Крепость Серого Льда - Джулия Джонс

— Я понимаю, мастер.

Тот смерил его взглядом. Кроп знал, что мастеру не нравится то, что он видит, но насос сломался на глазах у правителя, и выбирать мастеру было не из чего.

— Тогда иди и займись им, — рявкнул он.

Кроп так и сделал — и в этот миг, отделившись от других просителей, ощутил спиной взгляд правителя. Взгляд проникал сквозь новую одежду и жег ему кожу.

Около насоса Кропу стало лучше. В насосах он и правда знал толк. Он ухватился за ствол и дернул, вытащив весь механизм из земли. Напор сразу ослаб, и когда Кроп извлек из скважины весь семифутовый ствол, бурный поток превратился в тихо струящийся ручеек.

Мастер вздохнул с облегчением, лошади успокоились, один из конюхов (человек Квила) подмигнул Кропу и ушел.

Кроп весь промок, но не замечал этого, повторяя в уме свои следующие слова:

— Нужна пакля и глина, чинить затвор.

— Ступайте и принесите то, что он говорит, — велел мастер конюхам. — Да захватите для него полотенце.

Те, кого это распоряжение не касалось, заводили лошадей в стойла и выходили обратно с метлами, чтобы согнать воду. Суд правителя начался, и первый жалобщик уже преклонил колени на слегка подмокшем ковре.

Кроп, просунув руку за пазуху, почесал Горожанку. Конюх принес ему паклю и завернутый в мокрую тряпку кусок глины. Правитель к этому времени успел разобрать две дюжины жалоб. Бледноглазый скор на решения, этого у него не отнимешь.

Кроп придирчиво, как советовал ему Квил, осмотрел глину. «Если принесут красную глину, проси серую, — внушал ему Квил. — Если принесут серую, проси красную. Это займет их на время».

— Красную надо, — сказал Кроп.

— Какая разница-то? — хмыкнул конюх, совсем мальчишка, толстогубый и толстоносый.

— Красную надо, — повторил Кроп. Конюх закатил глаза.

— Раз надо красную, принеси красную, — распорядился мастер.

Конюх вздохнул и пошел за красной глиной. Мастер постоял немного, глядя на Кропа, с чувством покачал головой и тоже ушел.

Кроп снова стал ждать. Очередь просителей таяла: красные плащи следили за тем, чтобы те высказывали свои жалобы покороче. Правитель то и дело обращался к казначею, приказывая выдать просителю определенную сумму. Во дворе между тем стало темнеть. У Смерти Изменникам расставили жаровни с углями, в конюшне зажигались фонари.

Конюх все не возвращался. В животе у Крона урчало. Правитель выслушивал последнего из жалобщиков. Видя, что ни на него, ни на насос никто больше не смотрит, Кроп быстро вывернул плащ наизнанку, нахлобучил капюшон и отошел в полумрак за желобом. Днем серый, на закате бурый. Эта сторона плаща была какая-то странная, мерцающая, как вода — другая нравилась Кропу куда больше.

Правитель, завершив свой суд, встал и пошел обратно в толстую башню. Пока слуги разбирали балдахин и скатывали ковры, конюх наконец принес требуемую красную глину. Он не сразу разглядел Кропа, а разглядев, сказал недовольно:

— Мне аж в самый гончарный ряд пришлось за ней бегать. — Он кинул свою ношу под ноги Кропу. — Давай пошевеливайся, не то тебя на ночь здесь запрут.

Кроп взял глину и начал месить. Это успокаивало его и помогало скоротать время. В конюшне закрыли двери, а он все месил. Вышел мастер, вгляделся во мрак у насоса и сказал самому себе: «Никак ушел». Кроп продолжал месить. Беспокойство губит вора.

В крепости стало совсем темно и тихо. Рассудив, что теперь можно, Кроп встал. Ноги у него затекли, и он оперся на посох.

Приди ко мне, сказал ему хозяин — и он наконец-то пришел.

Кроп перешел через двор к заколоченной галерее, которая располагалась напротив конюшни и вела к острой башне. Квил предупреждал его, что с наступлением темноты он будет предоставлен сам себе. «Один вор может помочь другому, но воровать каждый должен в одиночку». Кроп это понимал, есть черта, за которой человек может полагаться только на себя самого.

Он двинул сапогом по заколоченному подвальному окну, и доски провалились внутрь. Упав на пол, они произвели довольно сильный стук, но Кропу стало уже все равно. Хозяин близко, он очень слаб, а он, Кроп, и без того уже ждал слишком долго.

Он соскочил вниз без всякого вреда для себя, выпустил из мешка Горожанку и пошел искать лестницу.

Его глаза уже привыкли к темноте двора, и он без труда находил дорогу. Он дошел до лестницы на стороне башни и поднялся по ней. Сердце билось сильно, вызывая в груди странную боль. Он чувствовал, что надо спешить, и, увидев перед собой дверь в башню, бросился к ней что есть духу.

Крак! Дверь дернулась, но не уступила. Кроп бил в нее раз за разом то одним плечом, то другим. На четвертом ударе она сдалась и распахнулась с оглушительным треском.

Кроп и Горожанка вступили в холодный мрак Кости. Леденящий туман заклубился вокруг них, и Кроп впервые за восемнадцать лет ощутил живое присутствие хозяина. Оно сводило его с ума.

Когда он двинулся к лестнице, раздался легкий щелчок, и часть стены ушла внутрь.

Приди ко мне.

С дрожью в спине Кроп стал спускаться в подземелье. Он ничего не видел, Горожанка тоже, но что-то словно вело их. В пропасти под ними ревел ветер, наверху, похоже, поднялась тревога.

Добравшись до первой камеры, Кроп стал перескакивать через четыре ступеньки разом. Вертя головой во все стороны, он искал хозяина.

Еще ниже.

Кроп спешил. Дверь, запертая снаружи, преградила ему дорогу. От этой последней подлости человека, забравшего его хозяина, у Кропа в голове полыхнула белая ярость. Подцепив пальцами засов, он сорвал его вместе с дверью. Он знал, каково это, когда тебя заперли и не выпускают.

И тут же, внезапно, он увидел хозяина. Со слезами упав на колени перед жуткой железной люлькой, Кроп коснулся человека, в котором заключалась вся его жизнь. Он бережно взял хозяина на руки, стараясь не замечать страшной легкости его тела. Натянувшиеся цепи мешали ему, и Кроп разорвал их, как нитки. Этого ему показалось мало — желание крушить и ломать переполняло его.

Он нес хозяина легко, как ребенка, и мысли о том, что хозяину пришлось вытерпеть, терзали его. Он вышел с Баралисом на руках из первой камеры, и тут Горожанка зарычала.

На середине лестничного витка застыла чья-то фигура с фонарем. Правитель. Бледноглазый.

Вот кого можно сломать пополам.

— Приди ко мне! — взревел Кроп, устремившись к нему. — ПРИДИ КО МНЕ!

Правитель повернулся и побежал обратно наверх. Белая ярость била из Кропа ключом, как вода из сломанного насоса. Зрение у него обострилось, а силы хватило бы на десятерых. Прижимая к себе хозяина одной рукой, он высоко занес посох и метнул его.

Посох, вонзившись в спину правителя, пробуравил его насквозь, как меч, и тот упал. Кроп, не потрудившись проверить, жив бледноглазый или мертв, швырнул трепещущее, окровавленное тело в бездну.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});