История России с древнейших времен. Книга VI. 1657-1676 - Сергей Соловьев

Приехавши в Рим, Менезиус прежде всего объявил условия приемной и отпускной церемонии: папа должен слушать именованье и титул великого государя стоя, грамоту принять и свою дать также стоя; прежде чем грамота будет запечатана, показать ее посланному для удостоверения, что титул царский написан сполна. Папский церемониймейстер объявил на это свои условия: папа во все время приема и отпуска будет сидеть: посланный должен целовать ногу у его святейшества; указывать папе, чтобы он делал иначе, нельзя. «Ногу папежскую целовать отнюдь мне не велено, — говорил Менезиус, — потому что великий государь наш католицкому римскому закону не повинуется; да и в прошлых годах, когда греки с латинцами были в соединении веры, и тогда греки пану в ногу не целовали. Когда в 1438 году приезжал в Феррару к папе Евгению IV цареградский патриарх Иосиф с митрополитами и епископами, то папа целовался с ними по-монашески, и потом митрополиты и епископы и иные чины целовали его в руки». «Если, — продолжал церемониймейстер, — к папе приедет цесарь или какой другой христианский потентат и ногу папежскую целовать не будет, то папу видеть не может». «Когда так, — отвечал Менезиус, — то пусть папа велит меня отпустить».

Отпустить не согласились, и посланный не целовал ноги у папы, только «наклонили, по римскому обычаю, впрямь до коленного приклонения и вскоре подняли, а голову не наклоняли». Когда Менезиус начал подавать папе царскую грамоту, то его понизили. Папа принял грамоту сидя и, отдав ее первому церемониймейстеру, сказал: «Радуюсь, видя посланника от вашего государя; а что ваш государь в своей грамоте у нас спрашивает, то мы с радостию будем исполнять и вскоре ответ учиним». Когда папа кончил, церемониймейстеры наклонили Менезиуса до папиных колен, и, когда папа, встав, дал всем благословение, Менезиуса понизили на колени. Посланный выговаривал потом кардиналу Алторию, зачем его наклоняли силою? Кардинал отвечал, что все посланники исполняют заведенный при папском дворе обычай и слушаются церемониймейстеров.

Менезиус ездил и к бывшей шведской королеве Христине, принявшей католицизм и жившей тогда в Риме. «Очень рада, — сказала Христина посланному, — что царское величество изволил прислать к папе: если я чем-нибудь могу радеть в делах государевых, то должна это делать, потому что когда я на королевстве Шведском королевствовала, то между нами был союз, который я буду вечно помнить».

Начали писать ответную грамоту, и тут встретилось непреодолимое затруднение. Менезиусу объявили: «Папа напишет великого государя именование и титул, как они написаны в царской грамоте, напишет свыше всех потентатов: вельможнейшему , только невозможно назвать государя вашего царем, потому что царь и цесарь одно и то же слово, и если написать царем, то цесарь и другие потентаты станут на папу сердиться». На это Менезиус показал грамоты императорскую, венецианскую, курфюрстов бранденбургского и саксонского, где государь был назван царем. Но этим не удовольствовались, папа прислал спросить: что такое царь? Менезиус отвечал: «Как называется папа, цесарь римский, султан турецкий, шах персидский, хан крымский, могол индейский, претиан абиссинский, зареф арабский, колман булгарский, деспот пелопонейский, калиф вавилонский и другие, так точно на славянском языке называется: царь российский». «Как перевести „царь“ по-латыни?» — спрашивали Менезиуса. «Перевести нельзя, — отвечал он, — но ведь вы без перевода пишете же латинскими буквами все вычисленные мною названия государей!»

Кардинал Барберини говорил Менезиусу: «Если теперь папа не исполнит достоинства царского величества, то после его кто будет папой из нас, старых кардиналов, тогда царское достоинство будет исполнено; мы, кардиналы старые, к великому государю пошлем грамоту с повинною, напишем именование и титул вполне, только бы теперь великий государь на нас не сердился, потому что папскою властию и словом папским владеет племянник папский, кардинал Алтерий, и делает все по-своему для своей временной гордости, что положит папе на язык, то папа и говорит».

