В трущобах Индии - Луи Жаколио

— Пусть так! Я согласен, — отвечал факир, пересиливая себя, — но когда наступит час, вспомни свою клятву.

Вера преобразила падиала; это был уже не тот человек. Как все слабые и суеверные люди, он не размышлял о безысходности своего положения, нужно было чудо, чтобы спасти их, но он глубоко верил в такое чудо — и этого было достаточно, чтобы к нему вернулось мужество, на которое факир, привыкший к его трусости, не считал его способным.

Он хотел отвечать своему товарищу, что тот может рассчитывать на его слово, как вдруг остановился в самом начале своей фразы и так громко вскрикнул от удивления, что факир вздрогнул.

— Что с тобой еще? — спросил он.

— Смотри, смотри! — воскликнул падиал с невыразимой радостью.

— Куда? — спросил факир, который успел уже потушить свою свечу.

— Туда! Туда! В воду!

Факир взглянул на указанное ему место и не мог удержать крика удивления. На двадцати метрах глубины под водою виднелся на ровном месте светлый круг, окруженный лучами.

— Видишь, факир! Видишь! — кричал падиал вне себя от восторга. — Не сами ли боги посылают нам этот знак, чтобы показать нам, что они слышали и одобряют наше решение?

— Увы! Еще одна мечта, мой бедный Хамед! — отвечал факир, сразу понявший причину этого явления. — Это напротив уничтожает последнюю надежду, которая нам оставалась, ибо указывает на то, что длинная галерея, в которой мы находимся, устроена для проветривания, как я и предполагал. Солнце, проходя в эту минуту прямо над колодцем, бросает свое изображение, видимое нами на дне. Смотри! Вот круг меняет уже свою форму по мере того, как светило дня дальше совершает свой путь… Он появится завтра и даст нам возможность — жалкое утешение! — точно определять дни, оставшиеся нам для жизни…

Был действительно полдень, и, как сказал факир, светлый круг постепенно изменял свою форму. Затем он исчез, и они снова остались среди безмолвной и зловещей темноты…

III

Смертельная тоска. — Тяжелые сны. — План факира. — Две минуты под водой. — Бегство. — Замурованный в погребе. — Браматма. — Спасение. — Отъезд.

Остаток дня прошел, не принеся никакой перемены в положении пленников; кроме уверенности в том, что никакая помощь не придет к ним извне, их воображение поражала еще зловещая тишина, царствовавшая кругом. Тишина эта в конце концов привела их в состояние, близкое к кошмару.

Им стало казаться, что они слышат странный шум и жужжанье и видят перед собой фантастические призраки; казалось, к лицу их и к полуобнаженному телу прикасаются холодные, костлявые руки скелетов. Они пробовали кричать, но голос, парализованный страхом, останавливался у них в гортани; покрытые холодным потом, еще более увеличивающим муки голода, которые начинали терзать их, несчастные впали в полное физическое изнеможение, перешедшее, к их счастью, в глубокий сон.

Утсара проснулся первый. Он не мог дать себе отчета, сколько времени он спал. Он чувствовал только, что отдых этот подкрепил его силы. Ровное и спокойное дыхание товарища указывало на то, что тот еще спит, а потому, оставив его в этом счастливом забвении своего положения, факир стал в сотый раз обдумывать средство выйти из этой адской тюрьмы. Он приступил к этому без особой надежды, ибо ему казалось, что им исчерпаны уже все разумные предположения. Не могло быть сомнения, что на помощь извне нечего надеяться, и в сотый раз уже приходил факир к сознанию полной беспомощности. Число трупов, скопившихся в верхнем подземелье, говорило ему ясно, что подземелье не возвращало жертв, доверенных ему.

Вдруг в уме его, более спокойном и более ясном, чем накануне, возникла мысль, которую он с первого раза оттолкнул от себя, как совершенно неприменимую. Затем, — как это всегда бывает, когда долго ломаешь себе голову над одним и тем же вопросом, который представлял сначала одни только затруднения, — последние мало-помалу стали казаться менее ужасными, а шансы на успех более возможными. Результатом такого размышления у факира явилось желание попытаться привести в исполнение задуманный им план, хотя бы даже с опасностью для жизни. Не лучше ли умереть, пробуя спастись, чем ждать терпеливо неизбежного конца?

Придя к такому заключению, он решил разбудить Дислад-Хамеда и сообщить ему о задуманном; он не знал, обладает ли падиал необходимыми качествами, чтобы следовать за ним в смелом плане, на который он решился. Он уже протянул руку, чтобы пошевелить спящего, и вдруг остановился… Бедный падиал видел какой-то сон и громко говорил… Снилось ему, что он был на башне и исполнял обязанности ночного сторожа; он только что пробил последние часы ночи, объявив о появлении первых проблесков зари, — и Утсара услышал, что он шепчет чудное воззвание к солнцу, молитву из Риг-Веды, которое все индусы читают утром при восходе солнца, когда совершают свои омовения:

Дитя златого дня, мать радостной Авроры, Ночь, в усыпальницу проникни божества, Чтоб лучезарный царь из огненных чертогов Восстал сверкающий в молитвах бытия.

О, солнце! Восходя, ты озаряешь жнивы, И лотоса несешь тончайший аромат.

Чисты в лучах твоих рожденные молитвы, Сменяет времена твой светоносный взгляд.

Минувшие века! Да обновит вас Шива, Дыханьем вечности в эфире возродив.

Скажите, сколько раз бессмертное светило Ласкало бренный прах в лобзаниях немых?

Восстанем, смертные!.. Вот Дух, огонь несущий, От лона Вечности пред нами восстает, И «Все Великое» дыханьем вездесущим Малейшим атомам жизнь мощную несет…

Факир при первых же словах падиала вспомнил, что в первый раз в своей жизни, здесь в Колодце Молчания, забыл он исполнить религиозные предписания, которые каждый индус должен исполнять ежедневно при восходе и заходе солнца. Сон товарища он принял поэтому за предупреждение богов и, простершись ниц, прочел громким голосом молитвенное воззвание, первую половину которого произнес во сне Дислад-Хамед. Потом, спустившись по ступенькам до самой воды, омывающей конец лестницы, он совершил предписанное правилом омовение и прочитал обычный речитатив, которым заканчивается утренний церемониал:

Божественный зародыш, Дух Великий, Сваямбхува, златого сын яйца, Что озираешь вечно хаос многоликий И смертному даруешь благости творца, Не отвращай молитв наших смиренных!

Источник благостный и светлый жизни сей, Прими твоих рабов надежды, гимны тленных У каменных, священных алтарей.

Подкрепив себя этой молитвой, которая должна была умилостивить богов, факир почувствовал прилив новой энергии и уверенность, что не пройдет еще этот день, как они выйдут из ужасной тюрьмы. Он поднялся к своему товарищу, продолжавшему спать, разбудил его и сказал: