Особенности эльфийской психологии (авторская версия) - Татьяна Патрикова

– Скажи мне, – склонившись над ним, выдохнула я, испытывая ни с чем не сравнимое чувство полета от той игры, которую планировала начать. Он напрягся, я продолжила, – ты умеешь хранить секреты?

В его глазах мелькнуло непонимание. Он замер. Я успела разочароваться в нем, но тут же забыла об этом, когда он неожиданно твердо посмотрел на меня и сказал.

– Для тебя, я могу попробовать.

Я улыбнулась и одним движением оказалась у него на коленях. От неожиданности он так вцепился в меня, что мне стало неудобно. Но стоило мне только совсем неуловимо поменяться в лице, как мужчина, все еще обнимая меня, ослабил хватку, откинулся на высокую спинку мягкого стула и притянул меня к себе так, чтобы нам обоим было удобно.

– Боюсь спросить, что ты пытаешься этим сказать, – прошептал он, глядя на меня настороженным взглядом. Он на самом деле не знал, что от меня ожидать. Я и сама этого не знала.

– Доверю тебе одну тайну, – перебарывая собственные представления о том, какими должны быть мои отношения с мужчиной, я продолжила уже начатую игру, – я готова попросить тебя об одолжении, если все, что произойдет в этой комнате и в этой постели, – я совсем немного скосила глаза в нужном направлении, – останется только между нами.

– Даже не зная, о чем ты попросишь, я могу это обещать, – прошептал он, глядя на меня совсем незнакомыми глазами. Я еще ни разу не видела этого мужчину таким. Серьезным, собранным, и в тоже время… где-то в глубине его взгляда пряталось то, о чем мне очень хотелось узнать поподробнее. Что это? Неужели та сама нежность, которую он готов был разделить с Машмулом Верь-Явь, но не со мной? Еще совсем недавно с кем угодно, только не со мной.

– Ты ведь знаешь, что, даже если бы я и хотела, то не смогла бы подарить тебе нежность, – я сделала паузу, наблюдая за тем, как то чувство, что так заинтриговало меня, исчезает из его глаз. Взгляд становится знакомым. Отстраненным, чуть ироничным. Но, если когда-то он нравился мне таким, то не сейчас. И я продолжаю, – Поэтому я прошу тебя об одолжении, – и снова пауза. И он, мой мужчина, позволяет себе тихий, почти грустный вздох.

– И чего же ты хочешь, Владычица?

Я на миг закрываю глаза. Мне очень хочется выразить свое желание взглядом. Знаю, что вряд ли получится. Меня никогда такому не учили. Я просто не смогу, как та эльфийка из фильма, смотреть на своего мужчину, как на единственную радость в своей бесконечной жизни. И все же, я поднимаю ресницы. Я смотрю на него, мечтая, что он, несмотря на то, что мужчина, несмотря на то, что по определению не сможет догадаться о моих чувствах по одному только взгляду, всем же известно, как медленно они соображают, эти мужчины, поймет. Я смотрю и, поддавшись порыву, прижимаю ладонь к его щеке, и склоняюсь к губам, да, склоняюсь, хоть никогда и не жаловала поцелуи, которые так нравятся светлым.

– Научи меня, – прошу. Да, да – прошу мужчину. Это почти унизительно. Но так как на фоне всего услышанного мной вчера и сегодня только почти, я справляюсь и не злюсь. Не впадаю в подлинную ярость от того, что мне приходится пойти на это. И моим призом становится его недоумение, а потом и поцелуй.

Меня целует мужчина. Нет, не так. Меня целует мужчина, с которым я уже делила постель и который, несмотря на это, еще ни разу так меня не целовал. Он немногословен. Я это понимаю, когда, так ничего и не сказав на мою просьбу, он подхватывает меня на руки, я только успеваю удивиться его силе, и одернуть себя, а то в первый момент был порыв ударить и твердо встать на ноги, чтобы иметь возможность отразить любое нападение с его стороны. И все же я убеждаю себя, что этого не последует, и позволяю ему отнести меня на кровать.

