Мемуары генерала барона де Марбо - Марселен де Марбо

где неприятельская кавалерия устроила ужасную резню!..

Отъезжая от коляски, я слышал начало спора между маршалом и его сыном, но шум боя и скорость галопа помешали мне разобрать слова. Но очень скоро я понял их смысл: как только я оказался в дивизии Буде и начал делать всё, чтобы направить объятых страхом солдат к острову Лобау, рядом со мной появился Проспер Массена!.. Этот храбрый молодой человек, возмущённый тем, что отец отправил меня вместо него, сразу же последовал за мной. «Я хочу, по крайней мере, разделить с вами опасность, которой вы не должны были подвергаться, если бы слепая любовь моего отца не заставила поступить его несправедливо, потому что очередь была моя!..»

Мне понравилась благородная простота молодого человека, на его месте я поступил бы так же. Однако я всё равно предпочёл бы, чтобы в этот критический момент его не было рядом со мной. Только тот, кто видел это когда-либо, может представить себе, что такое бегущая пехота, ряды которой смяты кавалерией. Кавалеристы преследуют пехотинцев, их сабли и пики обрушиваются на бегущих в беспорядке людей, для которых лучше было бы собраться в группы и защищаться штыками, а не подставлять спину. Проспер Массена был храбр, опасность не пугала его, хотя в этой сумятице мы каждую минуту сталкивались с вражескими кавалеристами. Моё положение было критическим, так как мне надо было выполнять три задачи. Во-первых, отражать удары, предназначенные молодому Массене, плохо владеющему саблей. Во-вторых, защищать себя самого. И наконец, убеждать наших убегающих в беспорядке пехотинцев, что они должны направляться к острову Лобау, а не к дивизиям, которые ещё держали фронт. Ни я, ни Проспер не были ранены. Как только австрийские кавалеристы видели, что мы полны решимости защищаться, они бросали нас и устремлялись в погоню за пехотинцами, не оказывающими никакого сопротивления.

Когда войско расстроено, солдаты, как бараны, бросаются бежать туда, куда бегут их товарищи. Как только я передал приказ маршала некоторым офицерам, а они крикнули своим людям бежать к острову Лобау, поток направился в нужном направлении. Генералу Буде, которого я наконец нашёл, удалось привести своё войско под защиту нашей артиллерии, огонь которой остановил неприятеля. Задание было выполнено, и мы с Проспером возвращались к маршалу. Но, выбрав самую короткую дорогу, я имел неосторожность проехать мимо рощицы, за которой находилась сотня австрийских улан. Они бросились к нам, а мы что есть духу устремились к линии французской кавалерии, которая тоже направлялась в нашу сторону. И как раз вовремя, так как вражеский эскадрон почти достал нас и был так близко, что на одно мгновение я подумал, что нас сейчас убьют или возьмут в плен. При приближении наших кавалеристов уланы повернули обратно, кроме одного офицера. Это был прекрасный наездник, и он не хотел отступать, прежде чем не разрядит в нас свой пистолет. Пуля попала в шею лошади Проспера. Животное встряхнуло головой, и его кровь залила лицо молодого Массены. Я подумал, что он ранен, и приготовился защищать его от улана, когда к нам подъехали разведчики французского полка. Они стали стрелять из мушкетов в австрийского офицера, тот попытался ускакать, но его уложили на месте.

Мы с Проспером вернулись к маршалу, у которого при виде залитого кровью сына вырвался крик… Но, узнав, что тот не ранен, он дал волю своему гневу и в присутствии многих генералов, своих адъютантов и двух офицеров-порученцев императора строго отругал своего сына, закончив свой выговор словами: «Кто вам приказал, молодой ветреник, вмешиваться в эту свалку?..» Ответ Проспера был поистине великолепен! «Кто мне приказал?.. Моя честь! Это моя первая кампания. Я уже лейтенант, кавалер Почётного легиона, я получил несколько иностранных наград, однако я ещё не проявил ни капли доблести. Я хотел доказать своим товарищам, армии, Франции, что, если у меня и нет военного таланта моего отца, я по крайней мере достоин носить имя Массены!..» Видя, что окружающие одобряют благородные чувства его сына, маршал больше не возражал, но его гнев сосредоточился на мне. Он обвинял меня в том, что я увлёк его сына, хотя, напротив, тот очень мешал мне своим присутствием.

Два императорских порученца, свидетели сцены между маршалом и его сыном, рассказали её в императорском штабе и самому Наполеону. Его Величество вечером был в Леопольдау, где находился штаб Массены. Он вызвал молодого Массену и сказал ему, дружески теребя за ухо: «Это хорошо, очень хорошо, мой мальчик. Молодые люди, как ты, так и должны начинать свою карьеру!» Затем, обернувшись к маршалу, он сказал ему тихо, но так, что генерал Бертран, от которого я это узнал, расслышал: «Я люблю своего брата Луи так же, как вы любите своего сына, но когда в Италии он был моим адъютантом, он служил наравне с другими. Я бы побоялся его опозорить, если бы подставил опасности другого вместо него».

Мой неосторожный ответ Массене и выговор, который он получил от императора, ещё больше настроили его против меня. С этого дня он перестал говорить мне «ты», и, хотя не позволял себе плохо со мной обращаться, я понял, что он не забыл этого эпизода. Вы увидите, что мои предчувствия оправдались.

Никогда больше австрийцы не сражались с таким упорством, как при Ваграме. Даже их отступление было достойно восхищения, оно проходило в полном порядке и спокойствии. Правда, когда они покидали поле боя, за ними не было погони. Я уже говорил о причинах, по которым вечером 6-го числа Наполеон удержался от преследования, но я не могу объяснить, почему мы не поспешили за врагом утром 7-го. Объясняли, что будто бы было две дороги — Богемская и Моравская, обе ведущие к Шпицкому мосту около Флорисдорфа. Прежде чем выступить, император хотел знать приблизительную численность войск, которые эрцгерцог Карл направил по той и другой дороге, и ждал донесений разведки. Но надо заметить, что в подобном случае разведка не может собрать хороших данных, потому что наблюдает только неприятельский арьергард, который держит разведчиков в полулье от себя. Так случилось и на этот раз. Драгоценное время было потеряно бесполезно. Поскольку накануне все видели, как неприятельские колонны пошли по обеим дорогам, надо было на рассвете 7-го числа начать преследование и по той, и по другой. Для этого у нас было достаточно свободных войск. Но император начал преследование только в два часа дня, сам лично проделал 3 лье и остановился на ночлег в замке Фолькерсдорф, с высоты которого австрийский император два предшествующих дня наблюдал за действиями воюющих армий.