Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Так сказала Лата, открыв, наконец, всем собравшимся великую весть, которую пронесла она втайне от всех через горные леса, бескрайние равнины Ганга и враждебные царства. И все собравшиеся в зале внимали ей в почтительном молчании, понимая, что устами прекрасной апсары явлено миру великое пророчество.

Вожди еще долго совещались в тот день. Я плохо помню их речи, ибо погрузил свое сознание в тайну услышанного. Значило ли это, что один единственный герой должен остановить Калиюгу? Что это за место — Самбхала или Шамбала, как ее потом начали называть чараны? Все эти мысли роились в моей голове, требовали ответа, но все равно на сердце моем как-то посветлело от сознания, что новая эпоха все-таки начнется и мир не будет окончательно уничтожен беспощадным пламенем конца юги.

* * *

Много часов спустя мы вышли из зала собраний на дворцовую площадь. Тысячи сияющих факелов разгоняли ночной мрак. Огромная масса народа стояла без движения подобно грозовой туче, застывшей в ожидании первого удара грома. Друпада в кольце охраны ступил на край высокой платформы. Отблески пламени осветили его фигуру. Несмотря на возраст, царственная осанка и гордый поворот его головы вселяли во всех ощущение уверенности и силы.

— Мы выступаем на Хастинапур! Голос царя Друпады легко преодолел все пространство площади, отразился от стен домов и ограды цитадели. И взметнулось вверх пламя факелов. И тысячи голосов, как эхо, подхватили: «Война! На Хастинапур!» У меня мурашки побежали по спине. Казалось, что Друпада бросил в толпу сияющую молнию, и толпа-туча ответила громом и ливнем. В хриплом, надрывном многоголосье слышались не только исступление и безоглядная удаль, но и самоотреченность, порожденная решимостью. Бывшие добродетельные торговцы, нерешительные и застенчивые жители деревень, храбрецы и трусы, мздоимцы и стяжатели рвались в бой. Каким-то особым своим чутьем они чувствовали, что их мир летит в пропасть, и в порыве ожесточения отметали все, что раньше казалось им жизненно важным, что заставляло их лгать, низкопоклонствовать, предавать и даже убивать. Теперь их боги — богатство и покой — потеряли значение.

В доспехах духа, обуздав свои чувства, я уже не заражался безумной лихорадкой толпы. Сердце мое ровно стучало в груди, когда я следил за колышащимся людским морем, требующим похода на Хастинапур. Я был спокоен, чувствуя себя скорее зрителем, чем участником происходящего, как будто я мог избежать кармического потока, захлестнувшего этих людей на площади. Ни у кого из нас, стоящих за спиной царя Панчалы, не было уверенности, что победа упадет в его простертые ввысь могучие руки. Но всех нас объединяло сознание, что все пойдет как должно, как предначертано кармой, и уже никакие человеческие усилия, никакие слова и действия не способны выжать из этих людей на площади ничего сверх того, что в них уже бродило и наконец нашло выход в этом громовом крике, в этом общем порыве: «На Хастинапур!», в жажде жертвы, необъяснимой для них самих.

Плотина прорвалась, поток устремился по руслу, проложенному невидимыми руками богов. Я был уже настолько искушен в познании кармы, что не рискнул назвать этот венец усилий Юдхиштхиры благом. Я просто стоял и смиренно ждал, куда понесет нас набирающий силы поток.

* * *

Война была объявлена. Войско Панчалы готовилось к наступлению.

Где-то далеко на западе на помощь Пандавам уже двинулись колесницы ядавов под знаменем богоравного Кришны. Царь Вирата, верный своей клятве, поднимал войска на помощь Юдхиштхире. Полетели быстрые вестники к царю Магадхи, в страну мадров, и на юг — в государство Пандьев. Столица Панчалы кипела, как растревоженный улей.

Я же задержался перед последним шагом на островке света и покоя в небольшом просторном доме на краю Кампильи. Его подарил нам с Латой сам царь Друпада, чтобы дать возможность хоть на несколько дней познать радость второго ашрама. В небольшом храме, душном и тесном от нахлынувших гостей, я взял Лату за руку и обвел ее по пути солнца вокруг огня, пылающего на алтаре. Сам Юдхиштхира благословил наш брак. Одетый в черную шкуру антилопы, без царских украшений и свиты, стоял он у алтарного пламени и слушал торжественное пение брахманов. Потом владыка Пандавов взял несколько алых жгучих лепестков и поместил их в сосуд, чтобы расцвели они в нашем новом пристанище теплым охранительным огнем домашнего очага.

Глубокими поклонами почтили мы сына Дхармы, и все вместе вышли из темного храма на жаркий простор площади. Здесь, прямо на глазах изумленных панчалийцев, молодые дваждырожденные, возглавляемые Абхиманью, устроили в нашу честь соревнования в стрельбе из лука и гонки на колесницах.