Он опускает меня на нее так бережно, что на секунду у меня закрадывается подозрение, что в этот момент он видит перед собой не меня, а кого-то еще. Это почти обидно. Снова появляется желание ударить его, разбить в кровь губы, которыми он еще совсем недавно так непривычно меня целовал. Но я сдерживаюсь и вспоминаю слова Андрея, который наставлял меня перед киносеансом. 'Если тебе что-то не понравится, прежде чем злиться, лучше скажи об этом. Возможно, ты просто что-то не так поняла…', – вот что он сказал. Поэтому я притягиваю Марфинуса к себе, заставляю его уткнуться лицом мне в шею, и спрашиваю, шепча ему на ухо, и честно стараясь, чтобы голос звучал без злобы.

– Ты представляешь на моем месте кого-то другого?

– Даже если бы я мог, то не стал бы, – говорит он.

Поднимает голову и снова целует. Ведет ладонью вдоль моего тела, но так осторожно, так не похоже на то, как он когда-то уже делал это, в тот раз, когда я его заставляла. Сейчас он все делает сам. Я разрешаю. Это так странно и в тоже время удивительно. И теперь я, кажется, понимаю, что такое нежность, и почему он так хотел, чтобы в его жизни была именно она. Я хочу, чтобы она была в нашей жизни. В нашей, да, теперь я понимаю, что так будет правильно. Думаю об этом, и медленно, боясь его лишний раз спугнуть, обидеть, надавить там, где не нужно, начинаю отвечать.

Это удивительное чувство. Он так чутко реагирует на каждое прикосновение, что я сама не понимаю, откуда у меня в горле появляется ком, и почему намокают ресницы. Он собирает мои слезы губами, и даже от этого его жеста внутри меня не рождается злость. Все плавится перед глазами, плывет. Внутри все горит. Я знаю только один способ потушить этот пожар. И все же я не тороплю его, своего мужчину. Даю ему возможность насладиться своей властью над моим телом, не претендуя властвовать над ним самим, пока не претендуя. Не в постели. Не сейчас.

И все происходит так, как хочется ему. Очень нежно, и очень медленно. Совсем нет тех резких движений, которые мне так знакомы, совсем нет боли: ни для меня, ни для него. Да, я впиваюсь в его плечи ногтями, но в этот раз специально слежу за тем, чтобы не ранить его. Только в конце, когда контроль почти полностью покидает меня, чего со мной никогда не случалось раньше, я оставляю на его влажной от пота спине несколько неглубоких царапин. И, когда мы, остывая, уже просто лежим рядом в одной постели, не спешу его прогнать, как сделала когда-то, я слизываю соленые красные капли с этих кровавых полосок и вижу, как блаженно он улыбается мне, не открывая глаз.

И, забегая чуть вперед, хочу сказать, что то чувство, с которым мы на одном дыхании проживаем всю эту невероятную неделю, находит свое оправдание поздним вечером, перед родительским днем, когда в моих покоях без предупреждения оказывается Великая Мать Дома Рим-Доль, мама. Я сижу на коленях своего мужчины, он перебирает мои пальцы, иногда поднося к губам мою руку, и целуя их каждый по одному. Я позволяю ему это. За эти дни я столько всего ему уже позволила, что такие жесты с его стороны, как притянуть меня к себе на колени или поцеловать, когда я этого совсем не жду, не рождают во мне ни злости, ни отторжения. Он свято соблюдает нашу договоренность, позволяя себе все это только за закрытыми дверьми нашей с ним спальни. Да, теперь именно нашей. И все же, когда он поднимает на меня свои глаза, и я все еще не замечаю, что мы уже не одни в этой комнате, и выдыхает, вынуждая меня задыхаться от нежности: 'Я умру за тебя…'. Да-да, те самые слова, которые мой отец так и не сказал моей матери. Когда он говорит, её властный голос, разрезающий тишину, вынуждает меня вздрогнуть и забыть об ответе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});