Русь и Орда - Михаил Каратеев

— Везир Улу-Керим уже довел великой ханум твое челобитье. И она повелела мне ответить: великое княжение во Владимире надлежит московскому князю Дмитрею Ивановичу, который получил свой ярлык от ее покойного супруга, великого хана Азиза-ходжи, чью волю почитает она священной. А тебе, князю Михайле, княжить в Твери, с московским князем жить в мире, с князем же литовским, Ольгердом, дружбы не водить, поелику он есть наибольший ворог и Руси и Орды.

— Так, — растерянно пробормотал Михайла Александрович, выслушав этот ответ, не оставлявший ему никакой надежды. — Вот и выходит, что правда-то прежде нас померла.

— Я передал тебе ответ великой ханум, — холодно промолвил Карач-мурза, — а теперь от себя скажу: тебе тот ярлык все одно без пользы, лишь пропали бы зря твои деньги. Тебе не одолеть князя Дмитрея.

— Почто ты так мыслишь?

— Потому, что он перед Русской землею чист, а ты кругом замаран. Он с тобой своею силою воюет и татар, небось, в помощь не зовет, хотя и мог бы. А ты, что ни год, литвинов на Русь приводишь. Нешто она тебе такое простит?

— Москва татарами весь мой род извела — Русь это тоже знает, почтенный царевич!

— Дмитрей за дедов своих не ответчик, князь. И коли хочешь послушать доброго совета, покорился бы ты ему с чистым сердцем, как другие князья покорились, ибо выгода ваша не во вражде с ним, а в дружбе.

— За совет спасибо, только уж не обессудь, я второй раз по доброй воле в крапиву не сяду! Мало ты знаешь Дмитрея: от него дружбы да правды дождешься не прежде, чем солнце к нам задом оборотится. За то с ним и бьюсь!

— Что же, бейся, коли хочешь быть битым, — промолвил Карач-мурза. — И на том разговор наш окончим: ждут меня иные дела, а тебе добрый путь!

* * *

Спустя два дня расстроенный своей незадачей и проклиная Карач-мурзу, — «ведь мог же московский радельщик, если уж он маленьким не издох, припоздать из Хорезма лишь на день, и все было бы ладно», — князь Михайла покинул Сарай-Берке. Переправившись со своей свитой на правый берег Волги, он полдня шел прямой дорогой на Русь, а потом круто свернул на север и направился прямо к ставке Мамая.

Карач-мурза, которому о том сразу же было доложено, минутку подумал, а потом вызвал к себе Рагима.

— Возьми вот это, — сказал он сотнику, протягивая ему серебряную пайцзу и кожаный мешочек с деньгами, — и скачи в Москву. Доведи самому князю Дмитрею, и никому иному: Карач-мурза шлет поклон и спрашивает здоров ли он, великий князь Московский, и здоров ли аксакал Алексей? И еще скажи: только что был в Сарае тверской князь Михайла и домогался ярлыка на великое княжение над Русью, и в том ему здесь отказано. И чтобы князь Дмитрей знал: отсюда тверской князь поехал не в обрат, на Русь, а прямо в ставку Мамая. Это все. Запомнил?

— Запомнил, пресветлый оглан. Мне одному скакать?

— Возьми с собою двух надежных воинов из твоей сотни и по паре самых быстрых коней на каждого. Лети как стрела из лука, и да сопутствует тебе Аллах!

* * *

По пути в ставку правобережного хана князь Михайла Александрович успел всесторонне обдумать все, что следует сказать Мамаю, чтобы склонить его на свою сторону. Но все ухищрения его ума оказались тут ненужными: вероломного и жадного временщика столь же мало интересовали вопросы старшинства русских князей, как и соображения справедливости. Его отношение к Руси определялось лишь одним желанием — выкачать из нее как можно больше богатств, а потому он считал, что право на великое княжение всегда имеет тот князь, который может дороже заплатить за ярлык. Выслушав тверского князя, он сказал:

— Московский князь заплатил за ярлык десять тысяч рублей серебром. Если заплатишь пятнадцать тысяч, я дам ярлык тебе.

— Пятнадцать тысяч рублей! — воскликнул князь Михайла, которого названная сумма кинула в жар. — Помилосердствуй, почтенный эмир, эдакая прорва денег [269]! Ведь ярлык-то еще полдела: может и такое статься, что князь Дмитрей от великого княжения добром отступиться не схочет и надобно будет сгонять его силою.

— Это уж твоя забота, — невозмутимо промолвил Мамай. — А если хочешь, чтобы я дал тебе войско, за каждый тумен плати еще десять тысяч рублей.

