Увечный бог - Стивен Эриксон

  Баделле видела, как отец отпрянул. Сурово взглянул в щелки глаз Рутта.

  Она затаила дыхание, ожидая.

  Тут он потряс бурдюк, вставил горлышко в рот Хельд. Потекла вода.

  Она вздохнула: - Этот отец, Рутт, добрый отец.

  Один из когтистых детей, года на два старше Рутта, подошел и бережно взял Хельд из его рук - он, может, и хотел бы сопротивляться, но сил не осталось. Когда Хельд оказалась в колыбели рук незнакомца, руки самого Рутта остались скрюченными, как будто он все еще ее держал. Баделле видела, что напряженные жилы у его локтей укоротились; если подумать хорошенько, когда она в последний раз видела Рутта без Хельд? Даже не вспомнить.

  И сейчас в его руках остался призрак девочки.

  Отец заплакал - она видела слезы на темных, изрытых щеках; он вставил горлышко в рот Рутта, силой раздвинув губы. Несколько капель, потом еще.

  Рутт глотнул.

  Другие когтистые дети скользнули мимо них, к извивам Змеи. Каждый вытаскивал свой бурдюк. Воды было мало, но все же они шли делиться.

  Теперь Баделле видела новую Змею, пришедшую с заката - змею из железа и цепей. Она знала, что уже видела ее - во снах. Она смотрела на блестящую рептилию. "Отцы и матери, но всё же дети. А там - вижу ее - их общая мать. Вижу ее. Она идет".

  Из-за спины женщины бежали новые люди с водой.

  Она встала рядом с бородатым отцом, поглядела на Баделле и заговорила на языке из снов Баделле: - Скрипач, они идут не в ту сторону.

  -Да, Адъюнкт.

  - Я вижу только детей.

  - Да.

  Около женщины показался другой солдат. - Но... Адъюнкт, чьи они?

  Та повернулась: - Не имеет значения, Кулак. Отныне они наши.

  Рутт спросил Баделле: - Что они говорят?

  - Говорят, что нужно идти назад.

  Мальчик как бы покатал во рту это слово. "Назад?"

  Баделле сказала: - Рутт, ты не ошибся. Ты провел Змею, твой слепой язык выискал чужаков, и теперь они не чужаки. Рутт, ты провел нас от смерти к жизни. Рутт, - она подступила ближе, - теперь можешь отдохнуть.

  Бородатый солдат, которого звали Скрипач, хотел поддержать падающего Рутта, но оба они оказались стоящими на коленях.

  Адъюнкт сделала полшага к ним. - Капитан? Он выживет?

  Тот чуть помедлил, поднял голову: - Если сердце еще бьется, Адъюнкт, я не слышу его и не чувствую.

  Баделле заговорила на их языке: - Он жив, Отец. Просто ушел на время.

  Тот, кого Мать назвала кулаком, отошел было назад, но тут подскочил к ней: - Дитя, почему ты говоришь по-малазански? Кто ты?

  "Кто я? Не знаю. Никогда не знала". Она поглядела в глаза Матери: - Рутт привел нас к тебе. Потому что ты одна осталась.

  - Одна?

  - Одна, кто не отвернется от нас. Ты наша мать.

  Услышав такое, Адъюнкт, казалось, хотела отступить. Глаза сверкнули, словно ей стало больно. Она отвернулась от Баделле, а та указала на Скрипача: - А он наш отец, и скоро он уйдет и мы больше его не увидим. Так делают отцы. - Мысль заставила ее загрустить, но Баделле стряхнула эту мысль. - Так всегда бывает.

  Адъюнкт вроде бы дрожала, она не желала смотреть на Баделле. Наконец она повернулась к тому, что был рядом: - Кулак, открыть запасные фляги.

  - Адъюнкт! Поглядите на них! Половина помрет до рассвета!

  - Кулак Блистиг, вы слышали приказ.

  - Мы не можем отдать воду этим... этим...

  - Выполнять, - устало сказала Адъюнкт. - Или я прикажу вас казнить. Здесь. Немедленно.

  - И вызовете открытый мятеж! Обещаю!

  Скрипач встал и подошел к кулаку так близко, что тому пришлось сделать шаг назад. Он молчал, только зубы белели среди спутанных ржавых прядей бороды.

  Глухо выругавшись, Блистиг развернулся кругом. - Сами напросились. Хорошо.

  Адъюнкт сказала: - Капитаны Ииль и Гудд, сопроводите Кулака Блистига.

  Мужчина и женщина, что стояли позади Адъюнкта, увязались за Блистигом, держась справа и слева.

  Скрипач вернулся к Рутту. Встал на колени, положил ладонь на истощенную щеку. Поднял глаза и спросил Баделле: - Он вас вел?

  Та кивнула.

  - Далеко? Давно?

  Она дернула плечом. - Из Колансе.

  Мужчина моргнул, на миг взглянул в сторону Адъюнкта. - Сколько же дней до воды?

  Она покачала головой: - До Икариаса, где были колодцы... не... не помню. Семь дней? Десять?

  - Невозможно, - подал голос кто-то из свиты Адъюнкта. - У нас осталось воды на один день. Без нее... максимум три дня. Адъюнкт, не сможем.

  Баделле склонила голову. - Где нет воды, есть кровь. Мухи. Осколки. Где нет еды, есть умершие дети.

  Раздался другой голос: - Кулак Блистиг на этот раз был прав. Мы не сможем.

  - Капитан Скрипач.

  - Да?

  - Пусть ваши разведчики отведут к фургонам с провиантом всех, кто может идти. Попросите хундрилов отнести тех, что не ходят. Пусть пьют и едят, если смогут есть.

  - Слушаюсь, Адъюнкт.

  Баделле смотрела, как тот обнимает Рутта, поднимает. "Рутт стал Хельд. Он нес ее, пока мог, а теперь несут его. Так оно и бывает".

  - Адъюнкт, - сказала она, когда Скрипач унес мальчика. - Меня зовут Баделле, и у меня есть стихи для тебя.

  - Дитя, если ты не попьешь, то можешь умереть. Я послушаю стихи, но потом.

  Баделле улыбнулась. - Да, Мать.

  "У меня есть стихи для тебя". Она смотрела в напряженные спины, на качающиеся веревки, на поваленные статуи. Две ночи с момента встречи, и Баделле больше не видела Адъюнкта. Как и Скрипача. Вода кончилась, Рутт еще не просыпался, Седдик сидит на груде бревен, раскладывая безделушки неким узором, чтобы тут же смешать его и начать заново.

   Она слышала споры. Слышала звуки драк, видела внезапно возникавшие стычки - выхвачены ножи, подняты кулаки, солдаты сцепляются... Видела, как эти мужчины и женщины идут к смерти, ведь Икариас слишком далеко. Им нечего пить, а те, что пили свою мочу, скоро сойдут с ума, потому что моча - яд. Однако они не хотят пить кровь умерших. Просто бросают их позади.

  За ночь она насчитала сорок четыре. За прошлую ночь было тридцать девять, а днем унесли из лагеря семьдесят два трупа, уже не позаботившись рытьем могил. Просто сложили их рядами.

  Дети Змеи сидели в фургонах с едой. Поход окончился, но они тоже умирали.

  "Икариас. Я вижу твои колодцы. Когда мы уходили, они были почти пустыми. Кто-то отнимает воду даже сейчас. Не знаю, почему. Но и не важно. Мы не дойдем. Значит, все матери должны проигрывать? Все отцы должны уходить навсегда?

  Мать, у меня есть стихи. Ты придешь? Ты послушаешь мои слова?"

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});