Обреченные на гибель (Преображение России - 1) - Сергей Сергеев-Ценский

Он сидел теперь очень сконфуженный, не поднимая ни на кого глаз и теребя белую новую клеенку стола, но Ваня спросил его улыбаясь:

- Почему же именно секстильоны?

- Я изъясню! - крикнул Карасек. - Потому что массы захотят несметных богатств, - несметных!.. Они уверены, что они есть, существуют, а их нет!.. - И обратился очень вежливо к Синеокову:

- Так ли я вас понял?

- Да, конечно, - прошептал Синеоков и добавил несколько громче: - Наш бюджет около пяти миллиардов...

И, чтобы скрыть смущение, дотянулся до горки пирожных рукою, но и тут не был в состоянии остановить на чем-нибудь выбор.

- Возьмите вот эту трубочку с кремом! - подсказала ему ласково Прасковья Павловна. - Так прямо на вас и смотрит...

Он застенчиво кивнул ей головою и взял трубочку с кремом все еще дрожавшей смущенно рукой.

- Не нужно так волноваться из-за будущего! - заметил ему Иван Васильич. - Будущее - во мраке будущего... Зачем о нем беспокоиться заранее?.. Оно все равно придет...

- Мы сами куем будущее! - значительно отозвался на это студент, и Иртышов подтвердил:

- Правильно! - и язвительно кивнул Синеокову: - Секстильоны!.. Знает, что мы не допустим банков, и заранее очень на нас сердит!

Синеоков тем временем уже оправился несколько. Он глотал трубочку с кремом и чуть не поперхнулся от смеха.

- Без банков хотите устроить общество? Человеческое? - вскинулся он. - У каких-нибудь муравьев, и у них есть свои банки, я уверен!.. У пчел!.. У ос!.. У бобров-то уж непременно!..

И даже мину крайней неловкости за Иртышова сделал он на своем подвижном лице, отвернувшись.

- Нет, позвольте, зачем же так спорить? - забеспокоился Иван Васильич. - Нет, этого я вам не могу дозволить!.. В пределах чисто академических, - да-а!.. Как известную доктрину... политическую... дебатировать... это другое дело!..

Единственный здесь в военном костюме, хотя и врача, Иван Васильич теперь именно любому со стороны мог бы показаться не хозяином даже здесь, а больше: тем, кому подчиняются и кто может приказать. Лицо у него теперь стало как будто из твердых линий, и даже глаза строгие.

Иртышов поглядел на него безразлично, нашарил далеко от себя крошку, бросил в рот, переменил колено и даже улыбнулся про себя, а Дейнека, все время перед тем молчавший, заговорил вдруг глухо и отрывисто, продолжая, видимо, думать, но только вслух:

- И шахта останется шахтой... Да!.. Какой бы ни придумали строй, домна останется домной и шахта шахтой...

- Немножко не так! - подхватил Синеоков. - Не только Домна останется Домной, - Марья останется Марьей, - вот что главное!

И чуть толкнул при этом своего соседа о. Леонида, который заулыбался тоже.

- Что он сказал, ну?.. Вит-вит-живо!.. Что он сказал, этот, - ну? тормошила Ваню Эмма.

- Женщина останется женщиной... при всяком новом строе, - перевел ей Ваня.

- Ну да! - согласилась она, а Синеоков тут же осведомился у нее:

- Вы плохо понимаете по-русски?

- О-о, нет!.. Я из Рига!.. - обиженно вытянула губки Эмма и вздернула правым плечом.

Синеоков сидел к ней и Ване ближе других и не на весь стол, а именно только для них двоих заговорил он оживленно:

- Говорят, есть в Питере один банкир, - большую ведет игру исключительно на внутренней политике!.. С черного хода своей квартиры принимает он неких гусей лапчатых, в немалых, разумеется, чинах... с ними в уголку шу-шу-шу, и сует им деньги, - на бомбы, разумеется... А на бирже пускает сенсацию: "На этой-де неделе будет пять террористических актов: министр такой-то, министр такой-то, горнозаводчик такой-то, великий князь такой-то... и еще одна особа!.." Это, конечно, по уголкам, шепотом, с ужасом на лице величайшим!.. Вообще, - "они начинают!.." У него десятки молодцов, и все работают: "Шу-шу-шу-шу!.. - Начинается!.." К вечеру бумаги летят вниз!.. На другой день паника!.. На третий день банкир скупает бумаги... На четвертый - спокойствие... К концу недели бумаги крепнут, значит, их можно уже продать, не так ли?.. Разница - так, какой-нибудь миллиончик!.. Сотня тысяч откладывается на прием с черного хода и... на жандармерию, которая, конечно, посвящена в дело!.. И вот, некиим гусям лапчатым говорит он потом с великолепным презрением:

"Предатели идеи!.. Трусы!.. Кунктаторы!.. Когда же, черт вас возьми, проведете вы какой-нибудь ваш паршивый террористический акт?.. Как же я при таких обстоятельствах буду?.. На ветер деньги бросать..."

