Русская литература XVIII векa - Григорий Гуковский

Кроме того, – он друг Радищева. Тема экзальтированной дружбы, общая почти всем буржуазно-сентиментальным писателям Европы XVIII в., в частности сильно разрослась в творчестве немецких поэтов (Клопшток и его школа), у которых учился и Радищев. Жизнеописание друга Радищева – это вызов феодальной литературе «житий».

Содержание повести Радищева гораздо шире и значительнее внешней рамки мемуарного очерка. Повествуя о борьбе студентов с угнетавшим их начальником Бокумом, Радищев строит систему образов, заключающую мысль о борьбе народов с их угнетателями. Не только размышления Радищева, вкрапленные в повесть, вносят в нее тему революции, но и весь сюжет повести. Студенты у Радищева даны как народ, Бокум – как тиран; усиление гнета тирании приводит к революционизированию народа; поднимается восстание; оно подавлено, но пламень революции уже зажжен в умах. «Революция» группы юношей, выведенных из себя грубым немецким «гофмейстером», конечно, не очень великая вещь; Радищев знает это и повествует о ней с добродушным юмором. Но он полагает, что те же общественные и психологические законы, которые заставили студентов устроить смешную драку с Бокумом и дали им право бороться с ним, могут заставить народы потрясти мир грандиозными событиями; кроме того, наивные волнения юности, наивные порывы ее, закаляясь в жизненной борьбе, вырастают в могучую силу мысли и энтузиазма. Повесть Радищева заканчивается невесело: герой умер; других ждет суровый путь борьбы. С удивительным искусством Радищев объединил в небольшом произведении и психологический анализ юношеского сознания, анализ, до него неведомый русской литературе, и серьезно поставленную педагогическую тему, и живое описание быта, и глубокую революционную мысль.

Появление в печати «Жития Ушакова» произвело на читающую публику сильное впечатление.

Друг Радищева A.M. Кутузов, которому была посвящена книжка, вспоминая через год о выходе ее в свет, писал, что Радищев «по несчастию, был человек необыкновенных свойств, не мог писать, не поместив множество политических и сему подобных примечаний, которые немногим нравятся. Он изъяснялся живо и свободно, со смелостью, на которую во многих землях смотрят как будто бы на странную метеору... Книга наделала много шуму. Начали кричать: Какая дерзость, позволительно ли говорить так и проч. и проч. Нашлись и беспристрастные люди, отдававшие справедливость сочинителю. И сих-то последних похвала была, может быть, неумышленною причиною последовавшего за сим» (Письмо к Е.К. Голенищевой-Кутузовой от 6 декабря 1790 г.).

Тот агитационный эффект, который произвела книжка Радищева, при наличии накаленной общественной атмосферы 1789 г., с одной стороны, стимулировал его. к дальнейшим действиям, с другой стороны, заставил реакцию насторожиться.

Процесс Радищева. Между тем в том же 1789 г. Радищев закончил свой многолетний труд «Путешествие из Петербурга в Москву». Скорее всего, именно особый характер политического момента и удачный опыт выхода в свет «Жития Ушакова» побудили Радищева завершить тотчас же свою книгу и обнародовать ее. Он отдал рукопись ее в цензуру, и петербургский обер-полицмейстер Рылеев пропустил ее не читая. Однако попытки издать революционную книгу в существовавших тогда издательских организациях ни к чему не привели. Тогда Радищев уст роил у себя на дому маленькую типографию. Сначала, для опыта, он напечатал в ней свою брошюру «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске»; это была статья, написанная еще в 1782 г., посвященная описанию открытия памятника Петру I в Петербурге; она заключала глубокий анализ реформаторской деятель­ности Петра, которого Радищев ставил высоко как государственного деятеля, но осуждал за то, что он не дал своей стране свободы. Кончалась статья определен­ным указанием на безнадежность надежд на улучшение положения сверху, с тро­на, и приветствием Французской революции, прибавленным в 1789 г.

Затем Радищев приступил к печатанию своего основного труда. В мае 1790 г. в книжной лавке купца Зотова в Гостином дворе появилось 25 экземпляров книги «Путешествие из Петербурга в Москву». Имени автора не было на книге. В конце книги была помета о том, что полицейская цензура разрешила ее. Остальные эк­земпляры книги (всего было напечатано около 600 экземпляров) Радищев оставил пока у себя. Он только роздал несколько экземпляров своим знакомым.

