Князья тьмы. Пенталогия. (Звездный король - Машина смерти - Дворец любви - Лицо - Дневник мечтателя.) - Джек Вэнс

«Это ваше неиспорченное райское создание, излучающее мерцающую ауру? — спросил Герсен. — У нее такой вид, словно она провела ночь в канаве».

«Ха-ха! — злорадствовал Наварт. — Вот увидите! Пусть я худосочный старец, но я — Наварт! Время надо мной не властно, женщины расцветают от одного моего прикосновения. Вот увидите».

Девушка спустилась на палубу баржи и выслушала инструкции поэта, не высказывая никаких замечаний.

«Мы отправимся ужинать, — говорил Наварт. — Деньги ничего не значат, мы позволим себе все самое лучшее. Нарядись в шелка, в драгоценности, освежись духами, умастись экзотическими лосьонами. Этот господин богат, у него все на мази. Как вас зовут, напомните?»

«Генри Лукас».

«Предположим. Генри Лукас. Ему не терпится приступить к делу. Ступай, приготовься».

«Я готова», — пожала плечами девушка.

«Только тебе дано об этом судить, — заявил Наварт. — Тогда заходи, а я подыщу себе что-нибудь поприличнее». Поэт взглянул на небо: «Сегодня желтый день, будет желтый вечер. Я оденусь в желтое».

Наварт провел девушку и Герсена в свой кабинет, где находились деревянный стол, два стула из резного дуба, полки с книгами и сувенирами, а также ваза, содержавшая несколько стеблей пампасной травы. Поэт открыл шкафчик, достал новую бутылку вина, открыл ее и со звоном поставил ее на стол вместе со стаканами: «Пейте!» Отдав этот приказ, он скрылся в соседней комнате.

Герсен остался наедине с девушкой и тайком наблюдал за ней. На ней была все та же короткая черная юбка, что и вчера, но она сменила коричневую блузу на черную, с короткими рукавами. На ногах у нее были сандалии; она не носила никаких украшений и не красила кожу — кожные пигменты на Земле вообще не пользовались популярностью. Девушка отличалась приятной наружностью, хотя волосы у нее были по-прежнему растрепаны. Либо она была флегматична до безразличия, либо удивительно умела сдерживать эмоции. Подчинившись внезапному порыву, Герсен взял расческу с умывальника Наварта, подошел к девушке и стал причесывать ее. Бросив на него единственный удивленный взгляд, она продолжала стоять, тихо и смирно. Герсен не мог понять, что у нее было на уме. Может быть, она затаила злобу на Наварта?

«Вот таким образом! — сказал он наконец. — Теперь ты не выглядишь такой замарашкой».

Наварт вернулся в каштановом пиджаке на пару размеров больше, чем следовало, и в желтых башмаках: «Вы даже не попробовали вино!» Он наполнил до краев три стакана: «Нас ожидает забавный вечер! Смотрите-ка, нас трое — три острова в океане, на каждом — одинокая неприкаянная душа. Судьба свела нас вместе — что еще она готовит?»

Герсен попробовал вино — приятный крепковатый мускат — и выпил все, что было в стакане. Наварт опрокинул стакан в глотку так, будто выплеснул в реку содержимое ведра с помоями. Девушка выпила вино без малейшей дрожи и не выказывая никаких эмоций. «Странное существо!» — подумал Герсен. Где-то за ее застывшим лицом скрывалась экстравагантность. Какие стимулы заставят проявиться ее внутреннюю сущность? Что заставит ее смеяться?

«Так что, мы готовы? — Наварт перевел вопросительный взгляд с девушки на Герсена, после чего распахнул дверь и с вежливым поклоном пригласил их выйти. — Вперед, на поиски Виоля Фалюша!»

Глава 6

Выдержка из раздела III, «Виоль Фалюш», монографии «Князья тьмы» Кароля Карфена, опубликованной издательством «Просвещение» в Новом Вексфорде на планете Алоизий в системе Веги:

«Каждому из князей тьмы приходится иметь дело с проблемой известности. Каждый из них (за исключением, пожалуй, Аттеля Малагейта) достаточно тщеславен, чтобы стремиться к демонстрации своей колоритной личности и навязывать свои вкусы и пристрастия как можно большему количеству людей. Практические соображения, однако, принуждают их к анонимности и скрытности — особенно тогда, когда они наслаждаются властью и богатством в мирах Ойкумены, к чему стремятся все князья тьмы. Виоль Фалюш — не исключение. Подобно Аттелю Малагейту, Кокору Хеккусу, Ленсу Ларку и Ховарду Алану Трисонгу, он ревностно охраняет свою конфиденциальность; даже постояльцы его Дворца Любви не знают, как он выглядит.

В некоторых отношениях Виоль Фалюш — самый человечный из пяти князей тьмы; это не значит, конечно, что масштабы его преступлений поддаются человеческому пониманию. Кошмарная жестокость, рептильная бесчувственность, мания величия и фатальная клоунада, свойственные, соответственно, Хеккусу, Малагейту, Ларку и Трисонгу, в Фалюше полностью отсутствуют. Зло, характерное для Виоля Фалюша, можно сравнить с терпеливой кровожадностью паука, наделенного в то же время инфантильной сентиментальностью и чудовищной самовлюбленностью.

Если забыть на минуту о его пороках, у Фалюша наблюдаются некоторые странно привлекательные черты — в том числе идеализм и энтузиазм; этого не отрицают даже самые неуступчивые моралисты. Прислушайтесь к словам самого Виоля Фалюша, выступившего с докладом (разумеется, только в виде звукозаписи) перед студентами Университета имени Сервантеса:

«Я — несчастный человек. Меня преследует неспособность выразить невыразимое, сорвать покров с неизвестности. Жажда познания красоты, конечно же — один из основных психологических стимулов. Это стремление проявляется в различных формах — в том числе в желании достигнуть совершенства, в тоске по слиянию с вечностью, в ненасытном любопытстве исследователя, в реализации абсолюта, сформулированного самим человеком, но превосходящего все его возможности. Вероятно, таково важнейшее из человеческих побуждений.

Меня терзает эта жажда. Я делаю все, что могу, я созидаю — и в то же время, парадоксально, страдаю от убеждения в том, что достижение моих незаурядных целей не приведет к удовлетворению. В данном случае само соревнование с невозможностью, созидательный процесс как таковой важнее победы. Не стану посвящать вас в подробности моей борьбы, моих горьких сожалений, моих полночных бдений, моих мучительных разочарований. Вам они покажутся непостижимыми или, что еще хуже, смехотворными.

Обо мне нередко отзываются как об исчадии зла — не стану спорить с этим определением, меня не трогает даже самая суровая критика. Зло — понятие со сложной размерностью, оперирующее лишь в направлении единичного вектора, и нередко поступки, вызывающие наибольшее возмущение, не наносят никакого существенного ущерба и даже полезны тем, к кому они непосредственно относятся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});