Посмертные записки Пиквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Вы очень добры, сэр, — отвечал мистер Рокер, принимая предложенный стакан. — За ваше здоровье, сэр.

— Благодарю вас, — отозвался мистер Пиквик.

— С сожаленьем должен вам сообщить, сэр, что вашему квартирохозяину сделалось очень худо этой ночью, — сказал Рокер, поставил стакан и стал разглядывать подкладку своей шляпы, приготовляясь вновь ее надеть.

— Как? Арестант Канцлерского суда? — воскликнул мистер Пиквик.

— Ему недолго оставаться арестантом Канцлерского суда, сэр, — отвечал Рокер, поворачивая свою шляпу так, чтобы можно было прочесть имя мастера.

— Вы меня пугаете! — промолвил мистер Пиквик. — Что вы хотите сказать?

— У него уже давно чахотка, — пояснил мистер Рокер, — а с ночи он стал задыхаться. Доктор уже полгода назад сказал, что спасти его может только перемена климата.

— Ах, боже мой! — воскликнул мистер Пиквик. — Неужели закон в течение полугода медленно убивал этого человека?

— Насчет этого я ничего не знаю, — отвечал Рокер, обеими руками приподнимая шляпу за поля. — Вероятно, с ним случилось бы то же самое, где бы он ни был. Сегодня утром его перевели в больницу; доктор говорит, что нужно во что бы то ни стало поддерживать его силы, и начальник прислал ему со своего стола вина, бульону и всякой всячины. Начальник в этом не виноват, сэр.

— Да, конечно, — поспешил согласиться мистер Пиквик.

— А все-таки боюсь, что его песенка спета, — продолжал Рокер, покачивая годовой. — Я только что предлагал Недди держать пари на два шестипенсовика против одного, но он не согласился и был прав. Покорнейше благодарю, сэр. Спокойной ночи, сэр.

— Постойте, — с волнением сказал мистер Пиквик. — Где больница?

— Как раз над вашей камерой, сэр, — отвечал Рокер. — Если хотите, я вас провожу.

Мистер Пиквик, не говоря ни слова, схватил шляпу и тотчас же вышел.

Тюремщик молча шел впереди; осторожно приподняв щеколду, он знаком предложил мистеру Пиквику войти. Эта была большая унылая палата с несколькими железными кроватями; на одной из них, вытянувшись, лежал человек, похожий на тень: иссохший, бледный, страшный. У изголовья его сидел старичок в сапожничьем переднике и, вооружившись роговыми очками, читал вслух библию. Это был счастливый наследник.

Больной опустил руку на плечо своему товарищу, прося прекратить чтение. Тот послушно закрыл книгу и положил ее на кровать.

— Откройте окно, — сказал больной.

Сапожник повиновался. Стук экипажей и повозок, дребезжание колес, крики взрослых и детей — все звуки большого города, возвещавшие о жизни и деятельности, сливаясь в глухой шум, ворвались в комнату. Из этого хриплого гула выделялся время от времени неудержимый смех или обрывок какой-то звонкой песни, распеваемой кем-то в беспокойной толпе, на секунду задевал слух, а потом тонул в реве голосов и топоте ног, — разбивались волны бурного житейского моря, тяжело катившего свои воды за окном. Печальны эти звуки для задумчивого слушателя в любое время. Какими же печальными кажутся они тому, кто бодрствует у смертного одра!

— Здесь нет воздуха, — прошептал больной. — Эти стены отравляют его. За ними, когда я бродил там много лет назад, воздух был свежий; проникая в тюрьму, он делается горячим и тяжелым. Я не могу им дышать.

— Мы оба дышали им долгие годы, — сказал старик. — Ободритесь!

Наступило короткое молчание, и оба посетителя приблизились к кровати. Больной притянул к себе руку старого товарища по тюрьме и, ласково сжав ее обеими руками, не выпускал.

— Надеюсь, — прошептал он немного спустя так тихо, что они должны были наклониться к кровати, чтобы расслышать невнятные звуки, срывавшиеся с его бледных губ, — надеюсь, милосердный судья вспомнит о моем тяжелом наказании на земле. Двадцать лет, мой друг, двадцать лет в этой отвратительной могиле! У меня разрывалось сердце, когда умер мой ребенок, а я не мог даже поцеловать его в гробике. С тех пор среди этого шума и разгула мое одиночество стало ужасным. Да простит меня бог! Он видел мою одинокую, томительную смерть.

Он сложил руки и, прошептав еще что-то, чего никто не расслышал, погрузился в сон — сперва это был только сон, потому что они видели, как он улыбался.

Они разговаривали шепотом, потом тюремщик, наклонившись к подушке, отшатнулся.

— Клянусь богом, он получил свободу! — воскликнул тюремщик.

Да, получил. Но при жизни он стал так похож на мертвеца, что они не заметили, когда он умер.