О книге заговорили в городе. Это было событие, и событие неслыханное. На­бат революции зазвучал в царской столице. Книгой заинтересовалась Екатерина. Она принялась читать ее и пришла в ужас. Она написала свои замечания на книгу, не оставив ни одного места ее без злобной критики. Так, она писала:

«Сочинитель ко злости склонен», «81 стр. покрыта бранью и ругательством и злодейским тол­кованием», «Учинены вопросы те, по которым теперь Франция разоряется», «Стр. 113, 114, 115, 1)6 доказывают, что сочинитель, совершенной деист и несходственны православному восточному учению»; «Стр. 119 и следующие служат сочинителю к произведению его намерения, то есть пока­зать недостаток теперешнего правления и пороки оного», «Противу двора и придворных ищет изливать свою злобу», «На стр. 137 изливается яд французской», «На 147 стр. едет оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния, хотя и то неоспоримо, что лучшея судьбы наших крес­тьян у хорошего помещика нет по всей вселенной», «Христианское учение сочинителем мало почи­таемо, а вместо оного принял некие умствования, несходственные закону христианскому и граж­данскому установлению», «Стр. 239—252 — все сие... клонится к возмущению крестьян противу помещиков, войск противу начальства», «Проскакивают паки слова, клонящиеся к возмущению», «Уговаривает помещиков освободить крестьян, да никто не послушает», «Сочинитель везде ищет случай придраться к царю и власти», «Сочинитель не любит царей и где может к ним убавить любовь и почитание, тут жадно прицепляется с редкою смелостью», «Надежду полагает на бунт от мужиков», об оде «Вольность» — «Ода совершенно и явно бунтовская, где царям грозится плахою. Кромвелев пример приведен с похвалами. Сии страницы криминального намерения, совершенно бунтовские», «Повесть о рекрутском наборе, о отягченных крестьянах и тому подобное, служащее к проведению вольности и к искоренению помещиков», «Тут вмещена хвала Мирабо, который не единой, но многия висельницы достоин» и т.д. Своему секретарю Екатерина сказала об авторе крамольной книги: «Он бунтовщик хуже Пугачева».

Немедленно начался розыск. Автора вскоре нашли. Екатерина поручила рас­следовать дело Степану Ивановичу Шешковскому; это был тайный палач и шпи­он, находившийся в распоряжении императрицы, свирепый «кнутобойца», имя которого внушало ужар. Узнав о том, что ему грозит опасность, Радищев успел сжечь все оставшиеся у него экземпляры книги, 30 июня его арестовали.

Жена Радищева умерла еще в 1783 г., оставив ему четырех детей. Воспитанием детей руководила сестра их покойной матери Елизавета Васильевна Рубановская. Когда Радищева увезли к Шешковскому, Елизавета Васильевна собрала все свои бриллианты и отослала их ночью со старым слугой к палачу. Таким образом Ради­щев избежал пытки.

Следствие тянулось меньше месяца. Радищев сидел в Петропавловской кре­пости и должен был бороться на допросах с Шешковским, действовавшим по подсказке Екатерины. Радищев вел линию самозащиты осторожно, но достаточно твердо. Говоря о его поведении в крепости, нужно помнить, что в условиях тайного следствия, которое вел палач, «кнутобойца» Шешковский, превратить допросы в средство пропаганды революционных идей было невозможно. Радищев был без сомнения потрясен всем случившимся с ним, хотя он знал о возможности такой участи еще тогда, когда писал книгу; недаром он обращался к царю словами стран­ницы-истины: «Блюдись и не дерзай его казнити, яко общего возмутителя. При­зови его, угости его, яко странника. Ибо всяк, порицающий царя в самовластии его, есть странник земли, где все перед ним трепещет» (глава «Спасская Полесть»). Перед Радищевым во время следствия стояли три задачи: во-первых, не запутать в дело никого, кроме себя, во-вторых, избавить от опасности своих детей, в-тре­тьих, по возможности, обмануть Шешковского или, вернее, Екатерину, руково­дившую делом, и спасти себя. Первую задачу он выполнил блестяще: ни один человек не был назван им, «соучастников» обнаружено не было, хотя в случае иного поведения Радищева можно было бы установить целую группу людей, в среде которых Радищев проповедовал свои идеи. Что же касается самозащиты, то Радищев вел ее в высшей степени умно, и в то же время не поступаясь самым главным. Он доказывал, что его книга — только обычное литературное произведе­ние, вроде Стерна или Рейналя, не более. Он топил свои показания в покаянных словах, рассчитанных на уровень понимания Екатерины. Он бранил себя как мог: он явно не хотел легко дать себя съесть тиранам, которых он ненавидел; ему надо было обязательно Вырваться из их пут. При этом на поддержку извне он рассчи­тывать не мог; ему оставалось полагаться только на себя. Но отказаться от Главно­го он не хотел, — и не сделал этого. Он не отрекся от мыслей о свободе крестьян, о реакционной роли царской цензуры.