Княжна - Елена Блонди

— Ахи, — горестно сказала княгиня, ловя ее руки и сжимая их в своих ладонях, — Ахи, я тут, с тобой.

— Нет никого со мной, — низким незнакомым голосом сказала Ахатта и, оттолкнув княгиню, спотыкаясь, побрела в темноту. Убог, осторожно ступая, двинулся следом. И Хаидэ грустно усмехнулась, вспоминая слова пророчицы, — в свете побелевшей луны видно было — руки держал кольцом, как родители держат, оберегая первые шаги ребенка. Она повернулась к Цез. Белая луна изменила старое лицо, высветлила глубокие морщины и складки, и не найдя полузакрытых глаз, роняла пепельные лучи на седину распущенных волос, накрытых по плечам платком. «Как же красива была она когда-то… И каким горевестником стала ныне…»

Будто услышав мысль Хаидэ, Цез открыла глаза и сразу превратилась в себя, с мертвым мраморным глазом, глядящим поверх плеча княгини.

— Сильные не боятся любить, княгиня.

— Может быть, они не знают, что их ждет?

— Твой мужчина, смотри, — Цез повернулась к стоящему поодаль Техути, — он ждет. И боится.

— Я не боюсь, — египтянин кашлянул, чтоб голос звучал увереннее, — не боюсь.

Старуха шагнула так быстро, будто подлетела, взмахивая подолом широкой юбки.

— Тогда сейчас ты услышишь о дне своей смерти.

Техути откачнулся, выставив вперед руку. Ему показалось, что мир, полный ночи и звезд, вдруг сплющился в тонкую звенящую пластину с наточенной кромкой, крутнулся и в пустоте оказался у его горла, готовый рассечь кожу над веной, по которой толчками бежала кровь. Сейчас она скажет и кромка двинется. И с этого мгновения смерть поймает его. Жизнь с перерезанным знанием горлом.

— Нет! — он не крикнул, но по голосу было слышно — бросился опередить то, что старуха готова была сказать. И с трудом удержал руки, которые уже поднимались, чтоб зажать уши. Нельзя услышать. И не только ему. Но и бояться нельзя. Увидит княгиня.

Он коротко вздохнул и замер, готовый ко всему.

— Ты крепок, — с легким удивлением произнесла Цез, — я не скажу. Дыши спокойно, жрец одного бога. Живи в неведении.

— Скажи мне.

Их осталось трое. И двое повернули головы на внезапно раздавшийся голос. Техути сморщил лицо, будто глотал разжеванный лимон. Старуха уставила живой глаз на решительное лицо молодой женщины. Та подняла подбородок и ждала, нетерпеливо и чуть раздраженно постукивая пяткой босой ноги о щиколотку другой. И не дождавшись, продолжила:

— Я преклоняюсь перед тобой, пророчица Цез. Один ночной разговор уже дал мне больше, чем годы ночных одиноких раздумий и тоски. Но хватит мучить моих друзей, мы не в амфитеатре, где всем нужно плавно ходить, принимая красивые позы. Ахатта в горе, а жрец в смятении. Ты обещала рассказать обо мне. Ночь скоро пойдет на убыль.

В еще одной тишине громче запели сверчки, проплакала сонная чайка, кладя голос на тихие волны. А может, она все время говорила что-то, но люди были слишком заняты собой…

Цез покачала головой:

— Я и рада была бы сказать, женщина, но ты в темноте. И мой глаз не видит, что стоит вокруг тебя. Это значит только одно. Нет у тебя судьбы. Такое встречается раз в три сотни лет, и каждый, кому не назначили боги судьбу, может перевернуть мир. Потому что каждый маленький шаг его пишет историю. Все в твоих руках, понимаешь?

— Не знаю. А Ахатта? Ее судьба тоже в моих руках?

— А ты хочешь ее изменить?

— Да.

Старуха накинула платок на седую голову, стянула концы.