— Полезно напомнить моим подданным, что в мире существует и радость и надежда, — сказала грозная Шикхандини, неумело улыбаясь моей супруге. Потом она подарила Лате острый, как бритва, кинжал с рукоятью из слоновой кости, сказав при этом:

— Супруга кшатрия должна быть готовой помочь мужу не только лаской и молитвой. К тому же, в черные времена нам лучше не попадать в плен живыми, ведь не всегда тот, на чью волю отдают женщину боги, благородством походит на Карну.

На мгновение Лата погрустнела, но никакие тягостные предчувствия не могли омрачить безмятежно-радостной мелодии, заполнившей все ее существо.

Своим присутствием нас почтила Кришна Драупади. Обняв меня, как старого доброго друга, она обратилась к Лате:

— Будь счастлива, младшая сестра. Я не знаю ничего более трудного, чем суровая дхарма женщины. Принесение жертв, поминание усопших и соблюдение поста мало что значат для нас. Те, кто преданы мужьям, достигают небес. Сокровенные сказания повествуют об одном отшельнике, который пришел в деревню за подаянием. Жена земледельца, увидев брахмана, обещала принести пищу. Но в этот момент вернулся ее супруг и она усадила его за угощение. Пока она ублажала своего мужа едой и ласковой речью, отшельник ждал у дверей дома. Вспомнив о нем, женщина вынесла на улицу чашу с пищей и попросила простить ее за невольное пренебрежение: «Пришел супруг голодный и усталый. Я должна была позаботиться о нем. Знаю я силу брахманов и величие мудрых. Но супруг для меня — это великий бог». И брахман ответил ей: «Ты поистине добродетельная жена. Этот путь принесет тебе благо, равное по заслуге воинским подвигам кшатриев и жертвоприношениям брахманов». Поэтому дваждырожденные почитают и прекрасных апсар и смиренных хранительниц домашних очагов, склоняясь перед тонкой дхармой женщины.

Так сказала Драупади, чей назидательный тон не вязался с искрами смеха в черных глубоких глазах.

Лата поднесла ей цветочную гирлянду с таким благоговением, как будто перед ней было воплощение богини. Когда лотосоокая красавица, произнеся все полагающиеся пожелания счастья удалилась, я с невольным удивлением сказал:

— Почему, где бы ни появилась Кришна, все удостаивают ее высшими почестями? Насколько я знаю, она никогда не совершала никаких подвигов и чудес.

— Никаких, — кивнула Лата, — если не считать того, что везде следовала за своими мужьями. Они не требовали от нее ни мудрых советов, ни отважных поступков. Но всегда были готовы отдать за нее жизнь. Значит, незаменимым источником силы стала она для них на всем долгом пути. Кришна обладает даром смирять яростный огонь мужской брахмы, претворяя его в свет любви и надежды. Это сокровенное искусство, которым, может быть, обладает она одна.

— Нет, — сказал я, заглядывая в глаза своей апсаре, — я знаю еще одну женщину, наделенную такими же достоинствами.

Не смог прибыть на нашу свадьбу Гхатоткача. Сын Бхимасены странствовал где-то в лесных дебрях, собирая сведения о передвижении врагов и готовя подмогу лесных племен. Зато в последний момент из страны мадров успел примчаться Кумар, сильно возмужавший, нашедший опору в себе самом и старавшийся не вспоминать о тех событиях, которые заставили его уносить ноги из Кампильи.

Три дня, залитых золотым светом счастья и безмятежности, шел пир и продолжались военные игры, а потом мы с Латой рука об руку вошли в сад, плотной зеленой стеной обступивший наш дом, и закрыли ворота на улицу. Отбросив все мысли о прошлом и будущем этой земли, мы полностью погрузились в сказочное состояние семейной жизни.

Лата была подобна полю, оживающему с приходом дождя и ночи, когда проливает на нее свой свет взошедшая луна. Когда-то непостижимая апсара обернулась юной девушкой, невинно и мирно смотрящей себе в душу, словно зачарованная сияющими гранями счастья.

Я смотрел на нее, отказываясь верить, что все происходит наяву. Золотистая стройная фигура, полная покоя и движения, налитая тугой, прозрачной силой, казалась порождением самой богини зари. Созерцая ее, я ощутил непередаваемую полноту собственной жизни, в которой прошлое не имело значения, будущее было чревато угрозой, но мне впервые хватало настоящего. Мне ничего не было нужно, кроме этого солнечного счастливого сегодняшнего дня, неустойчивого и трепетного, как дымок благовоний. Глядя в обращенные на меня глаза Латы, я узнавал в ней ту же полноту чувств.