ГЛАВА XLV,

повествующая о свидании мистера Сэмюела Уэллера со своим семейством. Мистер Пиквик совершает осмотр маленького мира, в котором обитает, и принимает решение как можно меньше соприкасаться с ним в будущем

Как-то утром, спустя несколько дней после своего заточения, мистер Сэмюел Уэллер с величайшей заботливостью привел в порядок камеру хозяина и, убедившись, что он комфортабельно расположился со своими книгами и бумагами, удалился, чтобы провести час-другой с наибольшей приятностью. Утро было прекрасное, и Сэмюелу пришло в голову, что пинта портера на свежем воздухе поможет скоротать ему ближайшие четверть часа не хуже, чем всякое другое развлечение, какое он мог себе позволить.

Придя к такому выводу, он отправился в буфетную. Купив пиво и получив вдобавок газету трехдневной давности, он пошел к кегельбану и, сев на скамью, начал развлекаться очень степенно и методически.

Прежде всего он освежился глотком пива, а потом поднял взор к окну и платонически подмигнул молодой леди, которая чистила там картофель, затем он развернул газету, сложил ее так, чтобы судебная хроника была сверху, а поскольку это дело очень трудное и раздражающее, если дует хотя бы легкий ветерок, то Сэм, покончив с ним, снова хлебнул пива. Затем он прочел две строки и оторвался от газеты, чтобы взглянуть на двух субъектов, игравших тут же партию в мяч, по окончании которой он одобрительно крикнул: «Очень хорошо!» — и окинул взглядом зрителей, чтобы узнать, согласны ли они с ним. Это повлекло за собой необходимость взглянуть также и на окно; а так как молодая леди все еще была там, то простая вежливость требовала подмигнуть снова и, прибегнув к пантомиме, выпить за ее здоровье еще глоток пива, что Сэм и проделал. Состроив свирепую гримасу мальчугану, который, широко раскрыв глаза, следил за этой процедурой, он положил ногу на ногу и, держа обеими руками газету, начал читать всерьез.

Едва успел он сосредоточиться в надлежащей степени, как вдруг ему почудилось, что где-то в коридоре выкрикивают его имя. И он не ошибся, ибо оно быстро передавалось из уст в уста, и вскоре воздух огласился криками: «Уэллер!»

— Здесь! — громовым голосом гаркнул Сэм. — В чем дело? Кто его спрашивает? Или прислали нарочного сказать, что его дача горит?

— Кто-то спрашивает вас в прихожей, — объяснил стоявший поблизости человек.

— Пожалуйста, присмотрите, старина, за этой-вот газетой и кружкой, — попросил Сэм. — Я сейчас приду. Ей-богу, если бы меня вызывали в суд, так и то не могли бы поднять больше шума!

Сопровождая эти слова деликатным щелчком по голове вышеупомянутого молодого джентльмена, который, не подозревая о своем близком соседстве с разыскиваемой особой, вопил во всю глотку: «Уэллер!» — Сэм поспешно прошел по двору и взбежал по ступеням в прихожую. Здесь первое, что он увидел, был его возлюбленный родитель, сидящий со шляпой в руке на нижней ступеньке внутренней лестницы и через каждые полминуты оравший во все горло: «Веллер!»

— Ну, чего вы орете? — быстро спросил Сэм, когда старый джентльмен испустил еще один вопль. — Раскраснелся так, что смахивает на сердитого стеклодува. В чем дело?

— Ага! А то я уже начал побаиваться, Сэмми, — отозвался старый джентльмен, — не отправился ли ты на прогулку в Ридженси-парк.

— Бросьте, — сказал Сэм, — нечего поддразнивать жертву скупости, слезайте-ка со ступеньки. Чего вы тут расселись? Я здесь не живу.

— Я тебе покажу такую потеху, Сэмми, — начал старший мистер Уэллер, вставая.

— Постойте минутку, — перебил Сэм, — вы весь белый сзади.

— Правильно, Сэмми, сотри это, — сказал мистер Уэллер, когда сын стал его чистить. — Здесь могут принять за личное оскорбление, если человек будет разгуливать обеленным, а, Сэмми?

Тут мистер Уэллер проявил столь недвусмысленные симптомы сдавленного смеха, что Сэм поспешил положить этому конец.

— Да успокойтесь! — сказал Сэм. — Отроду не видывал такого старого чудака. Ну, чего вы надрываетесь?

— Сэмми, — сказал мистер Уэллер, вытирая лоб, — боюсь, как бы мне не дохохотаться до апоплексического удара, мой мальчик.

— Ну, так для чего же вы это делаете? — полюбопытствовал Сэм. — Что вы можете на это ответить?

— Как ты думаешь, Сэмивел, кто приехал сюда вместе со мной? — спросил мистер Уэллер, отступая шага на два, сжимая губы и поднимая брови.