Наконец Менезиуса позвали на тайную аудиенцию к папе. «Зачем ты у меня не хочешь принять грамоты?» — спросил Климент. «Великий государь наш, — отвечал Менезиус, — писал к вам для имени божия и должности христианской о помощи брату его, королю польскому, против общего христианского неприятеля, турского султана. Вы, папа и учитель римского костела, великому государю любви своей не оказали, не хотели назвать его царем: а вам, папе и учителю римского костела, должно чинить соединение, а не разрушение». «Невозможное это дело, — сказал папа, — потому что моя братья, прежние папы, этого не делали; у нас было уже заседание с кардиналами, и они мне не позволяют», «Если вы сделаете какую-нибудь грубость царскому величеству, — отвечал Менезиус, — то государь будет писать об этом к другим христианским государствам». Тут папа позвонил в серебряный колокольчик и велел вошедшему маэстро ди камера принести золотую цепь с папским гербом и четки из лазоревого камня. Подавая эти вещи Менезиусу, он сказал: «Дарю тебе на память».

Менезиуса отпустили с обещанием, что папа отправит в Россию посланника для договора о титуле.

Глава пятая

Окончание царствования Алексея Михайловича

Сношения с православным Востоком: Грециею и Грузиею. — Сношения с Персиею. — Договор с компаниею персидских армян. — Построение корабля для Каспийского моря. — Калмыки. — Сибирь. — Сношения с Китаем. — Общий обзор царствования Алексея Михайловича. — Семейные дела царя. — Его кончина. — Характер. — Приближенные к нему люди.

Мы видели, какую жизнь сообщили нашим сношениям с Грециею нужды русской церкви — исправление книг и Никоново дело. Мы видели, какую важную роль в последнем деле играл Паисий Лигарид, видели, что он хотел оставить Москву при окончании дела. Не знаем — волею или неволею, но он остался в Москве. Летом 1667 года он бил челом государю: «Служу я тебе, великому государю, на Москве седьмой год, а жалованья идет мне на день 11018 алтын по 4 деньги, и этим мне с людьми прокормиться нельзя». Просьба не была исполнена, велено давать прежнее жалованье. Чтобы показать свою службу, Лигарид подал царю письмо, в котором извещал об известном пророчестве, находящемся в житии Андрея-юродивого, что белокурый народ овладеет Константинополем. Паисий, разумеется, прилагает это пророчество к русским, толкует и о князе росском Мосохе, в котором видит москвича. Но Лигарид не мог заниматься в Москве покойно толкованием пророчеств: в 1668 году иерусалимский патриарх Нектарий писал к царю: «Даем подлинную ведомость, что Паисий Лигарид отнюдь не митрополит, не архиерей, не учитель, не владыка, не пастырь, потому что столько лет как покинул свою епархию и, по правилам св. отец, архиерейского чина лишен. Он с православными православен, а латины называют его своим, и папа римский берет от него ежегодно по двести ефимков; а что он, Паисий, брал милостыню для престола апостольской соборной церкви, то лютый волк послал с племянником своим на остров Хиос». Грамота, как видно, не произвела никакого действия, потому что вскоре после ее получения сделано было следующее распоряжение: «Пожаловал великий государь газского митрополита Паисия, велел ему дать жалованье вместо прибавки корму сто рублей: двор, где он стоит, осмотреть и, что ветхо, починить, да с вин, которые купят в Архангельске, пошлин не брать».

Чтоб не было, однако, вперед подобных доносов, Лигарид обратился с просьбою о помощи к логофету константинопольской церкви Константину, писал, что враги оклеветали его, что осуждение произнесено неправильно. «Я не проводил жизни моей, — пишет Лигарид, — в сластолюбии, пьянстве и блуде; смолоду возлюбил я мудрость, с большими трудами и издержками прошел морской путь из любви к учению. Называют меня латиномысленным и еретиком, но я латинским повелениям не повинуюсь, общего у меня с латинами — одна наука, вместе с ними я был и есмь ревнитель древним философам афинским Ливанию и Ямвлиху, богу добрым служителям. Заступись за меня, преученый муж! Чтобы невежды не тщеславились и не превозносились; будь ходатай и помощник делом и словом». Логофет показал эту грамоту преемнику Нектария Досифею. Тот сильно рассердился на Лигарида, увидав резкие выражения его о своих врагах и гонителях, к которым принадлежал и Нектарий. Но явился царский посланный с просьбою — простить Лигарида и прислать ему разрешительную грамоту. Не исполнить просьбы было нельзя, разрешительную грамоту послали в Москву, и Досифей сорвал сердце, написавши только на Лигаридовой грамоте к логофету: «Если бы не было святого ходатайства царева, то узнал бы ты, кто мертводушен и беден, тот ли, кто 15 лет как оставил паству без пастыря, или тот, кто полагает душу свою за овцы? Исполнилась на тебе басня Эзопова: козел бранил волка с высокого места; ты сам по себе невелик и глуп, бесчеловечен и бесстыден, только место, где пребываешь, — двор царский. Уцеломудрись хоть теперь».