Истории московских улиц - Владимир Муравьев

- Валерий Яковлевич сегодня в ударе, он еще не ложился спать. Писал всю ночь, пишет и сейчас. Я, право, не знаю, как и быть...

- Если так, надо отложить нашу встречу.

- Нет, нет, подождите. Я все же спрошу его: ведь он вас ждет возможно, потому и не ложился спать. Минуточку... присядьте.

Бронислава Матвеевна ушла, а через минуту я входил в кабинет Валерия Яковлевича. Это была просторная комната, из-за густого табачного дыма почти ничего не было видно.

- Я здесь, - сказал Валерий Яковлевич. - Прошу покорно, входите!

Я пошел на голос, пораженный столь странной картиной... Выходя из-за стола, чтобы пожать мне руку, он наткнулся на ведро, наполненное водой, в которой качались белые мундштуки выкуренных за ночь папирос... Их было, вероятно, более сотни. Брюсова слегка качало.

- Вы уж простите меня, я неисправимый курильщик... Вот заработался и забыл обо всем. Надо открыть форточку. Садитесь в это кресло...

Пока он открывал форточку, я успел сквозь дым рассмотреть его кабинет. Кабинет был большой, по стенам - книжные шкафы, картины, портреты. Стол завален рукописями, на стульях - тоже рукописи. Стихи... Проза... Левый ящик стола выдвинут, и в нем уложены стопки папирос..."

Жена Брюсова Иоанна Матвеевна позвала мужа и гостя в столовую, там, за чаем, и состоялся разговор о Циолковском, о научных работах самого Чижевского.

Возможно, тогда же, но, скорее всего, в одно из следующих посещений Чижевский передал Брюсову тетрадь своих стихов.

Начать разговор о своих стихах было для Чижевского трудно. Дело в том, что год назад он послал Брюсову письмо и сборник стихов, но не получил ответа. Чижевский не напомнил о письме, Брюсов о нем не заговорил.

Письмо это очень важно для понимания отношения Чижевского к Брюсову. Пятьдесят лет спустя после смерти Брюсова оно нашлось в его архиве, при получении затерявшееся среди бумаг и потому непрочитанное.

Вот фрагменты из этого письма:

"14-VIII-1919 г.

Милостивый государь многоуважаемый Валерий Яковлевич!

Простите меня за то, что, не будучи лично знакомым с Вами, смею беспокоить Вас своим письмом, одновременно с коим посылаю два своих труда: "Тетрадь стихотворений" и "Академию поэзии".

Если Вас не затруднит моя просьба, не откажите в любезности выразить о моих стихах свое мнение. В них много недостатков и ошибок, которые стали особенно ясны после отпечатания. Но я все же решил выпустить стихи в "свет", во-первых, потому что на счет "культпросвета", а, во-вторых, потому что "сегодня - жив, а завтра - расстрелян".

Мне пошел 22 год, а из жизни уже 5 лет утрачено на войну и революцию, и обидно будет потерять еще столько же, что при современном положении дел как будто и возможно...

Подожду Вашего, глубокоуважаемый Валерий Яковлевич, мнения о моих виршах (ибо только Вас считаю серьезным и тонким критиком и знатоком искусства), а потом что-нибудь предприму...

Зная хорошо Вас по Вашим произведениям, я надеюсь, что Вы поймете меня и не осудите за излишнюю мою откровенность..."

Брюсов, познакомившись с оставленной ему рукописью стихов, писал Чижевскому в Калугу: "Разнообразие тем и форм Ваших стихотворений делают Вас одним из замечательных мастеров нашего времени. Работайте над Вашим высоким даром". К сожалению, из письма Брюсова сохранилась лишь эта небольшая цитата, выписанная Чижевским, а само письмо, как и многие другие материалы архива Чижевского, пропало.

Сорок лет спустя, 22 апреля 1961 года, уже после лагеря и ссылки Чижевский шел мимо дома Брюсова, увидел барельеф поэта на мемориальной доске, а во дворе дома пожилую женщину. "Я решил подойти к ней и узнать: не известно ли ей что-нибудь о судьбе семьи поэта? Каково же было мое удивление, когда эта женщина, пристально посмотрев на меня, добродушно улыбнулась, протянула руку и сказала:

- Сколько же лет мы с вами не встречались?

Я, откровенно говоря, смутился и ответил, что в этом доме не был ровно 41 год, подумав, что эта приветливая женщина просто ошиблась, спутав меня с кем-либо.

- Вот видите, как нехорошо забывать старых знакомых. Вы и меня не узнаете - ведь я Иоанна Матвеевна, а вы - поэт. Не так ли?

Я, удивляясь зрительной памяти Иоанны Матвеевны, не надевая шляпы, поклонился и назвал себя..."

