Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Через двадцать дней после этого кризиса, когда стало ясно, что Париж пребывал в еще большем ужасе, чем Берлин, фюрер приехал в Эссен поблагодарить Круппа за плодовитость кильских верфей. Крупп составил программу приема с тем пристальным вниманием к каждой мелочи, которое некогда уделялось только кайзеру. Свыше 10 тысяч крупповцев было согнано в паровозное депо «Гусштальфабрик» на Хеленштрассе. Сейчас этот колоссальный сарай называется «Машиненафабрикен», а в те дни был известен как Гинденбургский зал. Это было самое большое помещение в Эссене, длиной с футбольное поле и почти такое же широкое. В одном его конце была сооружена небольшая эстрада. Пока оркестр играл «Славим, Гитлер, тебя» (бывшее «Славим, кайзер, тебя»), фюрер, Рудольф Гесс и Карл Отто Заур сидели на жестких стульях с прямыми спинками. Затем Крупп представил собравшимся фюрера. Сохранилась фотография этой сцены, и с первого взгляда создается впечатление оптического обмана. У Густава на каждом рукаве по повязке со свастикой. Даже у Гитлера только одна. Но никакого фокуса нет. Действительно, были две нарукавные повязки. И поведение Круппа после того, как Гитлер прорычал одну из самых злобных своих речей, подтвердило его настрой. Взглянув на часы, Густав сообщил, что до четырех часов остается несколько секунд. А в четыре он приказал включить все гудки и хотел бы, чтобы присутствующие встали под их звуки и в молчании «внутренне приобщились» к фюреру. Завыли гудки. Застучали ботинки 20 тысяч рабочих, когда они поднялись с мест. Гитлер сидел скривив губы, а репортер газеты «Крупповские новости» отметил, что у Густава «слезы навертывались на глаза». Вслед за благоговейной тишиной последовали овации. Затем Крупп заявил, что «кровь товарищей, пролитая в Пасхальную субботу 1923 года, не была напрасной». Он хотел, чтобы весь мир знал, «как он почитает нашего великого фюрера Адольфа Гитлера, служению которому посвятил себя».

Этому служению Густав посвятил также состояние жены и собственную драгоценную честь и, будучи столь занятым человеком, уделял необыкновенно много времени дальнейшему укреплению своих связей с нацистами. Его деятельность нередко была для них жизненно важной. Как и остальные промышленники, Густав позаботился, чтобы его рабочие все до единого вступили в германский трудовой фронт, и вычитал из их еженедельной платы членские взносы. Как председатель фонда Гитлера, он должен был вести постоянную переписку с Мартином Людвигом Борманом, и, когда промышленники заявили, что не сумеют перевести свои предприятия на военные рельсы, не сократив взносы в фонд, Крупп передал им предостережение Бормана: «Фонд должен быть немедленно пополнен четырьмя миллионами рейхсмарок, – если их не внесут добровольно, то они будут получены в принудительном порядке». Не скупился Крупп и на жесты в добрых старых традициях фирмы. Подобно Большому Круппу, Густаву нравилось посылать главе государства тщательно отполированное парадное оружие. Он разработал особый церемониал торжественного осмотра «Гусштальфабрик» виднейшими нацистами и руководителями вермахта, как, например, Геббельсом, Герингом, Риббентропом, Гиммлером, Гессом, Нойратом, Бломбергом, а также для правителей дружественных Германии держав, в частности для японских консерваторов и Бенито Муссолини, которого сам Гитлер в сентябре 1937 года водил по крупповскому заводу.

Все это было отголоском былых традиций фирмы. Но в личном отношении Густав в своем старании заслужить милость Берлина заходил гораздо дальше двух «пушечных королей» – своих предшественников. Стремясь стать членом нацистского клуба, он добивался своей цели, не пренебрегая ничем. Он, например, пожертвовал 20 тысяч марок на нацистскую пропаганду, которую Розенберг вел в других странах, и поставил своих представителей за границей на службу германской шпионской сети. Связным между ними и Берлином был Макс Ин, член нацистской партии и глава одного из крупповских отделов. Начиная с октября 1935 года всем иностранным фирмам, бравшим лицензии на патенты Эссена, предлагалось сообщить Ину подробные сведения о количестве выпускаемой ими продукции. Подчиненные Ину инженеры с помощью этих данных определяли промышленный потенциал возможных противников, включая США, и пересылали свои оценки в Берлин.

