Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 13 - Вальтер Скотт

— Лошадь скажет спасибо тем, кто освободит ее от груза, — проговорил убийца. — Ей-богу, стоит встретиться с этим лордом. У него все тот же паж, Лутин? Чертенок не раз вспугивал для меня дичь, но у меня против него зуб за одно давнишнее дельце в ресторации. Постой-ка, если взять Черного Фелтема и Дика Тряхни Сумой… нам понадобится четвертый, я люблю действовать наверняка, да и добычи хватит на всех, пусть даже я урву кое-что из их доли. Итак, стряпчий, давай сюда твои полгинеи. Лихо сделано! Приятная новость! Прощай.

И, плотней закутавшись в плащ, капитан поспешил прочь.

Когда он вышел, стряпчий в отчаянии всплеснул руками.

— Опять кровь! — воскликнул он. — Опять кровь! Я думал, что навеки с этим покончил. Но на сей раз я не виноват, ни в чем не виноват, а между тем это будет мне только на руку. Если злодея убьют — конец его посягательствам на мой кошелек, а если погибнет Дэлгарно — что более вероятно, ибо трус Колпеппер, боящийся обнаженной стали, как должник назойливого кредитора, не промахнется, стреляя из-за угла, — тогда я тысячу раз спасен, спасен, спасен!

Мы с радостью опускаем занавес над ним и его размышлениями.

Глава XXXV

Беда всегда приходит к нам не сразу.

Сперва струится тонким ручейком, -

Играючи его ты остановишь;

Потом мутнеет, ширится, — и вот

Уж мудрость вместе с верою

                                        бессильны

Направить вспять стремительный

                                               поток.

Старинная пьеса

Ричи Мониплайз угощал студентов в отдельной комнате у Боже; никто теперь не смог бы счесть его общество зазорным, ибо он переменил лакейский плащ и куртку на отлично сшитую одежду модного, но строгого покроя, скорее подходившую, однако, для более пожилого человека. Он наотрез отказался появиться в игорном зале, хотя приятели весьма старательно подбивали его на это; легко себе представить, что молодые проказники не прочь были позабавиться на счет туповатого, педантичного шотландца и кстати избавить его от нескольких монет, которыми он, по-видимому, обзавелся в достаточном количестве. Однако даже вереница стаканов искрящегося хереса, в котором сверкающие пузырьки играли, словно пылинки в солнечных лучах, не возымели ни малейшего действия на благопристойного Ричи. Он сохранял важность и степенность судьи, несмотря на то, что пил как лошадь, пил потому отчасти, что имел прирожденную склонность к хорошей выпивке, отчасти же — как добрый хозяин, уважающий своих гостей. Когда вино несколько разгорячило головы молодых людей, мейстер Лоустоф, которому, вероятно, надоела возросшая под конец обеда упорная несговорчивость Ричи и его страсть к назиданиям, предложил своему приятелю положить конец пирушке и присоединиться к игрокам. Тотчас позвали лакея, и Ричи уплатил по счету, одарив слуг щедрыми чаевыми, которые были приняты с низкими поклонами и многократными заверениями в том, что «джентльмены будут всегда желанными гостями».

— Сожалею, джентльмены, что мы так скоро расстаемся, — сказал Ричи. — Мне хотелось бы, чтобы перед уходом вы распили еще одну кварту хереса или остались бы отужинать и выпить по стаканчику рейнвейна. Благодарю вас, однако, и за то, что не погнушались моим скромным угощением. Да будет благосклонна к вам фортуна на том пути, какой вы избираете; моей же стихией игра не была и никогда не будет.

— В таком случае до свиданья, рассудительнейший и всех поучающий мейстер Мониплайз, — сказал Лоустоф. — Желаю вам вскоре выкупить еще одно заложенное поместье и взять меня при этом в свидетели. Надеюсь, вы останетесь таким же славным малым, каким показали себя сегодня.

— Ну, что там, джентльмены, вы просто из учтивости так говорите. Вот если бы вы позволили мне сказать несколько слов, чтобы предостеречь вас от этой нечестивой ресторации…

— Отложите наставление до того раза, почтеннейший Ричи, когда я проиграю все свои деньги! — воскликнул Лоустоф, помахав туго набитым кошельком. — Тогда ваша нотация, может быть, и подействует.

— Приберегите и на мою долю, Ричи, — добавил другой студент, показывая свой тощий кошелек. — Когда он наполнится, тогда я, так и быть, обещаю терпеливо выслушать вас.

— Эх, молодые люди, — сказал Ричи, — вот так и бывает, что полный и пустой кошелек идут одной дорогой, а дорожка-то ухабистая; но наступит время…

— Оно уже наступило, — прервал его Лоустоф, — игорные столы расставлены. Итак, Ричи, если вы непреклонны в своем нежелании идти с нами, тогда прощайте.

— Прощайте, джентльмены! — И Ричи расстался со своими гостями.

Ричи не отошел от ресторации и на три шага, как на него налетел человек, которсго он, углубленный в размышления об азартных играх, ресторациях и современных нравах, не заметил и который, в свою очередь, проявил такую же невнимательность. Когда же Мониплайз осведомился, нарочно ли он толкнул его, незнакомец отпустил проклятие по адресу Шотландии и всей шотландской нации. Даже не столь наглое оскорбление, нанесенное его отчизне, вызвало бы гнев Ричи в любое время, а тем более сейчас, когда в голове у него шумело от выпитых двух кварт канарского. Он собрался было ответить очень резко и подкрепить слова действием, как вдруг, приглядевшись к оскорбителю, переменил намерение.

— А ведь вы именно тот, с кем я больше всего желал встретиться, — сказал он.

— А вы и ваши нищие сородичи как раз те, кого я вовсе не хотел бы видеть, — отозвался незнакомец. — Вы, шотландцы, вероломные льстецы; честному человеку и близко к вам подходить нельзя.

— Что касается нашей бедности, приятель, — возразил Ричи, — то так угодно богу; относительно же нашего вероломства вы ошибаетесь, и я докажу вам, что у шотландца в груди бьется верное и преданное сердце, какое не всегда найдешь под английским камзолом.

— Мне наплевать, какое у вас там сердце. Пустите меня! Чего вы держите мой плащ? Пустите, говорю вам, а не то я швырну вас в канаву.

— Пожалуй, я вам это простил бы, ибо некогда вы оказали мне большую услугу, вытащив меня оттуда.

— Будь прокляты мои руки, коли они это сделали! Я б хотел, чтобы все шотландцы валялись там вместе с вами, и пусть отсохнет рука у того, кто вздумал бы вас поднимать. Зачем вы загораживаете мне дорогу? — злобно добавил он.

— Затем, что дорога эта дурная, мейстер Дженкин. Не пугайтесь, любезный, вы узнаны. Ну не прискорбно ли видеть, как сын честного человека вздрагивает, услышав собственное имя!

Дженкин с яростью ударил себя кулаком по лбу.