход охранялся полицейским.

Я расплатилась с таксистом и нажала кнопку домофона у входа. Раздался щелчок открывающейся двери. Мы с Махтаб оказались на территории Швейцарии. Не Ирана.

Говорящий по-английски иранец вышел нам навстречу и попросил паспорта.

– У нас нет с собой паспортов, – ответила я.

Он внимательно смерил нас взглядом, придя к выводу, что мы американки, и позволил нам войти. Нас подвергли личному досмотру. С каждой минутой моя душа устремлялась ввысь при мысли, что мы свободны.

Наконец нас пустили на территорию Отделения, где серьезная, но доброжелательно настроенная иранская армянка Хелен Баласанян спокойно выслушала нашу историю. Высокая, стройная, лет сорока, одетая в европейский костюм с юбкой до колен и с непристойно непокрытой головой, она смотрела на нас сочувствующе.