Однажды ты пожалеешь - Елена Алексеевна Шолохова

пять-шесть лет, и хорошенькой. Пепельные кудряшки, голубые глаза, яркие губы. Прямо кукла Барби. Меня она терзать не стала, наоборот, сказала: сиди, слушай, включайся пока.

Андрей Исаев опоздал минут на десять. Вероника Владленовна как раз объясняла новую тему, вычерчивая функции у доски. Прервавшись, математичка нахмурилась, когда отворилась дверь, но, увидев, что это он, изменилась в лице. Мне даже показалось, что она ему еле заметно улыбнулась и не стала делать замечаний, вообще ничего не сказала, только махнула рукой, мол, проходи быстрее.

Он плюхнулся рядом, обдав меня своим запахом. И я поймала себя на мысли, что рада ему.

После шестого урока Вероника Владленовна попросила меня задержаться. Расспрашивала, по каким учебникам мы учились, какие темы прошли, как вообще у меня с математикой и другими предметами. Я честно ответила, что в математике не блещу, что я – чистый гуманитарий.

– Ну, придется стараться, – пожала плечами Вероника Владленовна. – На ЕГЭ тебя не спросят, гуманитарий ты или нет.

Я пообещала, что буду, и она отпустила меня на все четыре стороны. В коридорах было тихо и пусто – как раз шел седьмой урок. Я спустилась на первый этаж, пересекла фойе и вышла на крыльцо… где меня поджидали девочки из класса во главе с Катрин.

– А вот и наша деревенщина, – объявила она.

Все разом повернулись ко мне.

– Наконец-то. А то мы уж заждались. Ну что, познакомимся поближе? – Катрин шагнула ко мне.

9.

Катрин шагнула вперед, остановившись передо мной почти вплотную. Её подружки встали рядом.

Высокая, с короткой стрижкой под пацана, вперилась в меня равнодушным, тупым взглядом. При этом она беспрерывно работала челюстями, с хрустом поедая чипсы, которые горстями загребала из шелестящего пакетика. Одну бровь у нее пробивал черный гвоздик. И на ушах колечек – собьешься считать. А вообще, если б не юбка и не черный лак на коротких ногтях, я бы еще задумалась: девушка это или парень.

Вторая подружка то и дело искоса посматривала на Катрин, а потом поворачивалась ко мне, копируя позу и выражение звезды. Только ей, очень худой, даже костлявой и какой-то дерганой, не давались плавные движения подруги. Просто комедия на нее смотреть, правда сейчас мне было не до смеха, учитывая ситуацию.

Что они собраются делать? Бить меня? Толпой одну? Вот так сразу, в первый же день? Ни за что ни про что?

Совру, если скажу, что я не испугалась. Очень даже испугалась! Прежде никто меня и пальцем не трогал и, уж конечно, сама я тоже ни с кем не дралась. Так что отпор дать не сумею – и неважно, втроем они на меня накинуться или вдесятером.

Сердце тяжело ухало в груди, и под ложечкой противно ныло от страха. И боялась я вовсе не боли, а унижения и позора. Это самое страшное. Потому вздернула подбородок повыше, чтобы никто не догадался, как я трушу.

Катрин демонстративно оглядела меня с головы до ног и состроила гримасу: «Боже, что за убожество».

Я с независимым видом попыталась их обойти, но подруга с чипсами несильно толкнула меня в плечо.

– Куда?

– Тебе же сказали, – влезла вторая подруга, повторяя даже интонацию Катрин, – познакомимся поближе.

Остальные девчонки топтались за спинами этой троицы. Наблюдали, кто со скукой, а кто и с любопытством, как будет проходить «знакомство поближе».

– Может, оставим всё так, как есть? А то, если честно, ты не в моем вкусе, – выпалила я Катрин в лицо.

В первую секунду она вскинула брови, а затем переглянулась с подругами.

– Что-то она слишком борзая для деревенщины.

Потом снова повернулась ко мне:

– Ау! Очнись. Ты уже не в своем Задрищенске, чтобы так борзеть.

– Да я ещё даже не начинала, – отчаянно блефовала я.

– Да ты, смотрю, вконец охреневшая. Ну, что, Ксюха, расскажем новенькой, как надо себя вести? – звезда повернулась к той, которая поедала чипсы. – Подлечим немного от борзости?

– Легко, – дернув плечом, ответила она, не прекращая жевать.

– Ну что, пойдем за школу? Посмотрим, надолго ли твоей борзоты хватит, – едко улыбнулась Катрин.

Язык мой – враг мой. Хотела, чтоб вышло как в чеховском рассказе «Пересолил», а вышло как в «Хирургии».[3]

В этот момент из школы вывалились, галдя и размахивая рюкзаками, мальчишки, с виду класс шестой или седьмой. И сразу же заинтересовались нашей беседой. Замолкли, уставились на нас, приоткрыв рты. Ну замечательно... Ещё и при зрителях позориться.

– Ну? – насмешливо спросила Катрин. – Чего застыла? Идем?

Она развернулась и стала медленно спускаться с крыльца. Потом бросила взгляд через плечо и коротко скомандовала:

– Ксюха! Ну!

Эта девушка-парень Ксюха, не церемонясь, схватила меня за локоть и поволокла за собой, точнее, за Катрин.

Я выдернула локоть, прошипев:

– Руки убери! Без тебя дойду.

– Ну так двигай, а не стой столбом, – чавкая, отозвалась она.

От крыльца вправо вдоль школы уходила дорожка, выложенная плиткой. По ней меня и повели как под конвоем. Остальные девчонки из класса поплелись следом, некоторые – явно без особого желания, но, видимо, перечить местной звезде хотелось ещё меньше.

Я же шла и лихорадочно соображала, как буду обороняться. В том, что меня станут бить – никаких сомнений уже не было. Иначе зачем тащиться за школу? Даже у нас в Зареченске отношения выясняли за школой, правда, только пацаны и только класса до девятого.

Хоть бы там были камни или палки! Или какие-нибудь железки... Сумкой можно было бы отбиваться, но