Тургенев - Юрий Лебедев

Почему же спустя пять лет Тургенев отрицает то, что сам же он утверждал ранее: наличие общественно-коллективистских начал внутри деревенского мира? Причем это отрицание особенно настойчиво и упорно. В 1867 году он напишет Герцену следующее письмо:

«...Ты романтик и художник... веришь — в народ, в особую породу людей, в известную расу: ведь это в своем роде та же троеручица! И все это по милости придуманных господами философами и навязанных этому народу совершенно чуждых ему демократически-социальных тенденций — вроде «общины» и «артели»! От общины Россия не знает как отчураться, а что до артели — я никогда не забуду выражения лица, с которым мне сказал в нынешнем году один мещанин: «кто артели не знавал, не знает петли». Не дай бог, чтобы бесчеловечно эксплуататорские начала, на которых действуют наши «артели» — когда-нибудь применялись в более широких размерах! «Нам в артель его не надыть: человек он хоша не вор — да безденежный и поручителев за себя не имеет, да и здоровьем не надежен — на кой его нам ляд!» Эти слова можно услыхать сплошь да рядом — далеко, как изволишь видеть, до fraternité10 — или хоть до Шульце-Деличской ассоциации!»

Изменившийся взгляд Тургенева на общину и артель как ее разновидность связан с реальными наблюдениями писателя над русской народной жизнью пореформенного времени. В самом народе часто возникало тогда недоверие и недовольство этими вековыми общественными порядками. Но источником недовольства были те самые, «благодетельные», по Тургеневу, принципы реформы, которые он сомнению не подвергал.

В процессе земельной ломки, круто повернувшей налаженный быт крестьянских хозяйств, в ходе крестьянской реформы совершено было закабаление крестьянской общины, оказенивание элементов демократического самоуправления в ней. Во-первых, сельское общество как административная единица было отделено от поземельной общины как единицы хозяйственной с помощью образования «надстроечных» волостных правлений, под властью которых находилось несколько сельских общин. В результате поземельная община ограничивалась в своих правах: она могла заниматься лишь хозяйственным устроением, а все административные функции переходили в руки поставленных над деревенскими «мирами» волостных старшин, являвшихся на деле представителями официальной власти.

Этот шаг еще в ходе работы редакционных комиссий вызвал решительную критику со стороны славянофилов. Ю. Ф. Самарин заявлял, обращаясь к одному из членов редакционной комиссии: «Вы навязываете народу такую правительственную форму в волостном управлении, в которой крестьяне вовсе не поймут ни вашего учреждения, ни того, что вы от них требуете, и примут на себя предписанные вами обязанности как тяжелую для них повинность. Они совсем не будут интересоваться этим управлением». К. С. Аксаков высказался на этот счет еще более решительно: «Вы подняли руку на народ. Злое дело, худое дело. Вы посягнули на душу народа; это уже настоящее душегубство. Остается утешаться, что не всегда же русская история будет сочиняться в Петербурге и что вам, господа, совершить душегубства над русским народом на деле не удастся».

Однако это «душегубство» было осуществлено. Согласно «Положению» о реформе, волостному старшине вменялось в обязанность беспрекословное повиновение сначала требованиям мирового посредника, а впоследствии — земского начальника. Сельский же староста, избранный деревенским сходом, обязан был подчиняться не мирскому приговору, а волостному старшине. Ясно, что волостное управление было создано с фискальными целями, с его помощью государство усиливало давление на поземельную общину, стремясь парализовать крестьянское самоуправление.

Второй удар реформа нанесла самому принципу общинной собственности, разрешив отдельным домохозяевам выдел земли в постоянное личное пользование и открывая широкий простор для появления в деревне кулаческой прослойки. К тому же выдел приводил к разрушению всей системы земельной разверстки. Ведь при общинном владении у крестьян не существовало цельных и отдельных участков. Чтобы выдел осуществить, нужно было расстроить все общинное хозяйство, сломать весь строй налаженного крестьянского быта. А. И. Кошелев с возмущением писал: «Знаете, шибко я боюсь вашей петербургской стряпни. Уж как вы, господа чиновники, да к тому же петербуржцы, да еще вдобавок ученые, приметесь законодательствовать, право, из этого может выйти чисто-начисто беда, да еще какая! Знаете, мороз по коже дерет и меня и Хомякова от одних опасений. Многого мы от вас боимся, но на деле вы будете страшнее и ужаснее. Старайтесь сделать как можно неполно, недостаточно, дурно: право, это будет лучше!»

В ходе реформы было осуществлено вмешательство и в саму организацию сельского схода. Приговор «мира» согласно «Положению» считался действительным, если за него высказалось не менее 2/3 голосов. Введение голосования нарушало старый народный обычай, требующий согласия всех членов схода. Допущение решающего значения большинству голосов вносило раздор в традиционные убеждения общинников, обостряя конфликты между ними, облегчая кулаческой прослойке деревни обеспечивать большинство голосов на сельских сходах.

Наконец, самый чувствительный удар реформа нанесла по связи крестьянина с землей. Особенно разрушительно он подействовал на общинную жизнь российского Нечерноземья. Повинности за отведенную землю во много раз превышали реальную доходность земли, особенно в бедных и середняцких хозяйствах. Это повело к резкому, катастрофическому нарастанию недоимок по выкупным платежам и подушным податям. Кулачество воспользовалось сложившейся ситуацией для закабаления и в конечном счете полного разорения значительной массы соседей-общинников. Нарастание недоимок обостряло отношения внутри сельской общины, столкновения между кулаками и разоряющимися общинниками принимали теперь антагонистический характер. На сельских сходах мирской приговор стали вершить кулаки, получавшие всяческую поддержку со стороны правительства и без труда диктовавшие свою волю мужикам, попавшим к ним в экономическую кабалу.

В первые месяцы после объявления «воли» ожила мирская жизнь мужика, а по отношению к дворянству и правительству приняла грозный характер, доставляя неисчислимые хлопоты провинциальной администрации. Тургенев испытал непокорство спасских мужиков в первое пореформенное лето на собственном опыте. Чтобы сдержать народную инициативу, по всей стране были проведены досрочные выборы сельских старост и волостных старшин. Выборы эти не имели ничего общего с крестьянской демократией. Сельские старосты и волостные старшины фактически назначались мировыми посредниками.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});