Живой Журнал. Публикации 2008 - Владимир Сергеевич Березин

В. Избранное в двух томах. Том второй. Рассказы. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1959. Сс. 614-15.

Толстой Л.Н. Война и мир: роман / Лев Николаевич Толстой; [автор предисл. И. Захаров]. — М.: «Захаров», 2007. — 800 с. 5000 экз. ISBN 978-5-8159-0748-5

Извините, если кого обидел.

01 февраля 2008

История про отзвеневшую струну

У меня сложное отношение к прошлому.

Моё прошлое мне очень интересно. В нём много интересного.

К тому же я давно занимаюсь придумыванием историй, и многие из них — истории о случившемся давно. Поэтому прошлое похоже на вязанки дров, которые тащат из леса.

Потом я сую эти дрова в печь.

С другой стороны, прожить заново я бы ничего не хотел. Кроме, наверное, нескольких случаев с людьми, которых я сильно обидел.

А недавно я вспоминал знаменитый Двадцать пятый слёт КСП — последний перед долгой паузой. Это ведь больше двадцати лет назад было — я помню какой я оттуда приехал. Да собственно, ничего там не было по нынешним временам особенного, кроме того, что там как-то яростно пили. Пили, как в час перед концом — я не историк Движения, но как мне говорили официальные комсомольские лидеры получили инструкцию, что на слёте не должно быть трёх "П": Польши, Подорожания и политики. Но все три "П" присутствовали, и все начали пить загодя — и вот следующий слёт произошёл лет через пять, уже при Перестройке.

Но тогда на меня больше впечатление произвело пьянство — потому как потом то, да сё, да потом зазвенел горбачёвский указ, и эти бездны распиваемого прилюдно алкоголя в моей жизни, наверное, так больше и не повторились.

Впрочем, всё это лишь вариации на тему "Кто в молодости не был левым, у того нет сердца, кто потом не поправел, у того нет мозгов". Вернись я в 1978, то попробовал бы снова — как же без этого опыта.

Я ведь переболел авторской песней как корью, в очень тяжёлой форме, но с крепким последующим иммунитетом. А тогда, в восьмидесятом и восемьдесят втором, я делал стойку даже на Максима Кусургашева, который в пять часов на радиостанции "Юность" вёл передачу "Песни на просеках". Было тогда такое услоное понятие «Песни строителей БАМа», то есть Байкало-Амурской магистрали — ну и не менее условное понятие "строители БАМа", ведь его строить начали ещё до войны, и строители в бушлатах пили что-то своё.

Потом его строили желдорстройбаты, зеки, комсомольские бригады и шабашники. Много его кто строил. Даже я, прокатившись (ещё до того, как Северомуйский тоннель укоротили) несколько удивился тому, что там творилось.

Но на радиостанции "Юность" не лохи работали — и у них была квота на какого-нибудь Егорова вкупе с Городницким. И видал я потом много людей, у которых «А на левой груди профиль Сухарева, а на правой — Высоцкий в анфас….». И вот сколько песен и стульев повалено…

Я, кстати, понимаю, что веду себя сейчас как слон в посудной лавке человеческих чувств. Слон этот прыгает, нервно улыбаясь — потому что знает, что любой, буквально любой его шаг повалит фарфор с полок. То есть, если ты не хочешь произвести на свет осознанный реверанс, погладить по шерсти воспоминаний — жди беды.

И блеяньем о том, что никого не хотел обидеть, не обойдёшься. Делать нечего — хочешь разобраться — двигайся, упоминай дорогие кому-то имена.

Например, в прошлом году я слушал унылого Клячкина, с его унылым Бродским, с какими-то беспомощными и беззащитными вставками между песнями, когда он рассказывает не то о дочке, не то о внучке, все эти модуляции, игра голосом — и приходил в ужас.

От Кукина я приходил в меньший ужас, и даже Турьянский меня не пугал: какая там беззащитность: он вообще был для меня человеком, что выходил на сцену и показывал публике палец. И публика радостно ржала, стуча копытами. Ха-ха-ха, магнетометр! Бутерброд с красной и чёрной икрой!

Ланцберг — давно казался Гришковцом, который берёт неумелые акорды на гитаре, аккомпанируя своему бормотанию. «Тоскливый Ланцберг виляет задом, а я на хвост на его плюю» — как пели в никому теперь непонятной пародии.

А уж Сергеев — вполне адекватен передаче «Аншлаг», и тем более я не любил тягучие сопли его военной песни, с ложным пафосом поздних советских фильмов и тех мероприятий с ряжеными в плащ-палатки и каски.

Визбор, славный Визбор требовал особого разговора — про Визбора я бы сказал обязательно. Но лучше бы, конечно, если бы я написал это за деньги. Это была бы хорошая точка в разговоре о сентиментальности: потому что у меня к Визбору удивительно полярное отношение. С одной стороны, я его очень люблю как часть моей жизни — а с другой стороны считаю большую часть его текстов ужасной пошлостью. И не "Солнышко лесное", пошлое именно сейчас, оттого, что оно "запето", а тексты, которые были ужасны в момент своего написания — не только стихи, но и ужасные пьесы типа "Берёзовой ветки", etc.

А ведь это был именно "Хороший Человек с Гитарой" — так он мне представлялся тогда. И сейчас я вспомнил, что он катался на горных лыжах под Москвой, и весь склон кричал ему:

— Давай, партайгеноссе, давай!

Дело было сразу после выхода фильма "Семнадцать мгновений весны".

Меня уже тогда пугала какая-то ужасная вторичность: вроде "лучший физик среди бардов, лучший бард среди физиков". Я, кстати, вполне нормально отношусь к комплексным явлениям — типа 40 % ностальгии + 40 % обаяния + 20 % высокой поэзии.

Но именно что интересно попытаться понять этот сплав. А может, всё и сплавное канет в Лету — как бывают тупиковые пути искусства, в которых социальный фактор перевешивает: например, искусство составления акробатических пирамид и прочих фигур, что было так популярно в двадцатые. Что мы о нём теперь знаем? Но тогда я не строил сложных философских конструкций — мне просто хотелось нормального счёта. Пуристического. Без скидок. Сделанного из гамбургского сыра.

Ну я и стал потреблять поэзию в чистом виде.

А теперь эти имена стёрты и говорят что-то лишь адептам.

Звук тех струн хрупок, как фарфор в горке, бьющийся с особым звоном. И дело не в том, майссенский он или нет, а в том, что именно "Дулёво, II сорт" формировало память поколений.

Это часть истории человека, причём часть истории в том возрасте, когда есть особый спрос на ностальгию.

Я вот тут дискутировал о Высоцком, так столько получил комментариев,