Иероглиф «Любовь» - Надежда Первухина

— Я перемешал истину с ложью?!

— Само собой!

— Нарек уродливое прекрасным?!

— Еще как!

— Усомнился в добре?!

— Ничего не попишешь, это так.

— Проклял любовь и попрал красоту?

— А то! Мы всей Небесной Канцелярией наблюдаем за твоим поведением и диву даемся: куда покатится страна с таким-то правителем?

— О горе, горе! Что мне делать? — в отчаянии воскликнул император, — Как все исправить?! Будь я в летах и мудр, как мой благословенный отец, я нашел бы ответ, но я еще молод...

— Молодость — не помеха мудрости, — хмыкнул Небесный Чиновник. — Но если тебе нужен мой совет...

— О да! — пылко воскликнул император Жоа-дин.

— Вот он. Даю совершенно бесплатно, так что можешь не приносить в мой храм благовоний и серебра. Послушай меня, император. Оставь свой подвиг затворничества, пощения и молитвы, этим ты ничего не исправишь. Вот состаришься (если, конечно, тебе дадут состариться), тогда и намолишься и напостишься вдосталь. Покинь эту башню, облачись в одежды пурпура и золота — тебе идут эти цвета. И...

— И?

— И один, без свиты, обойди весь свой Непревзойденный дворец. Знаю, это нелегко: дворцовый комплекс твои достославные предки отгрохали такой, что будь здоров! Но ты будь упорен и неутомим, как легендарные властители древности. Ищи покои с окном, затянутым бумагой. А на бумаге той написаны стихи... За тем окном, император, обретешь ты счастье, познаешь гармонию, восстановишь справедливость и просто-напросто всем воздашь по заслугам. Да, только ищи сам эти покои, не посылай слуг, вообще слугам ничего не говори, они все испортят. Если хочешь счастья, иди за ним собственными ногами.

— Как это — собственными ногами? Я император, мне паланкин полагается!

— Пфу, — сморщился Небесный Чиновник Ань, словно в нос ему попала мошка. — Жоа-дин, пойми: прежде всего, ты — мужчина, а уж потом император. Вот и поступай по-мужски, если хочешь, чтобы... В общем, если хочешь. Знаешь, как говорили мудрейшие: ты можешь не быть тысяченачальником, но мужем благих намерений ты быть обязан. У меня все. Ищи окно, затянутое бумагой, и, как говорится, обрящешь. А мне пора на заседание выездной комиссии Небесной Канцелярии. Будь здоров, император!

Цилинь сверкнул лапами-молниями, развернулся и вознесся вместе со своим дивным седоком куда-то на небеса, а исчезнувшая стена вернулась на место.

Слегка оторопевший от визита небожителя император некоторое время продолжал сидеть в позе постигающего, затем словно очнулся, встал и вышел из молитвенной башни. На следующее утро владыка Жоа-дин, облаченный в пурпурно-золотые одежды, отправился искать покои, где окно затянуто бумагой. Он полагал, что его поиски быстро увенчаются успехом, но не тут-то было. Император блуждал по дворцовому комплексу целый день, но так и не нашел заветного окна. Однако Жоа-дин, помня слова насмешливого Небесного Чиновника, не сдавался и продолжал поиски еще несколько дней, насмерть пугая тем самым всех слуг, встречавшихся ему на пути и не понимавших, почему великий император ступает по земле ногами, как смертный человек, а не ездит в паланкине.

На исходе пятого дня поисков утомленный император (ноги у него были в кровь стерты туфлями из чистого золота; ничего не поделаешь, дворцовый регламент предписывает носить императору исключительно такие туфли) сел отдохнуть в небольшой беседке, выстроенной возле красивого искусственного озерца. Над озерцом был перекинут узорчатый мраморный мостик, отражавшийся в воде закат золотил листья поздних кувшинок. Кругом стояла тишина и умиротворение. Императору показалось, что он погружается в дремоту, но вдруг его уединение нарушил шорох опавшей листвы — кто-то шел к озеру. По легкости шагов император определил, что шла женщина.

Император затаился в беседке. Закат, окрашивающий все в багровые и золотые тона, смешал роскошные одежды владыки Жоа-дина с листвой персиков и гинкго.

Государь не ошибся — это действительно была женщина, точнее, совсем юная девушка с удивительно курносым носом. Девушка была одета как служанка и несла в руках большой медный чайник. Она подошла к берегу озера и зачерпнула воды.

— Говорят, озерная вода, взятая на закате, изгоняет из души печаль, если ее выпить с надеждой. Я заварю на этой воде чаю своей бедной госпоже. Жаль, нет у нас к чаю никаких сластей, да и ужинали мы скудно. Видно, для того, чтобы сытно и сладко есть, надо быть императорской подругой, а моя госпожа пребывает в забвении...

Император побледнел в своей беседке. Он догадался, что курносая девчонка — служанка наложницы Нэнхун. Император ненавидел Нэнхун и понимал, что ненависть эта неправедна — Нэнхун не хотела ему ничего плохого. Скорее всего, император ненавидел несчастную наложницу потому, что невольно сам оскорбил ее, а всем известно, что человек более всего ненавидит тех, кому причиняет обиду или боль, пусть даже невольно. Но тут в голову Жоа-дину пришла мысль, что он никогда и в глаза не видел наложницы Нэнхун, лишь со слов своей опальной возлюбленной Шэси зная, что Нэнхун уродлива, льстива, коварна и зла.

— Не зря же снизошел до меня Небесный Чиновник, — рассудил император. — Я должен узнать, какова она, эта Нэнхун. Или хотя бы милостиво поблагодарить за те подарки...

И едва курносая служанка заторопилась по тропке в гущу персиковых деревьев, император тихо снял свои золотые туфли и босиком пошел за ней.

Служанка подошла к скромному на вид жилищу, отодвинула бамбуковую дверь и скользнула внутрь. Видимо, она зажгла свечу, потому что император увидел, как изнутри осветилось нежно-золотым светом единственное окно. Затянутое бумагой окно.

И на бумаге чернели иероглифы.

Император коснулся двери — она легко отъехала в сторону — и молча вошел внутрь жилища.

Здесь все было скромно, но опрятно и уютно. В простом каменном очаге дышали жаром багровые угли, на полу постелены чистые циновки, стены оклеены желтой бумагой, на которой весьма талантливая рука вывела древние иероглифы: «любовь», «счастье», «добродетель», «милосердие». Эти иероглифы, как известно, относятся к Высокому Стилю Письма, весьма трудны в написании, и справиться с ними может лишь настоящий мастер, полностью освоивший премудрости искусства каллиграфии.

Деревянная ширма, обтянутая неярким шелком, загораживала вход во внутренние покои. Жоа-дин на миг замер в растерянности. Новое, необычайное чувство возникло в душе императора — ему показалось, что он стоит перед входом в жилище святого или небожителя.

— Куда ты бегала на ночь глядя, Юй? — услышал император слабый, но приятный женский голос.

— Я ходила к озеру, что у Лотосовой беседки, госпожа, набрала воды для чая. А вы совсем не следите за временем и не бережете своих глаз. Если б я не зажгла свечу, вы, верно, так бы и работали в темноте.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});