Американская империя. С 1492 года до наших дней - Говард Зинн

Впервые открыто обсуждалась чисто биологическая уникальность женщин. Некоторые теоретики (например, Суламифь Файерстоун в работе «Диалектика пола») считали, что таковая была более важной причиной их угнетения, чем существование любой конкретной экономической системы.

Свобода проявлялась уже в самом факте откровенного обсуждения того, что прежде держалось в тайне, скрывалось, являлось причиной стыда и смущения: менструация, мастурбация, менопауза, аборт, лесбийская любовь.

Одной из наиболее важных книг начала 70-х гг. была работа «Наши тела и мы сами», представлявшая собой сборник статей 11 женщин, организованных в Бостонский коллектив по книгам о женском здоровье. В ней содержалось огромное количество практической информации о женской анатомии, различиях полов и сексуальных связях, лесбийской любви, питании и здоровье, изнасилованиях, самообороне, венерических болезнях, контроле за рождаемостью, абортах, беременности, рождении ребенка и менопаузе. Даже более важным, чем информация, таблицы и фото, откровенное исследование ранее не упоминавшихся фактов, было то ощущение радости, которым пронизана вся книга, – наслаждение от собственного тела, удовлетворение от вновь обретенного понимания, нового, сестринского отношения к молодым женщинам, а также к женщинам среднего и пожилого возраста. Авторы цитируют английскую суфражистку Кристабель Панкхёрст[215]:

Помните о женском чувстве собственного достоинства.Не просите, не умоляйте, не пресмыкайтесь.Отважно беритесь за руки, становясь рядом с нами.Сражайтесь вместе с нами…

И, по словам многих американок, борьба началась с битвы за собственное тело, которое, кажется, было основой эксплуатации женщин как сексуальных игрушек (слабых и неопытных), как беременных (беспомощных), как женщин средних лет (которых более не считали красивыми), как старух (которых игнорировали и отодвигали в сторону). Мужчины и общество в целом создали биологическую тюрьму. Как выразилась в своей книге «Рождена женщиной» Адриен Рич[216], «женщин контролируют, загоняя нас в наши тела». Она писала: «У меня есть очень четкие, острые воспоминания о том, чем я занималась через день после свадьбы: я подметала пол. Возможно, полы и не нуждались в том, чтобы их подметали; возможно, я просто не знала, что еще мне делать. Но, подметая, я думала: «Теперь я женщина. Это вековая традиция; это то, что женщины делали всегда».

Я почувствовала, что подчиняюсь некоему древнему обычаю, слишком старому, чтобы в нем усомниться. Это то, чтоженщины делали всегда.

Как только моя беременность стала очевидной, я впервые за свое отрочество и взрослую жизнь почувствовала себя ни в чем не виновной. Атмосфера одобрения, в которой я купалась (казалось, что она исходит даже от незнакомых людей на улице), была подобна ауре вокруг меня, в которой сомнения, страхи, предчувствия встречались с абсолютным отрицанием. Это то, что женщины делали всегда».

Рич считала, что женщины могли бы использовать свое тело «скорее как ресурс, а не как предназначение». По ее мнению, патриархальные системы, будь то при капитализме или «социализме», приспосабливали женские тела к своим потребностям. Автор обсуждала вопрос о пассивности, которая воспитывалась в женщинах. Целые поколения девочек выросли на книжке «Маленькие женщины», в которой мать говорит Джо: «Я злюсь почти каждый день, Джо, но научилась не показывать это; я все еще надеюсь научиться не чувствовать этот гнев вообще, даже если это займет у меня еще сорок лет».

В эпоху «анестезированного, технологизированного деторождения» доктора-мужчины использовали для извлечения детей инструменты, заменив ими чувствительные руки акушерок. Рич была не согласна со своей коллегой-феминисткой С. Файерстоун, которая хотела изменить биологическую неизбежность деторождения, поскольку таковое приносит боль и служит источником подчинения. Через изменение социальных условий А. Рич высказывала желание превратить акт появления на свет ребенка источником физического и эмоционального удовольствия.

Нельзя, полагала Рич, чтобы кто-то позволял себе по-фрейдистски игнорировать женщин, считая это для себя «участком плохой видимости» (как при автомобильном движении) и одновременно говоря, что по другим вопросам его зрение безупречно; такое невежество искажает все остальное. Существует дилемма женского тела: «Я не знаю ни одной женщины, будь то девственница, мать, лесбиянка, замужняя или незамужняя женщина, зарабатывает ли она на жизнь, являясь домохозяйкой, либо подавая в кафе коктейли, либо сканируя мозг, – для которой собственное тело не являлось бы фундаментальной проблемой: его скрытое предназначение, способность к воспроизведению потомства, желания, так называемая фригидность, кровавая речь, молчание, изменения, увечья, насилие над ним и его созревание».

