Пути неисповедимы (Воспоминания 1939-1955 гг.) - Андрей Трубецкой

При отступлении из Белорусии в 1944 году, часть, где служил Федя, проходила через Новогрудок. Там он был посажен в тюрьму за какое-то непочтение к начальству. Из тюрьмы Федю освободили немцы, срочно сортируя заключенных — кого взять с собой, кого выпустить, кого расстрелять перед сдачей города нашим войскам. Рассказывал о жутких бомбежках немецких городов союзниками. Каким-то образом попал в Италию, где чуть не женился на дочери какого-то богача. Не помню, уж как вернулся на родину и попал в фильтрационный лагерь в Среднюю Азию под Ходжентом на крупное строительство. Оттуда бежал и пришел на Кубань. Бежал интересно. На строительстве он принимал у ворот машины с материалами. Человек общительный, Федя быстро сошелся с солдатами охраны, приучил к себе. Отправляя машины со стройки, он цеплялся за борт и отъезжал на десять, двадцать метров. Такие поездки делал все дальше и дальше, в шутку помахивая охране рукой, как бы прощаясь. А в один прекрасный день так и уехал. Охрана опомнилась, да поздно. Скрываясь и таясь, он долго пробирался на Кубань, где пешком, где поездом. Уже за Волгой в каком-то рабочем поселке попросился ночевать в одну семью. Пустили. Он лег, но еще не спал, когда пришел старший сын, который стал спрашивать, как это пустили человека, не проверив документы. Хотел будить (Федя прикинулся спящим), но мать не дала. Старший отложил проверку до утра. Ночью Федя встал, надел костюм старшего и ушел. На Кубань вернулся благополучно, но его уже искали и в конце концов схватили. Теперь уже без фильтрации Федя получил свои 25.

Однажды Федя исчез месяца на два из лагеря. Рассказывал, что его возили на родину опознавать однополчанина. Опознавал он через полузавешенное окошко местного МГБ одного из трех стоявших на тротуаре и мирно беседовавших людей. Федя, конечно, сразу узнал однополчанина, но не признался. Тем не менее тот через некоторое время появился в нашем лагере. Говорил, что его нередко приглашали в местное МГБ, докапываясь до истины. Однажды попросили подождать на улице, где «случайно» подошли двое малознакомых сотрудников и завели какой-то незначительный разговор. Он и не подозревал, что его в это время опознают.

А вот побег, о котором подробно рассказывал его участник Женька Бузюк, бандеровец. Этот побег был не из нашего лагеря, а из соседнего, в Джездах, где находился марганцевый рудник. После побега Женьку содержали в нашей режимке. Бежало их четверо: бригадир, его помощник Женька и двое работяг — все украинцы. Дело было весной — самое лучшее для побегов время. У шахты был старый выход, основательно заваленный камнями и заделанный бревнами. Поэтому выход не охранялся. Сюда-то бригадир и посылал двух работяг раскалывать снизу выход, подпиливать бревна. К моменту, когда все было готово, в шахте пошли обвалы — так уж совпало. Перед начальством встал вопрос: спускать работяг под землю или не спускать? Все же спустили. А шахта местами обваливается. Скомандовали съем, и четырех человек не досчитались. Лагерное начальство и начальство конвойное начали спорить: бежали, нет — задавило обвалом. Каждый стоял на том, что ему выгодно. А беглецы тем временем благополучно выбрались из шахты, засыпали табаком следы и двинулись на запад. Но, засыпая следы, сделали оплошность: опорожнив табакерку, бригадир отбросил ее в сторону, а через несколько дней табакерку нашли, и конвой ее признал — бригадир был щедрый и иногда угощал из нее солдат. Значит, побег!

И хотя беглецы этого не знали, но шли, таясь, и в основном по ночам. Однажды даже напоролись на медведя. Причем обе стороны страшно испугались; дело было в кустарнике, а ветер дул им навстречу. Отойдя километров двести, стали идти спокойнее.

Однажды с холма увидели казахские юрты. Мнения разделились: бригадир стал утверждать, что бояться нечего, лагерь далеко, казахи ничего не знают, можно спокойно идти и как следует поесть — питались сухарями, салом, сахаром и водой. Женька не соглашался, говоря, что казахи оповещены о побеге, и их схватят. Разделились. Пошли трое, а Женька лег на траву и стал наблюдать. Видел, как трое подошли к юртам, вошли в одну из них. А через некоторое время оттуда вышел казах, направился в соседнюю юрту и вернулся уже с ружьем в руках. А еще через некоторое время всех троих с руками назад, связанными, вывели, посадили на повозку и повезли через степь. Женька отполз назад и далеко обошел это предательское кочевье. Теперь остался один. Срезал в кустах толстую палку и двинулся дальше. Местность холмистая.

Вдруг из-за холма навстречу всадник-казах. Подъехал, повернул, поехал рядом и стал спрашивать почему один, а где еще? Женька понял, что этот не знает о поимке, но что кругом все хорошо оповещены о побеге. В ответ начал темнить, а казах уговаривать: «Пойдем со мной, начальник ждет, хорошо кормить будет». Женька молчит. Тогда казах начал рысцой выезжать на соседние холмики и звать на помощь или же ехать рядом, чтобы не потерять беглеца.

И тут Женька решил действовать. Он подскочил к всаднику и что есть силы ударил палкой по голове. Казах вскрикнул и свалился с лошади. Женька вскочил на нее и помчался прочь. Гнал, не останавливаясь, пока лошадь не свалилась, и дальше уже пошел пешком.

Дня через три он проходил мимо заросшего камышом озерка, на берегу которого стояла одинокая юрта без признаков жизни. Осторожный беглец выбрал путь так, чтобы от юрты его отделяло озерко, и продолжал спокойно двигаться дальше. Но вот им овладело чувство беспокойства, и Женька оглянулся. Сзади метрах в пятидесяти за ним ехал на лошади старичок. Он приблизился и на ломаном языке стал очень гостеприимно приглашать к себе. Женька подумал: «Юрта одна, кругом никого, старичок слабенький — рискну», — и повернул к юрте. В ней была только молодая хозяйка, не то жена, не то дочь. Женьку угостили на славу, и старичок стал деликатно расспрашивать, вернее, даже не расспрашивать, а говорить какими-то намеками, почему-то расхваливать Турцию. Из всего этого Женька почувствовал, что его принимают то ли за турецкого шпиона, то ли за кого-то в этом роде. Увидев у Женьки на боку резиновую грелку, старичок спросил, что это. «Вода». — «Налей молока, лучше». Во всем чувствовалась симпатия. На прощанье старичок сказал, чтобы обязательно зашел к его сестре, рассказал, как ее найти, и прибавил, что она даст адрес еще дальше, и что ему будет хорошо и спокойно. На дорогу снабдил сухим сыром, еще какой-то едой. К сестре Женька заходить не стал — боялся.

В одну из следующих ночей спал в стоге камыша и утром проснулся от страшного шума и гама. Шевельнулся и сотни крыл стали бить по сухой траве — видно, большая стая птиц поднялась в воздух. Так он шел еще несколько дней, уже не таясь, но шел по целине, избегая дорог.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});