В исключительных обстоятельствах 1986 - сборник

«Только не замахиваться сверху, ветки помешают», — в последний раз предупредил он себя. И тут же с силой ударил палкой Шулякова по руке выше локтя.

Сделано было точно и быстро. Шуляков не успел никак среагировать. По отдаче Ращупкин уловил: кость не выдержала удара, хрястнула. Шуляков беззвучно повалился ничком.

Ращупкин живо подхватил карабин, для верности носком сапога крепко двинул Шулякова под ребра, перевернул, провел рукой по карманам. Наткнувшись в боковом кармане куртки на твердое и выпуклое, рванул кожу. Нет, пистолета у Шулякова не было. Вчера, когда Альбинос стрелял по косачам, а Шуляков его утихомиривал, он принял за пистолет нож. Увесистый нож с кнопкой для выбрасывания лезвия.

Сердце по-прежнему билось толчками, но уже мягче, успокаиваясь. Кидая нож к себе в карман, Ращупкин не без удивления увидел бегущего к нему во весь дух по коридору между пихт Альбиноса.

Альбинос или не понимал, что приятель угодил в ловушку и с потерей карабина его, да и всей компании положение сделалось скверным, или он сознавал это не хуже Ращупкина, но отчаянно пытался поправить дело.

Длинный вел себя куда благоразумнее: путаясь в лямках, натягивал на спину рюкзак.

Ращупкин криво усмехнулся. У него было несколько секунд в запасе. Он снял обойму; утопленный в ней, тускло желтел патрон. Попробовал пальцем — обойма полная.

— Стой! — властно и громко приказал Альбиносу, ставя на место обойму.

Окрик не подействовал. Альбинос бежал, приближаясь. Вот-вот он окажется на расстоянии прицельного пистолетного выстрела. Ращупкин нажал на спусковой крючок, стрельнул в воздух.

Выстрел отрезвил Альбиноса. Он притормозил, заметался в растерянности — то ли кинуться в пихтач, то ли продолжать бежать на выручку. Так мечется на берегу не умеющий плавать, поставленный перед необходимостью прыгнуть в воду. Оттолкнувшись, с гримасой отчаянья на лице ринулся вперед.

Ращупкин спокойно прицелился и выстрелил. На бегу роняя пистолет и хватаясь за плечо, Альбинос упал.

Оставался Длинный. Он не верил в бросок Альбиноса, не ждал, чем все закончится, а растворился с рюкзаком среди деревьев. Нужно было по горячим следам отыскать его.

Мешал Шуляков. Он пришел в себя, замычал от боли. Ращупкин расстегнул и сдернул со своих штанов ремень, прочно, не обращая внимания на стоны, стянул ему на спине руки, пошел. Около Альбиноса задержался, поднял из травы пистолет.

Между пихтами крался осторожно, сдерживая себя. Не спороть бы горячку, когда основное сделано.

— Хитрый какой, уйти ему, — беззлобно и беззвучно шептал пересохшими, потрескавшимися губами.

Длинного он засек в километре с лишком от тракта. Он сидел на корточках на полянке и что-то хватал из расстегнутого рюкзака и распихивал по карманам, за пазуху. При виде преследователя вскочил и во все глаза смотрел на Ращупкина, а рука машинально пыталась засунуть что-то в туго набитый карман. Он был вооружен, но рука с наганом не шелохнулась. Со ста шагов стрелять из него бессмысленно, это Длинный понимал и своим бездействием как бы предлагал противнику поступать так же.

Ращупкин вскинул карабин.

Длинный с силой отшвырнул то, что не входило в карман, и побежал. Замелькали подошвы сапог. Кричать бессмысленно, все равно Длинный не послушается.

«В ляжку, в ляжку», — зазвенело в ушах у Ращупкина отстраненно, словно кто посторонний подсказывал.

Пуля настигла Длинного, когда он, пробежав по прямой, попытался вильнуть за стволы. Он вцепился в рану пятерней и скакал, волоча негнущуюся ногу. Энцефалитка мишенью мелькала в лапнике, однако Ращупкин опустил карабин.

Отшвырнутое Длинным оказалось пачкой десятирублевок. Вот он на чем помешался. Ращупкин кинул опоясанную полосатой лентой пачку в мешок, завязал горловину.

— Ползи обратно, — громко, вполне миролюбиво посоветовал Длинному.

Тот затаился за пихтами, молчал. Пытаться выкуривать его — риск слишком большой. Он повторил свой совет, и снова ответа не последовало.

— Сиди, черт с тобой! — чуть погодя сказал Ращупкин. Взвалил на плечо рюкзак и пошел прочь.

Альбиноса и Шулякова он застал сидящими рядом. Руки у последнего были развязаны.

— Куда нацелился? — с усмешкой сказал Ращупкин. — Брошу тут, просто уйду, и подохнете.

В рюкзаке была одежда. Он вытащил светлую сорочку, порвал на ленты и кинул Шулякову.

— Рану замотай приятелю…

Шуляков повиновался, кое-как одной рукой принялся бинтовать плечо Альбиносу.

— Говорил Иконе, — морщась от боли, плаксивым голосом гнусавил Альбинос. — На озере говорил. А он — разойдемся…

— Суки! Гуманоиды! — захлебнулся от злости Шуляков. Альбинос опрометчиво напомнил ему, кто виноват в их нынешнем положении. — Да он рысь за километр чует. — Шуляков истерично затряс головой, потянул ноздрями воздух, показывая, как Ращупкин чует рысь. — Он…

Слюна попала ему в дыхательное горло, он закашлялся, здоровой рукой схватился за перебитую, гримасы боли прокатывались по лицу.

— Завязывай, — приказал Ращупкин, нетерпеливо поводя дулом карабина. Последняя загадка, кто провожал era от озера к дому, чье лицо мелькнуло в смородиннике, перестала существовать — Длинный.

Бурундук, тот же или другой, возник около пихты на границе светотени. Ращупкин улыбнулся, подмигнул ему, как старому знакомому.

— Пошли, — распорядился.

На тракте Шуляков взял было обратное направление.

— Иди куда шел! — окриком развернул его Ращупкин.

Спустя полчаса вышли к кромке Рогожинской гари.

Приказав пленникам сидеть, Ращупкин принялся стаскивать и укладывать в кучу на толстую сухую колодину валежник. Потом наносил мох тщательно, как ранетку к зиме, обложил мхом кучу. В золотистых лучах заходящего солнца зазеленела аккуратная, средних размеров копешка.

Он расковырял мох снизу, чиркнул спичкой и поднес к сучьям. Подождал, пока пламя привяжется к суку потолще, затем старательно укутал горелое место.

Сначала ни дыма, ни огня не было. Костер, казалось, потух, задохнулся, после заструился жиденький дымок, пробиваясь сразу из всех пор копешки. Постепенно наметилось несколько струй. Они подержались недолго в отдельности и сплелись в одну косичку. Косичка эта устремилась вверх, вверх, выше деревьев. Дым остановился, точно уткнулся в незримый потолок, повисел, поджидая подмогу, и принялся разрастаться вширь, пышнеть.

Все! Больше от него ничего не зависело. Дым расстилался над тайгой. Теперь его не остановить. Будет шаить и шаить. И нынче, и ночь, и завтра.

Все позади. Нужно набраться терпения и ждать. Не нынче, так завтра вертолет пожарной охраны прилетит. Такого дыма долго нельзя не заметить.