— Ты можешь лишь держать ее, как держит певец, помогая ей исполнять предназначение. Тут два слова, княгиня, важных для тебя. Может и если. Твоя сестра может стать госпожой темных ядов, быстрой и смелой, сеющей ужас — на самом деле стать твоей тенью, чтоб ты шла по своему пути. Может… Если ты пойдешь по нему. А может стать жалкой безумной бродяжкой, живущей у края Голодного леса, год за годом надеясь увидеть свое дитя. Может… Если ты решишь погрузиться в новый сон. Твой новый мужчина, Техути, он может стать советником, оттачивающим твой разум. Может… Если ты решишь сделать самое высокое из того, на что хватит сил. А может остаться рабом, ожидающим милости скучающей госпожи, чтоб доказать свою мужскую силу. Если ты, женщина, захочешь остаться скучающей госпожой. Но «может» не означает «станет». Ведь их судьбы сплетены не с твоей судьбой, а с твоей волей.

Она оставила в покое концы платка, завязав их узлом на шее, и наклонилась к уху Хаидэ, сказала громким шепотом, в расчете на уши Техути:

— Поверь старухе, у этого тощего под жреческой юбкой есть чем привязать к себе любую красотку.

— Я не могу понимать тебя, если ты все время насмехаешься! Мой ум не успевает!

— А надо, чтобы успел! Затем и смеюсь, для того и бросаю в вас такие слова.

Хаидэ сжала кулак, замерла, обдумывая сказанное старухой. Все не так! Как началось у старой груши, так и продолжается — будто прыжки ярмарочного акробата. Где советы, куда идти? Где столбы, навершия которых вырастут из тумана будущего, чтоб она могла все время видеть их и понимать, для чего делает то или другое? Старуха просто бросила ее, суля пророчества, а вместо них — пустота.

— Ты слышишь меня? Дай повторю еще. Тебе нет судьбы. Ты вольна идти, куда пожелаешь. И за каждый шаг ответишь только сама.

— Ты! Ты не дала мне будущего! Так дай хотя бы совет! Что делали те, кто рождался такими же? Куда шли? Дай мне хоть знак, брось веревку!

— Некоторые не шли никуда, а другие умирали еще при рождении. Ты сейчас как твоя сестра, которая в слезах ушла в темноту, не сумев вместить в себя сказанное. Вот и ты. Но мне нечего больше сказать, княгиня. Ты — одна. Навсегда.

Цез сделала шаг в сторону воды, проминая мокрый песок кожаным сапогом. Подобрала подол сухими руками, укрытыми широкими рукавами. Но помедлив, все же добавила:

— А совет… вот он. Смотри вокруг себя, и думай. Найди самое большое, что случается в твое время. И иди туда. Если хватит у тебя сил, ты можешь изменить мир. Если хватит. То — сможешь.

Вода плеснула под сапогом, и старуха зашлепала по блестящей от луны полосе, топча черные комки водорослей и белые сверкающие ракушки.

— Я — одна? — вопросительно сказала Хаидэ, глядя на Техути. Он отрицательно замотал головой.

— Я всегда буду с тобой, госпожа. Рядом. Пока ты захочешь.

Она подошла совсем близко и встала в кольце его рук, так же, как стояла Ахатта с бродягой. Техути, поколебавшись, обнял ее, прижимая к голой груди, закутывая распахнувшимся плащом. Хаидэ подняла лицо. И не закрывая глаз, раскрыла губы навстречу. Через один вдох летя в поцелуе, долгом и непрерывном, казалось, выворачивающим ее наизнанку, чтоб облечь мужчину вместе с плащом, горячими плечами, гладкой кожей на груди, твердым бедром, прижатым к ее животу… Облечь своей кожей, чтоб он, напрягаясь, и вжимаясь, вывернулся поверх, обволакивая ее, и так дальше, дальше, до бесконечности, наращивая друг друга друг на друге луковой шелухой, слоями соли от мириадов морских волн, лижущих один и тот же песок, пленкой солнечного света, выбеливающей старую кость снова и снова, до белоснежной невесомости, чтоб развеять ветром…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});