После смерти В.Я.Брюсова Иоанна Матвеевна сохраняла квартиру такой, какой она была при жизни мужа. Она разобрала и привела в порядок его огромный архив, подготавливала издания его произведений. В конце 1920 начале 1930-х годов в доме Брюсова продолжались встречи поэтов и литературоведов, занимавшихся изучением жизни и творчества Брюсова, но постепенно они прекратились.

В 1960-е годы часть помещений дома, в том числе и комнат квартиры Брюсова, заняла районная библиотека. После смерти Иоанны Матвеевны в 1965 году библиотеке был передан и кабинет Валерия Яковлевича с условием организации в нем мемориального музея.

В феврале 1971 года музей открылся. Его заведующей Е.В.Чудецкой и научному сотруднику А.А.Китлову удалось сделать новый музей одним из культурных центров Москвы. В те времена литература Серебряного века еще находилась под полузапретом, а в музее регулярно проводились вечера, посвященные творчеству Брюсова и его современников.

К сожалению, в 1975 году дом пострадал от пожара, фонды музея были законсервированы, и лишь спустя двадцать четыре года в бывшем "доме Брюсова", теперь уже занимая его целиком, открылся филиал Государственного литературного музея - "Музей Серебряного века русской поэзии" и мемориальный кабинет В.Я.Брюсова.

В начале 1930-х годов второй этаж особняка занимала мастерская архитектора Ивана Александровича Фомина - академика, руководителя одной из архитектурно-проектных мастерских Моссовета. Здесь он работал над проектом реконструкции Сухаревской площади с сохранением Сухаревой башни.

При жизни В.Я.Брюсова ходили слухи, что он как-то связан родством с шотландскими Брюсами, сам же он в автобиографиях всегда подчеркивал свое происхождение от костромского крепостного крестьянина. Но, видимо, это обсуждалось и в семье. В воспоминаниях Брониславы Матвеевны, о которой упоминалось выше, говорится, что дед Брюсова был управляющим у графа Брюса - факт, опровергающийся документально; говорили также, что этот дед получил наследство откуда-то из Шотландии, на которое и начал свое торговое дело...

Слухи слухами, но одна связь - достоверна: графу Якову Вилимовичу Брюсу в 1730-е годы принадлежал на 1-й Мещанской участок, соседний с домом-музеем В.Я.Брюсова, на территории нынешних домовладений 34 и 36, на которых недавно располагался "Комитет защиты мира", а теперь открыто множество контор, ресторан, пиццерия и другие подобные заведения.

Правда, Я.В.Брюс здесь не жил, построек тут не было, видимо, участок использовался под огород.

Следует отметить и еще одну, причем более знаменательную, московскую топографическую встречу имен В.Я.Брюсова и Я.В.Брюса.

В главе "Между Лубянкой и Сретенкой" уже было рассказано о причине рождения Валерия Яковлевича не в семейном доме Брюсовых на Цветном бульваре, а в снятой квартире в Милютинском переулке, во владениях Милютиных.

А владение Милютиных в XVIII веке соседствовало с владением Брюса, которое находилось на Мясницкой улице (П.В.Сытин указывает современное владение 15), но уходило вглубь - к нынешнему Милютинскому переулку. Именно там, в глубине, по новейшим натурным исследованиям В.А.Киприна, до настоящего времени сохранилось, встроенное в более позднее, здание палаты Я.В.Брюса XVII - начала XVIII века.

В главе о Сретенке говорилось о неоконченном рассказе Брюсова "Таинственный посетитель", над которым он работал в 1900-е годы. В нем рассказывается, как незадолго до полуночи, в Рождественский сочельник, оказались наедине в пустом доме дочь профессора - гимназистка последнего класса Вера Осинина и таинственный ночной посетитель, который был не кто иной, как бес.

Брюсов рассказа так и не дописал, но развил и закончил сюжет в другом жанре - в сонете, написанном в 1918 году.

Ища забав, быть может, сатана

Является порой у нас в столице:

Одет изысканно, цветок в петлице,

Рубин в булавке, грудь надушена.

И улица шумит пред ним, пьяна;

Трамваи мчатся длинной вереницей...

По ней читает он, как по странице

Открытой книги, что вся жизнь - гнусна.

Но встретится в толпе шумливо-тесной,

Он с девушкой, наивной и прелестной,

В чьем взоре ярко светится любовь...

И вспыхнет гнев у дьявола во взоре,

И, исчезая из столицы вновь,

Прошепчет он одно: memento mori!

(Memento mori - лат. помни о смерти.)

Из двадцати с лишним переулков, выходящих на проспект Мира, два получили особую известность: это - Банный и Безбожный.

В Банном несколько десятилетий находилось городское московское бюро обмена жилплощади. О жилищной проблеме в Москве написано много, причем в разных жанрах, как в художественно-литературном, так и в сугубо деловом от лирики до милицейского протокола. С этой проблемой сталкиваются почти все москвичи, за исключением весьма и весьма малочисленных счастливчиков. Мечта сменять шило на мыло и на грош пятаков, которая якобы может осуществиться в Банном переулке, - вечная мечта москвичей.