Сто полей - Юлия Латaынина

Руки алома дрожали, пока он медленно читал указ наместника Рехетты: преступнику Баршаргу – висеть на площади правосудия, пока не истлеет. Многие в армии извинят смерть Баршарга, но надругательства над трупом не извинит никто.

– Араван Баршарг был моим другом и вашим командиром, – говорил Арфарра. – Двенадцать лет назад мы боролись с ним плечом к плечу против повстанцев, – а теперь вождь повстанцев, ставший наместником, добился его гибели.

Алом жадно глядел на Арфарру. Тот был в алых боевых доспехах; рука в белой чешуйчатой перчатке лежала на рукояти меча с головой кречета, и на перчатке сверкали сталью три шипа. Есть знаки, известные людям чести: взявший меч и платье убитого отомстит за него и продолжит начатое дело.

– Мы отправимся в Анхель и убьем Рехетту, – сказал алом и, поколебавшись, прибавил: – если храм Шакуника и новые власти не будут этому препятствовать.

Арфарра покачал головой.

– Как вы думаете, почему мой покойный друг оставил вас здесь? Вдали от столицы, вдали от границы, вдали от больших складов – и рядом с посадом бывших мятежников, чей вождь стал наместником провинции и его заклятым врагом?

Командир глянул на далекие пряничные домики за озером и кивнул. Араван Арфарра вынул из-за манжета боевой рукавицы бумагу.

– Пусть последнее желание аравана Баршарга станет первым распоряжением аравана Арфарры.

Командир прочитал бумагу и приказал снимать лагерь.

* * *

Ванвейлен сквозь прибор ночного видения смотрел, как снимают с частокола боевые веера и значки.

– Они уходят, – сказал Ванвейлен в ладанку на шее. – Одевайтесь и спускайтесь во двор. Я там буду через полчаса.

Бредшо сидел в лодке притихший и мрачный.

Ванвейлен внезапно схватил его за плечи и повернул к уходящему берегу.

– Видишь домики, – сказал он. – Вот они могут что-то сделать с этой страной. Люди, которые не расточают нажитое, а берегут и вновь вкладывают в дело. Люди, для которых честность – лучший капитал, а труд – долг и призвание. Только они, а не любители грязной власти и грязных денег, торговцы амулетами и законами.

Бредшо молчал, покручивая на груди серебряный крестик.

Вскоре лодка причалила к опустевшему Козьему-Гребню. Верещали цикады, шуршали камыши, тихо и печально попискивал аварийный передатчик. Люди продрались в середину ежевичника и начали копать. Так было дольше, но надежней: никто не полезет в эти колючки. Сколотили деревянный щит, чтоб закрыть яму.

Через два часа подняли крышку грузового люка и были на корабле.

Ванвейлен сгрузил с плеч переметную суму. Содержимое ее в основном состояло из драгоценных камней, – не меньше восьмой части разысканного на островах золота превратилось в крупные и большею частью плохо ограненные камни из страны варваров. Исключение составляли две вазы времен пятой династии, даже не золотые, а серебряные, тончайшей работы с изображением брачующихся птиц. Вазы глупые варвары тоже продали на вес, – работу мастеров они совершенно не ценили, и даже не продали, а подарили советнику Ванвейлену в обмен на какой-то указ.

Через пять минут Ванвейлен сидел за центральным пультом, исчисляя ущерб. Было разрублено несколько кабелей – неприятность на десять минут работы. Центральный дисплей вспучился неровным розовым шрамом. Реактивная пуля ушла внутрь корабля и нагадила там еще часа на три.

Вся остальная аппаратура работала безупречно, и кошмарное ее поведение пять месяцев назад как было, так и осталось непонятным. Ну да, привиделся мозгу корабля кошмар, люди видят кошмары, а компьютеру, что ли, нельзя? Что тут такого, господа?

«Черные ящики» записали все происходившее. Ванвейлен сидел в командирском кресле, пытаясь понять, какими глазами глядел на корабль покойный экзарх Варнарайна.

Стависски тихо ругался рядом. Вейцы, похозяйничав на пульте, запустили-таки систему предполетной подготовки, – единственный блок команд, не требовавший санкции командира корабля. Стартовые аккумуляторы стали добросовестно подавать энергию в конвертер и теперь были совершенно пусты. Для зарядки нужна была либо стационарная подпитка – грошовое удобство на любом космодроме – либо два дня.

– Нагадили – и даже не заметили, – жаловался Стависски.

– Ничего. Мы тоже, может быть, нагадили и не заметили, – сказал Бредшо.

Ванвейлен вызвал остальной экипаж: связь работала отлично. Те выслушали новости:

– Все, кто знал о корабле, мертвы. Корабль не поврежден. Груза нет. Приборы починим к утру. Аккумуляторам нужно два дня.

– Что же мы, через два дня улетим? – спросил Бредшо.

– Нет, – ответил Ванвейлен, – мы улетим не раньше, чем я разыщу ваш груз, Сайлас.

– И как мы погрузим его? Это невозможно!

– Я и не собираюсь брать его на корабль. Я его утоплю в любом глубоком озере. За взятку мне все устроят. А если я этого не сделаю, то рано или поздно на него напорются. И пока я жив, этого не будет.

* * *

Через час после заката, когда народ вернулся с полей, араван Арфарра в сопровождении нескольких сотен всадников прибыл в посад Небесных Кузнецов и соскочил на землю перед круглой сельской управой, где собрался народ на вечернюю проповедь.

Посад Кузнецов! Бывшие бунтовщики, нынешние стяжатели! Язва на теле государства, проклятое место, где не действуют государственные законы, где вместо чиновников – выборные старосты!

Сын Мереника покосился на вошедших и рассудил, что не подобает прерывать заведенный чин ни ради старого знакомого, ни, тем более, ради большого чиновника. Тем более что проповедь его, надо сказать, была очень хороша и трактовала о том, что нынешний режим – и есть обещанное пророком время Великого Света, и нигде лучше народу житься не может.

– Нынче государь и народ едины, – объяснял сын Мереника, – ибо чем зажиточней народ, тем зажиточней государство. Когда народ приумножает, а государь охраняет умноженное, – это и есть время Великого Света.

Собравшиеся зажигали розовые палочки и молились за свое счастливое настоящее. Когда проповедь кончилась, новый араван провинции взошел на помост и сказал:

– Я рад, что в посаде теперь уважают государя и честный труд, – но не все вами нажито честным трудом. Самые стены ваших домов говорят об ущербе, нанесенном государю. Вы сложили их из обломков разоренного вами города. По закону за порчу казенного имущества полагается исправительное поселение. Но справедливость – выше закона. Сердце государыни Касии не может не смягчиться при мысли о страданиях двух с лишним тысяч подданных. Государыня Касия не хочет карать людей – она лишь требует, чтобы взятое у государства было ему возвращено. Через два месяца город Шемавер должен быть восстановлен.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});