И вот синьоры эти начинают стараться и ухлопывают действительно какого-нибудь губернаторишку в Тьмутаракани... Событие!.. Банкир сияет!.. Правые газетчики строчат: "Гидра революции подымает голову!.. Россия лишилась одного из лучших администраторов... Еще только недавно решено было предложить ему очень высокий пост в государстве, - и вот он убит!.." А левые газетчики между строк очень ликуют: "Наконец-то!.."

Эмма при последних словах захохотала так, что все обернулись в сторону Синеокова, хотя до этого на другой половине стола слушали Карасека.

Иван Васильич, до которого доносилось кое-что из слов Синеокова, заволновался:

- Нет, нет, - и вам я делаю замечание!.. Зачем именно эти вопросы, когда есть множество других?.. Вот Ладислав Францевич прекрасно и обстоятельно... и, надеюсь, тоже в последний раз, говорил о панславизме. Он, можно сказать, до дна исчерпал тему...

- Она есть неисчерпаема!.. Как можно!.. - испугался Карасек и руками защитился от явной нелепости. - Она не имеет дна!.. Она есть бесконечна!.. Континентальна Европа имеет три идеи: романску, германску и славянску... Слияния быть не может: они есть очень различны: три европейских идеи!.. Кто хочет, чтобы был раздавлен?.. Никто не может этого желать... И мы должны до высшей точки довести свою славянскую идею, до высшей точки!.. Мы должны перекинуть друг от друга мосты... пока не поздно... Пока, господа, не поздно!..

- Вы похожи на молодого пророка! - сказал о. Леонид.

Но не смешливо он сказал это, и никто кругом не принял этого за насмешку; а Эмма даже прошептала на ухо Ване:

- Больной человек, - ну?

Пожалуй, блеск его серых глаз был больной, но Карасек имел прямой, стойкий корпус, а очень прямо посаженная на плечи длинноволосая с зачесом назад голова при небольшой бородке, закрывшей подбородок, казалась действительно вдохновенной.

Студент подхватил замечание о. Леонида:

- На пророка, только не библейского... Библейские были брюнеты.

- Царь Давид тоже числился во пророках, однако есть указания, что был он волосом светел и телом бел... И сын его, Соломон, тоже...

- Вот видите, отец Леонид, какие вы нам интересные вещи говорите, обрадовался Иван Васильич. - Скажите-ка!.. Блондины, значит... А я и не знал... И не думал даже... Но какие все-таки указания?.. Чьи?

- Происходили от готского племени - аморейцев...

- Аморейцев?.. Вот как!

- Амурейцы, конечно, а то кто же! - отозвался Иртышов, хмыкнув. - О своих амурах и писали с большим красноречием!..

- Амореец же был и Сампсон, - обернувшись к нему, продолжал о. Леонид, - который ослиной челюстью побил тысячу филистимлян.

- А вы видели когда-нибудь ослиную челюсть? - весело полюбопытствовал Иртышов.

О. Леонид поглядел на него, вздохнул, собрал в кулак бороду, но не отозвался.

- Зачем это вздумалось вам - из-за границы и опять в наш город? спросил тем временем студент, испытующе глядя на Ваню.

- Зачем? - Просто, кажется, отдохнуть заехал, - подумавши, ответил Ваня вполне серьезно, но Иртышова так и подбросило от этих слов.

- От-дох-нуть?.. От каких это трудов, - позвольте узнать?

Показалось Ване, что он даже грушу проглотил не прожевавши, чтобы успеть это вставить.

- От каких? А вот попробуйте поворочать мои гири, - узнаете от каких! - улыбнулся Ваня.

- Гири нужны, чтобы вешать... - только начал было что-то свое Иртышов, но Синеоков перебил его быстро:

- А веревка тогда на что?

- Не хотите ли еще чаю? - нежно спросила Иртышова Прасковья Павловна, но отвлечь его чаем не удалось.

- Веревка?.. Когда на нашей улице будет праздник, жестоко мы кое-кого тогда... высечем!.. - и посмотрел почему-то на Эмму.

- Ваня!.. Ваня!.. Он нас... высечет! - визгнула от смеха Эмма.

Ваня же не спеша поднялся со стула, привычным движением расстегнул и сбросил бархатную куртку, и остался до пояса только в трико тельного цвета, показав такие сампсоновы мышцы, что все ахнули.

- А ну-ка, попробуйте высечь, - добродушно поглядел он на Иртышова и сложил на груди руки.

Поднявшаяся рядом с ним Эмма, закусив губы, имела такой решительный, боевой вид, как будто хотела без разбега вскочить на стол, а потом тут же - гоп-ля! - перескочить через голову Иртышова.

Ваня еще только думал, как может отозваться Иртышов на его вызов, но тот вдруг сказал задумчиво:

- Цирки и театры надо будет всячески поощрять: это прекрасный способ воспитания масс.

- Ты слышишь, - ну? - Ваня? Он нас не будет высечь! - радостно вскрикнула Эмма. - Теперь ты можешь надевай свой костюм!

И все захохотали кругом.