Сколько ни торговался Михайла Александрович, Мамай цены не спустил и лишь согласился отправить вместе с ним своего посла Сары-ходжу, который объявит князю Дмитрию ханскую волю и заставит владимирцев принять нового государя.

С собою у князя Михайлы набралось всего пять тысяч рублей. Отдав их Мамаю и за недостающее оставив в залог сына своего, княжича Ивана [270], он получил вожделенный ярлык и вместе с ханским послом направился ко Владимиру.

Глава 43

В лето 6879 выиде из Орды князь Михайло Александровичь Тферьскый с ярлыком на великое княжение и иде к Володимерю и хоте сести тамо, но не прияше его люди. Не токмо же не прияше его, но и по многим путем гоняшеся за ним и тако едва утече восвояси.

Московская летопись

Благодаря гонцу, присланному Карач-мурзой, дальнейшие события не застали князя Дмитрия Ивановича врасплох. Он успел принять свои решения и приготовился к действиям, раз и навсегда порывая с обычаем, в силу которого город Владимир рассматривался как столица Руси, в то время как он уже давно, по существу, являлся вотчиной московских князей. Теперь все его население было приведено к целованию креста на верность великому князю Дмитрию [271], а потому, когда Михайла Александрович и Мамаев посол Сары-ходжа с небольшим отрядом войска подошли к Владимиру, городские ворота перед ними негостеприимно закрылись.

Подъехав вплотную, князь Михайла крикнул стоявшим на стене боярам и старшинам, чтобы впустили ордынского посла и его, Михайлу Александровича, верховною ханскою волей ныне поставленного великим князем во Владимир и над всею Русью.

— Допрежь чем к хану соваться, почто ты о нашей воле не поспрошал? — ответили со стены. — Мы своим князем премного довольны и другого не ищем! Езжай к себе, в Тверь!

Не вступая в пререкания, князь Михайла приказал одному из своих приближенных громко прочитать ханский ярлык. Выслушав чтеца, владимирские старшины недолго потолковали между собой, потом один из них подошел к самому краю стены и сказал:

— Видим, что брехать ты здоров, ежели сумел вылгать у хана ярлык на владимирский стол. Только проку тебе от того не будет: нашим князем как был доселева Дмитрей Иванович, так им и наперед останется, а ты уходи отсель, покуда цел!

— Жаль, что, отнявши у тебя разум, Господь оставил тебе язык, дерзкий охальник! — крикнул Михайла Александрович, наливаясь кровью. — Забыл, что твою крамольную речь ханский посол слышит?

— А пускай слушает, нешто мне жаль? Ханский посол нам не более надобен, нежели ты сам!

Сдерживая кипевший в нем гнев, князь Михайла все же попытался еще образумить владимирцев, угрожая им своим войском и ханским гневом. На это со стены отвечали лишь насмешками, но когда тверской князь, уже вовсе озлившись, крикнул, что, если ему добром не отворят ворота, он сумеет открыть их силою, владимирский воевода Андрей Борков сверху прокричал:

— Ин ладно, княже, уговорил! Сей же час мы тебе отворим ворота, даст Бог, останешься нами доволен!

Действительно, ворота через несколько минут распахнулись, и из них стремительно вырвался наружу отряд конницы, вооруженной мечами и копьями. Дружинники тверского князя стойко приняли удар, и у ворот завязалась яростная рукопашная схватка. Рубился с другими и князь Михайла, отводя на случайных противниках возмущенную душу, но в то же время он не забывал поглядывать по сторонам и быстро понял, что дело его плохо. Из городских ворот, как бурный поток сквозь прорванную плотину, валил наружу вооруженный конный и пеший люд, обходя тверичей и отрезая им путь отступления. Видя, что продолжение битвы неминуемо приведет к тому, что он будет схвачен и выдан московскому князю, Михайла Александрович приказал своим дружинникам отходить.

Но теперь и это нелегко было исполнить: с большим трудом и немалыми потерями им удалось избежать окружения, но оторваться от противника оказалось невозможным: рассвирепевшие владимирцы пустились в погоню и до самых тверских рубежей по пятам преследовали незадачливого Мамаева ставленника, несколько раз едва не захватив его в плен.

Ханский посол Сары-ходжа был благоразумен: он удержал своих нукеров от участия в стычке у стен Владимира и потому был впущен в город. Отсюда он тщетно посылал гонцов в Москву, именем великого хана Магомета-Султана повелевая князю Дмитрию явиться во Владимир, чтобы здесь, в стольном граде Руси, выслушать из уст посла ханскую волю и прочесть ярлык. Дмитрий Иванович на это коротко и решительно ответил: