Магнетрон - Георгий Бабат

— Что же, и содовый выпрямитель, и аккумулятор, и элементы «Геркулес» к тебе тащить? Это не дело.

— Подумаешь, «Геркулес»! Мне отец сегодня три рубля дал, могу сам купить.

Вспомнив свой тогдашний приступ ярости, Веснин расхохотался.

— Разбирай конденсатор! — орал он тогда тонким, визгливым голосом. — Пластины в нем мои, ванночка моя была!

— Тоже сокровище — ванночка! — издевался Толька. — Я тебе три зажима дал и пробирки для анодного аккумулятора добыл! Подумаешь, ванночка!

Оба они вцепились в конденсатор; внезапно там что-то хрустнуло… Толька изо всех сил ударил Володю головой в живот. Мальчики барахтались на полу, пыхтели…

Тут Веснин опять не мог не улыбнуться, вспомнив, как он спускался по темной лестнице, вытягивая шею, чтобы не запачкала рубаху капающая из носа кровь.

— Ты смотри, на нашей улице не показывайся! — кричал ему вслед Толька.

И Володя отступил на свою, на Владимирскую улицу, под сень раскидистых большелистных каштанов. Деревья были очень старые. Их посадили еще при генерал-губернаторе Фундуклее, том самом, который проложил когда-то Фундуклеевскую улицу, ту улицу, куда Володе был дан совет не показываться. Колючие, игольчатые, как ежи, оболочки каштанов лопались, и то тут, то там с легким стуком падали на землю коричневые каштаны. Они были глянцевитые, с чуть вдавленной, похожей на оттиск ногтя серой верхушкой. Володя любил собирать эти твердые круглые плоды. Но теперь он шагал, отбрасывая ногой прекрасные спелые каштаны:

— Погиб конденсатор! Не собрать теперь приемника… Вот тебе и «говорит Москва»!

Вернувшись домой, он все же зарядил аккумулятор, поплевал на пальцы, приложил их к клеммам аккумулятора, чтобы проверить напряжение, и вздохнул.

«Нет, все кончено! Без конденсатора приемника не собрать…»

«Точно такое же чувство было у меня, — подумал Веснин, — когда я возвращался от Горбачева с ионосферной станции. Все пропало, импульсного прибора мне не создать… Но вот этот прибор создан, а в главке никто этим вопросом не интересуется… Расширить работы на свой страх и риск Жуков не разрешит…»

На другом конце бульвара играл оркестр. Исполняли вальс «На сопках Маньчжурии».

«Без конденсатора приемника не собрать», — так думал Володя Веснин, вернувшись домой с Фундуклеевской улицы.

Но утром он решил переделать схему так, чтобы обойтись без конденсатора переменной емкости. В последнем номере журнала Радиолюбитель был описан одноламповый приемник Микросолодин с настройкой металлом. И когда Володя обдумывал, что легче будет изъять из домашнего хозяйства: медную крышку от чайника или один из мельхиоровых подстаканников, чтобы сделать настроечный экран, раздался стук в дверь.

Володя открыл. На лестничной площадке стоял Толя и плевал в пролет. В руках у него был переменный конденсатор. Толя взглянул на Володю и отвернулся.

— Я подпаял все пластины на конденсаторе и проверил его — замыкания нигде нет, — сказал он, снова плюнув в лестничный пролет.

— А я сегодня все утро анодный аккумулятор заряжал. Здорово напряжение дает! Пробовал одним полюсом на язык — до сих пор во рту кисло!

Через полчаса монтаж приемника был в разгаре.

— Ты только не перепутай концов от накальной батареи и от анодного аккумулятора, а то лампу сожжем, — командовал Толя.

Мальчики снова уперлись лбами друг в друга, прижали к ушам черные раковины телефонов. Там слышалось шипенье.

— Еще, еще давай! — кричал Толя. — Обратную связь увеличивай!

Шипенье усилилось. Что-то щелкнуло и, как тогда на метеостанции, в телефонах открылось незримое окно в гулкий океан. Несметные волны звуков прихлынули к ушам. Володя тихо поворачивал конденсатор, и побежала разноголосая вереница волн. Разнотонные писки, голубиное стонущее воркованье… Но вот из этого хаоса возник и окреп отчетливо и твердо выговаривающий слова красивый мужской голос: «Говорит Москва!»

— Москва… — шепотом повторил Володя.