Вот предлагаемый А. Рич выход: «Восстановление права на владение собственным телом… мира, в котором каждая женщина руководит своим телом» как основы не только для рождения детей, но и для новых взглядов и смыслов, нового мира.

Для большинства американок, не относящихся к интеллектуалкам, вопрос был даже более насущным: как избавиться от голода, страданий, подчинения, унижений здесь и сейчас. Джонни Тиллмон писала в 1972 г.: «Я – женщина, чернокожая, неимущая, толстуха, женщина средних лет. И я живу на пособие… Я вырастила шестерых детей… Я выросла в Арканзасе… работала там 15 лет в прачечной…. переехала в Калифорнию… В 1963 г. я заболела и не смогла больше работать. Друзья помогли мне получить пособие…

Пособие сродни дорожной аварии. Она может случиться с каждым, но особенно часто происходит с женщинами. Поэтому пособие – это женский вопрос. В этой стране многих женщин – представительниц среднего класса беспокоит Освобождение Женщин. Для тех из нас, кто сидит на пособии, это вопрос выживания».

Дж. Тиллмон считала, что программы вспомоществования сродни «…сверхнеравноправному браку. Вы меняете мужчину на Мужчину… Мужчина отвечает за все… контролирует ваши деньги». Вместе с другими матерями, получавшими пособия, она создала Национальную организацию защиты прав получателей пособий. Эти женщины требовали, чтобы американкам оплачивали труд – работу по дому и воспитание детей. «Ни одна женщина не может считаться освобожденной, пока все женщины не поднимутся с колен».

В проблеме женщин было и средство для избавления от угнетения как их самих, так и кого бы то ни было вообще. В обществе контроль над американками был изобретательным и эффективным. Он не осуществлялся государством напрямую. Напротив, для этого использовался институт семьи: мужчины контролировали женщин, женщины – детей, и, таким образом, все были заняты друг другом, обращались друг к другу за поддержкой, обвиняли друг друга в неприятностях, совершали насилие друг над другом, когда что-то шло не так, как надо. Почему это нельзя было изменить? Могли ли женщины и дети освободиться, могли ли мужчины и женщины начать лучше понимать друг друга, найти источник общего угнетения, вместо того чтобы искать его друг в друге? Возможно, тогда и те, и другие смогли бы обнаружить сильные стороны собственных взаимоотношений, образовав миллионы очагов сопротивления. Они смогли бы осуществить революционные изменения в образе мышления и в поведении в той сфере замкнутой частной семейной жизни, на поддержку которой и рассчитывала система в деле контроля и внушения. И совместными усилиями, вместо того чтобы враждовать друг с другом, мужчины и женщины, родители и дети могли бы принять меры к изменению самого общества.

Это было время бунтов. И если восстание могло вспыхнуть в самой изысканной и сложной тюрьме – семье, было бы резонно ожидать мятежей и в самых жестоких и тривиальных тюрьмах, а именно в рамках пенитенциарной системы. В 60-х – начале 70-х гг. многократно возросло число таких бунтов. Они также приняли беспрецедентный политический характер и обрели жестокость классовой войны, кульминация которой имела место в тюрьме города Аттика (Нью-Йорк) в сентябре 1971 г.

Пенитенциарная система в США развивалась как попытка квакеров-реформаторов заменить традиционные наказания колониальных времен: нанесение увечий, виселицы и изгнание. Предполагалось, что тюремное заключение путем изоляции приведет к раскаянию и спасению души, но узники, находясь в таком одиночестве, сходили с ума и умирали. К середине XVIII в. пенитенциарная система основывалась на каторжном труде в сочетании с различными наказаниями: карцером, железным ошейником, одиночным заключением. Такой подход был сформулирован начальником тюрьмы в городе Оссининг (Нью-Йорк): «Чтобы изменить преступника, надо сначала сломить его волю». Этот подход и практиковался.

Чиновники пенитенциарной системы каждый год собирались на конференцию, чтобы поздравить друг друга с достигнутыми успехами. Президент Американской ассоциации исправительных учреждений, выступая в 1966 г. с ежегодным посланием, так описывал новое издание Руководства по исправительным стандартам: «Оно позволяет нам, если угодно, задержаться у врат исправительной Валгаллы с чувством гордости за отлично сделанную работу! Мы можем гордиться, мы можем чувствовать удовлетворение, мы можем быть довольны». Это было сказано в период целой череды наиболее крупных тюремных бунтов за всю историю страны.