Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

всех сил старалась придать лицу серьезный вид. – Если у нас есть излишки, мы найдем что с ними сделать.

И все же Уго сдался под умоляющими взглядами женщин.

Они перегоняли вино и делали огненную воду. Уго требовалось работать. Он и Барча всегда были неприхотливы: полный горшок на огне, хлеб – не обязательно белый, достаточно было и хлеба из твердой пшеницы, вино – только и всего. Порой на столе гостили курица или козленок, а в постные дни, которых было не так уж и мало, – рыба. Когда Уго работал на Рожера Пуча, доходами винодела распоряжалась Барча. Она сумела накопить немного денег, но падение ненавистного графа привело к тому, что Уго потерял работу, а вместе с ней и существенную часть дохода, хоть у него и осталась повозка с двумя мулами и несколько бурдюков с вином, купленным в Балагере. При этом никто не требовал у него отчета ни о деньгах, которые граф дал ему, чтобы шпионить для Уржельца, ни о деньгах, которые они с Катериной заработали, продавая дрянное вино солдатам и гражданским, покупавшим его только ради того, чтобы перекинуться парой слов с красивой женщиной.

Немного денег, вино, оставшееся после Балагера, перегонный куб и специальное разрешение, позволявшее торговать вином в Барселоне, предопределили выбор Уго.

– А кто-нибудь еще пил огненную воду? – спросил он у Барчи.

Если бы люди узнали вкус дистиллята, они стали бы узнавать его в смесях и, следовательно, могли бы обвинить Уго в мошенничестве. А в дом Барчи приходило много людей, в большинстве своем вольноотпущенники, которым приходилось жить в Равале, пока они платили за освобождение, и которые потом оседали в этом районе, почти незастроенном, таком, каким Уго его помнил с детства.

– А что еще мне было делать, пока ты торчал во дворце графа? – сказала Барча, когда Уго однажды спросил о ее гостях. – Мы друг друга понимаем. Мы все были рабами и хлебнули горя. Мы разговариваем. Плачем о своих несчастьях и иногда, когда кто-нибудь приглашает выпить, смеемся над нашей свободой. Уго, мы помогаем друг другу. Те, кто пережил рабство, помогают ближнему.

С появлением Катерины число гостей увеличилось. Если раньше к Барче приходили в основном мавры, то теперь в доме бывали русские, греки, татары, рабы с Востока. Катерина никогда не упускала возможности расспросить их о двух маленьких детях, которых Рожер Пуч продал несколько лет назад. Бывали и такие господа, которые не отрекались от своих бастардов и даже упоминали их в завещаниях; даже Церковь не препятствовала сношениям между господами и рабами. Однако Рожер Пуч не хотел, чтобы во дворце появлялись незаконнорожденные дети, и не хотел кормить их, пока они не подрастут настолько, что можно будет их приспособить к какой-то работе, – и потому продавал, точно животных, едва их отнимали от груди. Впрочем, для него эти дети были не более чем маленькими зверятами. Вспоминая об этом, Катерина всякий раз плакала.

Барча поклялась, что никто не пробовал огненную воду.

– А если кто-нибудь меня выдаст? – засомневался Уго, чтобы мавританка осознала всю важность своей клятвы.

Перегонкой занимались по ночам, скрываясь от посетителей. Барча заныла, устав от одной мысли о такой работе. Парень усмехнулся, вспомнив, как много лет назад сломил волю мавританки: он выливал на Барчу ведра воды, лишая ее сна. Но сейчас он, напротив, решил освободить ее от работы. Вино они будут хранить в сарае рядом с домом.

– И так сойдет, – поспешил успокоить Уго женщин, испугавшихся, что для хранения потребуется большой погреб. – В конце концов, – добавил винодел, – я не хочу его ни выдерживать, ни разливать, ни пить. Надо купить молодое и дешевое вино, разбавить его огненной водой, добавить фрукты или специи – и продать подороже, вот и все дела.

Уго попросил обеих держать язык за зубами.

– Боишься, что мы кому-нибудь скажем?

– Слишком много болтаете, – твердо сказал Уго, не обратив внимания на обиженный тон мавританки.

Сначала он продал вино из Балагера и получил хорошую прибыль, хоть и не такую большую, как мог бы, если бы послушал совета Катерины. Как-то в постели она ему сказала:

– Нельзя постоянно предлагать самое лучшее и изысканное вино в городе. Перекупщики, хозяева постоялых дворов и даже именитые граждане перестанут тебе доверять, если однажды узнают твой секрет. Аккуратнее, любовь моя. Торгуй среди простых людей, продавай вино солдатам и ремесленникам.

Так будет не всегда, мечтал Уго. Когда у него будут деньги, он купит хорошее вино, из Мурвьедро… если его продадут, и из всех мест, где он побывал, когда шпионил на графа. Он бы купил отличные, никому не известные вина. Конечно, это была бы хорошая сделка, но до той поры лучше последовать совету Катерины, заключил Уго. И может, у него однажды будет свой виноградник.

Как только вино из Балагера кончилось, Уго запряг мулов и отправился закупать новое. В тот раз он выбрал Пенедес, близ Вилафранки. Там было множество крестьянских домов, большинство из которых располагало и давильней, и погребом, – и почти везде производили собственное вино. Уго не гнался ни за количеством, ни за качеством – часть брал в одном месте, часть в другом, поэтому крестьяне не боялись, что он опустошит их запасы. Уго купил много вина по хорошей цене, хоть был и не сезон.

Возвращаясь домой, он заплатил мостовой сбор за переправу через реку Льобрегат в Сант-Бое и отправился на рынок. Уго оставил повозку и мулов в лачуге, которую охраняли какой-то крестьянин и пара оборванцев, и пошел осматривать прилавки. Он хотел купить подарок для Катерины. Разъезжая по хозяйствам в поисках вина, он развлекался тем, что воображал, как будет радоваться Катерина его подарку. «Мне никогда ничего не дарили, – признавалась русская. – Ничего – кроме свободы», – добавила она и поцеловала Уго. Он решил не привозить лакомства, какими когда-то угощал Эулалию, однако возникла проблема: Уго не знал, что купить. Может быть, котел или еще что-нибудь для кухни, прикидывал винодел. На серебряные или коралловые украшения не хватало денег. В конце концов он соблазнился тканью. Уго не смел прикоснуться к отрезам – его руки были грязными, ведь он переливал вино, запрягал мулов и вообще долго был в дороге, – и поэтому он просто указывал на тот или иной кусок и спрашивал цену. Он метался от прилавка к прилавку, не в силах понять то, что говорили продавцы. Цена тканей зависела от шерсти, времени стрижки животного, длины нитей, основы ткани, веса, краски, цвета. Ему нравилось все, но каждый отрез был очень дорогим. Уго