Тайны Парижа - Пьер Понсон дю Террайль

Что произошло тогда в сердце и в уме капитана Гектора Лемблена, никто не мог бы этого определить.

Но долго еще после ухода этой женщины, взгляд, голос, улыбка и малейшее движение которой производили какое-то странное очарование, он лежал неподвижно на кровати, обхватив голову руками, в состоянии какого-то экстаза. Угрызения совести перестали терзать его; слабость его прошла; разочарование жизнью, которое он испытывал еще накануне, уступило место смутной надежде… Этот человек, который еще недавно смотрел на себя, как на живого мертвеца, а на свое прошлое бросал такой взгляд, каким побежденный, убегая, окидывает поле сражения, где он оставляет только трупы и тлеющие обломки, осмелился строить планы о будущем… он начал мечтать… Но среди мечтаний его внезапно осенила мысль, одна из тех, которые проясняют умы, потонувшие потемках, овладела всем его существом и заставила вскочить.

«О! — сказал он себе: — Я хочу быть любимым ею и не хочу, чтобы она узнала… нет! Нет! Никогда!»

И капитан быстро подбежал к камину, разрыл еще теплую золу, схватил уголь и, даже не замечая, что жжет себе пальцы, поднес его к губам, раздул и зажег свечу.

XXXV

Капитан наскоро накинул халат и, со свечкою в руке, осторожно отворив дверь, прошел комнату, смежную со спальной, и на цыпочках дошел до коридора, в конце которого находилась комната, где умерла Марта.

Глубокая тишина царила в замке. Все уже спали. Капитан шел твердой походкой, не шатаясь и не волнуясь, как накануне. Теперь он хотел жить и быть любимым, жаждать счастья и забвения. Зачем же он шел в комнату, порог которой он с трудом прежде решался переступить? Он шел туда, чтобы уничтожить след своего преступления.

Дойдя до двери, он увидел, что она заперта. У кого же находится ключ? У Жермена, разумеется. Капитан должен был вернуться к себе. Его камердинер спал, когда в Рювиньи еще все жили, в маленькой каморке в нижнем этаже, находившейся под зеленой комнатой. Капитан подумал, что, возвратясь в замок, он поселился в своей прежней комнате, чтобы быть ближе к барину, потому что комната камердинера и зеленая комната сообщались между собою винтовой лестницей и были соединены звонком, кнопка которого помещалась у изголовья кровати Гектора Лемблена. Комнаты, приготовленные для майора Арлева и Дамы в черной перчатке, находились так далеко, что Гектор не боялся разбудить их звонком. Капитан позвонил, и через несколько минут вошел Жермен.

Он выразил удивление, увидав, что барин его не спит среди ночи и имеет вид человека, возвратившегося с какой-то таинственной прогулки. Но капитан не дал ему времени открыть рот.

— Жермен, — спросил он, — у тебя должен быть ключ от комнаты барыни?

— Да, — ответил лакей.

— Ты тотчас ее запер, не так ли?

— Разумеется, сударь.

— Где ключ?

— Вот он.

Жермен вытащил ключ из кармана и подал его капитану.

— Так идем вместе, — сказал капитан.

— К барыне?.. — нерешительно спросил лакей.

— Да, — ответил капитан спокойно, что крайне удивило Жермена.

— Как странно, — пробормотал он. — Барин говорит о том, что хочет войти в комнату барыни, точно дело идет о поездке верхом.

Но так как капитан говорил сухим тоном, то Жермен, не всегда решавшийся обращаться фамильярно, не возразил ничего. Он последовал за Гектором Лембленом, который, дойдя до порога комнаты Марты, жестом приказал ему открыть дверь. Жермен повиновался. Капитан вошел спокойный, со свечою в руке, и бросил быстрый, испытующий взгляд вокруг, желая убедиться, нет ли чего подозрительного в комнате.

Потом Гектор Лемблен направился прямо к стене, обнаженной от обивки, на которой несколько часов назад он заметил роковой след, увидав который он упал в обморок. Но, к его удивлению, след исчез.

— Жермен, — вскричал капитан, указывая рукой на стену, — Жермен, смотри!

Спокойствие капитана сменилось сильнейшим волнением. Жермен оставался невозмутимым.

— Что такое? — спросил он, простодушно взглянув на своего барина.

— Ты не видишь?

— Чего?

— На стене ничего нет?

— А чему же там быть? — спросил слуга с удивлением.

— А пятно?

— Какое пятно?

— След руки.

— Я не знаю, что барин хочет сказать.

— Как, — вскричал капитан. — А сегодня ночью, когда ты отодвинул кровать и обивка свалилась, ты разве не видал?

— Я ничего не видал, ровно ничего, — отнекивался Жермен.

— Но ведь я же не грезил! — вскричал капитан. — Ведь когда я увидал эту руку… я и упал без чувств.

— Я думаю, что память изменила вам, сударь, — возразил слуга, — или, вернее, вы еще не совсем пришли в себя. Действительно, сегодня ночью вы захворали… очень сильно… у вас была лихорадка, с бредом… и вам легко все это могло привидеться.

— Как странно, — прошептал капитан. — Если это и вправду так, то я, конечно, сходил с ума.

После минутного раздумья он вдруг спросил:

— Что же произошло после моего обморока?

— Майор и эта дама совершенно забыли о шкатулке и бросились ухаживать за вами… Вас подняли; я отнес вас в вашу комнату и уложил на кровать, — рассказывал Жермен.

— А они не удивились, когда увидали, что я упал в обморок?

— Нет, благодаря моему рассказу.

— Какому рассказу?

— Я им рассказал, что после смерти барыни вас преследуют привидения, что вам всюду чудится покойница и что нет ничего удивительного, если в ее комнате…

— Довольно! — перебил его капитан. — Понимаю…

И Гектор Лемблен твердо и спокойно начал ходить по комнате и осматривать все углы и закоулки, от кровати и занавесей до бархатных стульев. Он заглянул даже в шкафы, желая убедиться, что Дама в черной перчатке и майор Арлев не могли найти следов таинственного преступления, свидетелями которого были только Бог, Жермен и он сам.

— Нет ничего, — сказал он наконец. — Ровно ничего.

— О, — заметил Жермен с циничной улыбкой, — барин прекрасно знает, что мы приняли предосторожности в прошлом году, прежде чем уехать.

— Молчи!

Это слово, произнесенное Гектором Лембленом глухим голосом, вырвалось у него как последний крик угрызения совести. После минутного молчания он вдруг обратился к Жермену:

— Ты помнишь, за какую цену я купил твое молчание?

— О, разумеется, я не могу жаловаться на барина, — нагло ответил слуга. — Барин щедро обеспечил меня, и если бы я не считал своею обязанностью оставаться всегда при нем, я мог бы преспокойно жить в своем имении.

— Ну, так я обещаю тебе подарить еще тридцать тысяч франков, если…