Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей

Аш пожал плечами и нелюбезно сказал, что искренне на это надеется. Он томился тревогой и дурными предчувствиями – не только из-за нестабильной ситуации в городе и страхов за безопасность Уолли и эскорта, но еще и потому, что очень боялся за Джули. В городе началась холера. В Бала-Хиссаре и на тихой улочке, где стоял дом Накшбанд-хана, случаев заболевания еще не было, но холера свирепствовала в беднейших и самых густонаселенных кварталах Кабула, и настал день, когда Аш узнал от одного друга сирдара – влиятельного индуса, чей сын служил у брата эмира, Ибрагим-хана, – что она разразилась в недовольных полках.

Если бы Аш не знал достоверно, что половина Индии тоже страдает от эпидемии холеры, он бы немедленно увез Анджули из Кабула, без колебаний покинув Уолли и разведчиков. Однако он никуда не мог увезти жену с уверенностью, что там не существует угрозы заражения, а потому решил, что для нее будет безопаснее остаться в городе: если повезет, холера вообще не доберется до их квартала, а с наступлением осени эпидемия резко пойдет на спад. Но время было тревожное. Аш исхудал от нервного напряжения, и ему становилось все труднее разговаривать с Уолли об опасностях, грозящих миссии. Или рассиживать и обсуждать последнее творение сего неутомимого поэта, когда сердце гложет страх за Джули.

Посещение деревни Бемару, где разразилась Кабульская катастрофа 1841 года, вдохновило Уолли на исключительно скучную эпическую поэму, и Аш потерял драгоценный вечер, со все возрастающим унынием слушая Уолли, расхаживающего взад-вперед по комнате и декламирующего строки, которые только сам автор или его обожающая семья могли счесть настоящей поэзией:

Пред взором мысленным здесь восстают картиныЖестокого кровопролитья и – увы! —Убийства подлого; и скорбные руиныЗдесь сторожат могилы под ковром травы.Солдаты Англии! Великие герои,Которым выпал жребий столь ужасный,Убитые Измены грязною рукою,А не в сраженье честном…

Там было еще много чего в том же духе, и поэт (вложивший в сочинение много труда и оставшийся доволен результатом) заметно расстроился, когда по завершении декламации Аш всего лишь задумчиво заметил: как странно, что четверо европейцев в резиденции считают и называют себя англичанами, хотя один из них шотландец, двое – ирландцы, а четвертый – наполовину ирландец, наполовину француз. Это высказывание свидетельствовало, что он слушал невнимательно и пропустил самые восхитительные места поэмы.

И все же Уолли находил больше утешения, чем хотел признать, в том факте, что друг проводит значительную часть каждого дня в доме рядом с территорией миссии. Его согревала мысль, что стоит только бросить взгляд на определенное окно, и станет ясно, там он или нет, – ибо каждое утро, приходя на работу, Аш выставлял дешевую бело-синюю глиняную вазу с букетом цветов или зеленых веток между центральными прутьями своего окна, чтобы дать понять, что он по-прежнему здесь и не покинул Кабул.

Впрочем, даже без поставляемой Ашем информации Уолли едва ли остался бы в неведении относительно неуклонного ухудшения ситуации в Кабуле. Он знал – не мог не знать, – что ни слуги, ни солдаты эскорта больше не выходят поодиночке или даже парами, чтобы вымыться или постирать свою одежду в реке, но предпочитают ходить группами, причем с оружием; и что даже мусульмане не осмеливаются выходить в город по одному, а для сикхов и индусов показаться на улицах так и вовсе значит распрощаться с жизнью, а потому они не покидают территорию миссии, кроме как по долгу службы. Но он не знал, что в одной несущественной области Аш уже принял меры к тому, чтобы хоть отчасти рассеять возрастающую враждебность к иностранцам.

Дело было незначительное и сопряженное с риском, какому Аш не имел права подвергать себя. Но оно возымело действие. Он принял участие в конноспортивных играх – на одолженной лошади, переодетый в гильзая – и победил в нескольких соревнованиях, к великому восторгу кабульцев, раздраженных блестящими выступлениями разведчиков и убежденных, что состязания устраиваются единственно с целью продемонстрировать превосходство «армии сахибов» над их собственной.

Мастерство Аша в данном виде спорта помогло частично восстановить равновесие. Но он не решился повторить эксперимент, хотя произносившиеся вполголоса замечания зрителей по-прежнему тревожили его, как и разговоры на базарах. Последние – до такой степени, что в конце концов он обратился к индусскому другу сирдара (который, по словам сирдара, досконально знал, что происходит в домах влиятельных особ) с просьбой отправиться в резиденцию и поговорить с сэром Луи Каваньяри о возрастающем недовольстве горожан присутствием иностранной миссии в Кабуле.

– До сих пор его превосходительство общался только с афганцами, – пояснил Аш. – А кто знает, сколько правды они говорят и не выгодно ли им поддерживать в нем уверенность, что все образуется? Но вы индус, и вдобавок ваш сын служит у родного брата его высочества эмира. Возможно, он прислушается к вам и, поверив вашим словам, примет меры к тому, чтобы защитить себя и своих людей.

– Какие меры? – скептически осведомился индус. – Здесь поможет лишь одна мера: прекратить деятельность миссии и немедленно вернуться в Индию. Хотя я не поручился бы, что миссия благополучно доберется туда, так как по пути на нее запросто могут напасть племена.

– Этого он никогда не сделает, – сказал Аш.

– Верно. Но болыне-то он ничего не в силах сделать, поскольку наверняка понимает, что дома, где живут он и члены миссии, невозможно защитить в случае атаки. Если он не принимает всерьез предостережения и отвечает на них смелыми словами, может статься, он поступает так потому, что умен, а не потому, что слеп или глуп, как вы полагаете. Он знает, что все его высказывания передаются из уст в уста и самый факт, что они решительны и бесстрашны, вполне может заставить горячие головы призадуматься. Со стороны человека в его положении это разумно, а не глупо. Я уже заходил к нему прежде, но, если вы и сирдар-сахиб хотите, я, конечно же, схожу еще раз и попробую уведомить Каваньяри-сахиба о враждебном отношении местных жителей к миссии. Хотя мне кажется, он и без меня все знает.

Свое обещание индус выполнил в тот же день. Однако на сей раз он не сумел увидеться с британским посланником. Афганские стражники, по приказу эмира охранявшие вход на территорию резиденции, не только не пропустили его, но также осыпали оскорблениями и забросали камнями, когда он уходил.

– Они попали в меня несколько раз, – доложил индус, – и, увидев, как я покачнулся, расхохотались. Для человека вроде меня и для иностранцев любого вероисповедания оставаться здесь небезопасно. Думаю, мне пора на время покинуть Кабул и навестить родственников на юге.