Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед! - Александр Петрович Харников

соседом.

В «Красный лев» я зашел в первый же день – и сразу же ретировался, наткнувшись на не слишком приветливый взгляд хозяина. Впрочем, там все просто кричало о том, что это заведение для «чистой» публики – скатерти на столах, хорошо одетые официанты, даже танцпол в углу… Да и металлическая вывеска над входом была выполнена весьма искусно – красный лев на задних лапах с мечом в руке и надпись «Rother Löwe»[100].

Но, не доходя до главного входа, мы завернули в переулочек. Я с удивлением посмотрел на моего Вергилия[101], но тот пояснил:

– Там отдельный вход к кабинетам. Ваш друг не хотел, чтобы вашу встречу с ним увидели.

И, действительно, за неприметной дверью в стене моему взгляду открылась крутая деревянная лестница, ведущая куда-то наверх.

Так, подумал я, если меня будут брать, то именно здесь – рыжий попросту даст мне по башке сзади. Но мой спутник сам пошел вперед, и я, чуть помедлив, последовал за ним, прикрыв за собой входную дверь.

На площадке второго этажа были три двери – в одну из них рыжий и постучал. Дверь открылась, я увидел накрытый стол – и абсолютно незнакомого мне человека. Он был элегантен, одет с иголочки, а физиономия его надменна и холена. Чего стоили одни светлые усики, завитые колечком…

– Спасибо, – сказал он рыжему и бросил ему целый талер. Тот с поклоном удалился, закрыв за собой дверь. Вот только я не услышал ни его шагов, ни скрипа ступеней, из чего сделал вывод, что он никуда не ушел, а остался стоять на площадке.

– Здравствуй, Керримэн, – сказал мне по-английски, причем прононс его был, как мне показалось, аристократическим. – Я пришел от ваших русских друзей.

Ну что ж, все встало на свои места. Во-первых, Керримэном меня мог назвать только тот, кому об этом рассказал Кэри – ведь именно так меня обозвал новый капитан «Бланш». Во-вторых, человек подполковника Михайлова должен был передать мне привет от «фройляйн Хельги», а я должен был переспросить: «Ольги?» и получить ответ: «Это то же имя, только по-немецки». Так что, похоже, меня в очередной раз проверяют – то ли сам Кэри, то ли тот человек, с которым он встречался в Кёнигсберге. Именно проверяют – иначе зачем вся эта комедия с «русскими друзьями»?

– Моя фамилия О’Нил, – бросил я. – Вы, любезнейший, определенно обознались. Да и русских друзей у меня нет.

– Джеффрис, – позвал «аристократ», и на пороге появился рыжий. – Приготовься, этот парень не понимает хороших манер. Придется его им поучить.

«Не на того напали, – подумал я. – Что-что, а драться я умею». Русские успели обучить меня кое-каким своим приемам, но афишировать их знание я не хотел, ведь это могло повлечь за собой ненужные вопросы. Так что я просто-напросто хуком справа вырубил Джеффриса, а затем проделал то же со светловолосым, который с открытым от изумления ртом глазел на рухнувшего рыжего. Затем я засунул Джеффрису в рот салфетку. Судя по всему, я ухитрился сломать ему челюсть. Потом, на всякий случай, я связал ему руки его же поясом.

Взяв стоявшую на столе бутылку шнапса, я плеснул спиртное светловолосому на одежду. Увидев, что тот начинает подавать признаки жизни, я сунул горлышко ему в рот. Мне показалось на секунду, что он попросту захлебнется, но англичанин, словно слепой котенок молоко, стал судорожно глотать шнапс.

Подхватив его под мышки, я с большим трудом спустился вместе с ним по лестнице, вышел в переулок, где, к счастью, никого не было, и повел прямиком в наши комнаты. Никто на нас не обратил внимания – ну, ведет человек друга, перебравшего в кабаке спиртного, домой. Боялся я лишь квартирную хозяйку – та предупредила меня в самый первый день, что не переносит пьяниц – видите ли, ее муж умер именно от неумеренного употребления горячительных напитков. Но, к счастью, ее я по дороге не встретил, а вот Виконт оказался дома. Увидев моего спутника, он побледнел.

– Что случилось?

– Не знаю, но вот этот тип и его сообщник пытались меня захватить. Мол, он пришел от моих русских друзей. Ну нет у меня никаких русских друзей, разве что мисс Дария. Да и другом ее назвать трудно – достаточно вспомнить, как она во время нашей последней встречи врезала мне по физиономии.

Кэри чуть усмехнулся, а я продолжил:

– Но вот что еще интересно – он назвал меня «Керримэном».

– Понятно. – Виконт озадаченно почесал затылок. – Видимо, тебя решили еще раз проверить… Ты вот что – положи сэра Мартина туда, – он показал мне на тахту, стоявшую у стены. – Постарайся его не уронить. Надеюсь, что он в полном порядке?

Значит, «сэр Мартин», подумал я про себя. И Виконт его знает. Но я ответил с самым что ни на есть безмятежным выражением лица:

– Этот-то да, разве что пьяный, а вот другому я, похоже, сломал челюсть.

– Час от часу не легче… Ладно, садись и жди меня здесь. Если сэр Мартин очухается, передашь ему вот это, – Виконт схватил со стола перо, обмакнул его в чернильницу и написал несколько слов на листке бумаги, присыпав его песком.

Потом он оделся и вышел. Сэр Мартин, вытянувшись во весь рост, вовсю храпел на тахте, не выказывая никакого желания проснуться. Примерно через три часа Виконт вернулся.

– Значит, так. Придется тебе заменить Джеффриса. Сегодня вечером ты познакомишься с сэром… в общем, с одним серьезным человеком. Он и расскажет, что тебе следует делать в ближайшие дни…

* * *

8 (20) мая 1801 года. Вечер. Кёнигсберг, Пруссия.

Сэр Роберт Томас Вильсон, на секретной службе его величества

Господи, с какими только тупицами мне приходится работать… Говорил же я Джеффрису с этим дураком Прайсом – простите меня, сэром Мартином, – проверьте этого ирландца, но осторожно. Впрочем, в этом есть и моя вина – эх, и зачем я поручил эту акцию сэру Мартину. Хотел Джеффрису, да только Прайс начал канючить, мол, не положено бывшему боцману командовать аристократом.

Тоже мне аристократ… Его отец, как и мой дед, нажил свое состояние на торговле шерстью. Но, в отличие от моего деда, он поспешил купить титул, а также пожертвовал крупную сумму школе Хэрроу, чтобы его сынка туда взяли. Поговаривают, что он сначала предложил деньги Итону, но у тех еще оставалась толика гордости. У главы Хэрроу, как мы видим, ее не осталось.

А после Хэрроу последовал Оксфорд – не Тринити, не Кинг’с и даже не Эммануэл, а