Нацисты не остались в долгу перед Круппом. В 1935 году, когда торговцы Густава превратились в шпионов, ему стукнуло шестьдесят пять лет. 7 августа адмирал Редер писал на виллу «Хюгель»: «От всего сердца хотел бы выразить вам мои искренние поздравления… Я с благодарностью вспоминаю, как неимоверно много вы сделали для флота империи, и столь же огромную благодарность приношу вам за то, что вы отдаете всего себя делу переоснащения флота и предоставляете для этого в наше распоряжение ваши заводы». (Густав, никогда не забывавший, что он был всего лишь принц-консорт Берты, ответил: «Моя жена приносит Вам огромную благодарнасть за Ваши сердечные поздравления и добрые слова, она в полной мере отвечает Вам тем же. Добавлю к этому выражение своего самого искреннего уважения, остаюсь – «Хайль Гитлер!» – искренне Ваш, Крупп фон Болен унд Хальбах».) Пять месяцев спустя Геринг закатил в Берлине самый грандиозный бал Третьего рейха; огромный оперный театр был заново отделан белым атласом, более миллиона марок израсходовано на торжественное мероприятие. Крупп, нацепивший на себя все свои драгоценные награды, был среди самых высокопоставленных гостей на этом тщательно организованном приеме.

Теперь уже дрязги со Шмиттом были забыты. Фюрер, любивший придумывать новые звания, назначил свояка Густава барона фон Вильмовски управляющим директором Национальной компании шоссейных дорог, учрежденной для разрешения проблем, которые должны были возникнуть в связи с мобилизацией. Густав же и Альфрид стали «лидерами военной экономики», ответственными за мобилизацию промышленности в случае войны. Гитлер также любил, чтобы ему приносили клятвы верности, и 6 февраля 1937 года он потребовал, чтобы Круппы, облеченные новыми полномочиями, подписали бумагу, которую он называл «декларацией о политической позиции»: «Настоящим объявляю, что я полностью придерживаюсь национал-социалистской государственной идеи и что я никоим образом не причастен к деятельности, направленной против интересов народа… Я осознаю, что в случае любых моих высказываний или действий, которые могут быть расценены как вызов национал-социалистской государственной идее, я могу ожидать, в дополнение к преследованию по закону, своего увольнения с поста руководителя военной промышленностью».

Когда этот документ в имевшейся у Альфрида копии зачитывался на Нюрнбергском процессе, председательствующий в суде вдруг прервал чтение и сказал: «Я этого не понимаю». Это было действительно трудно понять иностранцу. В любой другой стране бизнесменам не нужно было клясться в том, что они не будут делать того, чего, по-видимому, делать не намерены; требование официального обещания, что они не будут этого делать, рассматривалось бы как оскорбление. Но Круппы дали такое обещание безропотно, и впоследствии Густав изыскивал новые возможности выразить свое почтение. Одна из них выдалась в том сентябре. За год до этого он присутствовал на съезде нацистской партии, в мечтательном трансе следя, как штурмовые отряды идут парадным шагом на стадион под все громче звучащую песню «Die Fahne hoch» («Выше знамена») и замирают неподвижно в безупречных строевых порядках под длиннейшими знаменами со свастикой. Густав каждый год старался посещать это мероприятие, но кому-то в семье нужно было присмотреть за заводами, поэтому на этот раз он послал Альфрида и Клауса. После того как они вернулись на виллу «Хюгель», их отец написал Мартину Борману; письмо обнаружилось восемь лет спустя среди вороха бумаг в рейхсканцелярии. Извиняясь за свое отсутствие на собрании, Густав с гордостью докладывал: «Двое наших сыновей вернулись из Нюрнберга глубоко взволнованные. Мне очень приятно, что они получили такое колоссальное и запоминающееся надолго впечатление. По собственному опыту в Нюрнберге я знаю, что только там можно в полной мере понять цели и мощь движения, и поэтому мне вдвойне приятно за те основы, которые заложены для наших сыновей».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});