— Москва! — закричал Толя.

Да, Москва. Это была Москва…

* * *

«А теперь возможность не только слышать, но и видеть по радио стала реальностью, — думал Веснин. — Современное движение науки и техники производит впечатление какого-то взрыва по сравнению со всем достигнутым в длинные вереницы предыдущих столетий».

Слушая монотонный гул волн и звучание отдаленного оркестра, Веснин размышлял о тех далеких доисторических временах, когда люди впервые овладели огнем.

«С тех пор возникали и рушились царства, достигли своего высшего расцвета и пали Египет, Греция, Рим, Византия… И только в начале второго тысячелетия нашей эры люди научились превращать в механическую работу энергию, освобождаемую при химических реакциях горения, — был изобретен порох… А Сидоренко славный малый, „свой в доску“», — заключил свои размышления Веснин и встал со скамьи. Он раскаивался, что не пошел с Анатолием на аэродром, и было неловко перед самим собой за то, что так долго колебался: идти на ужин в «Поплавок» или не идти.

Он направился было прямо туда, но, подумав, что Сидоренко, верно, еще не успел вернуться с аэродрома, решил сначала, на всякий случай, заглянуть в клуб.

К удивлению Веснина, его действительно ожидало письмо, посланное из Ленинграда авиапочтой, очевидно, следом за ним, вдогонку. Это писал начальник лаборатории завода Кузовков:

Дорогой Владимир Сергеевич, пишу вам скорее для того, чтобы доказать свою преданность магнетрону и тем поднять вам настроение перед докладом, чем для информации; однако новости кое-какие все же есть. В ближайший вторник в Москве, в главке, состоится совещание по радиодистанциометрии. Насколько мне известно, вопрос о магнетронах там не собираются поднимать. Прошло предложение Евгения Кузьмича Горбачева строить установки на коротких волнах, то есть, с нашей точки зрения, это волны длинные — метровые. В установках хотят применять триодные генераторы.

Я считаю, что наше дело правое, и рано или поздно мы все же это докажем. Вы, вероятно, знаете, что сын Пантагрюеля Гаргантюа находился во чреве своей матери вместо девяти одиннадцать месяцев, зато и родился великаном и сразу вместо «уа-уа» завопил «буа-буа», то есть на чистейшем французском языке потребовал водки.

Я хочу вас подготовить к тому, что с магнетроном придется еще долго выжидать, но нам нечего огорчаться таким исходом дела. «Что могли бы вы привести на этом совещании в пользу своего подзащитного?» — как говорит наш общий знакомый инженер Муравейский.

У нас нет бесспорных доказательств в пользу сантиметровых волн против метровых и в пользу магнетрона против триодов.

А посему постарайтесь использовать хорошенько свое пребывание на юге. Купайтесь, загорайте и не подражайте тому черту, который не пил, не курил, а все же в ад угодил. Жму руку, ваш С. Кузовков.

Прочитав письмо Кузовкова, Веснин готов был сию минуту мчаться в Москву. Потом он подумал, что совещание должно состояться на следующий день, и поездом на это совещание уже никак не поспеть. Перечитав письмо еще раз, Веснин понял, что вообще ему ехать действительно не с чем.

Если бы найти веские доказательства в пользу сантиметровых волн, если бы, кроме личного убеждения, что магнетроны лучше триодов, можно было бы привести убедительные экспериментальные данные… Нет, пока в пользу магнетронного генератора Веснин не мог привести ни одного убедительного доказательства…

В ресторане «Поплавок»

Первым в ресторан явился Сидоренко. Его знакомый летчик дал обещание, что пойдет побриться на вокзал. В городе парикмахерские были уже закрыты.

Сидоренко стоял у окна и смотрел на воду. Свет из окон дробился на волнах. Желтые блики колебались, бежали к берегу, гасли. Но как только гряда волн выбегала из полосы отраженного света, блики вновь возникали на новых группах волн. Море вздымалось, с грохотом падало вниз. А свет из окон все дробился на волнах, не исчезал, не смывался…

Сидоренко помнил мать Веснина молодой и прекрасной. Он вспоминал, как учился в ее классе и как в день 8 марта ученики поставили ей на стол фиалки в граненом стакане. Она была их любимым, даже обожаемым преподавателем. Чем достигла она такой преданности, такого уважения со стороны учеников? Этого Сидоренко не мог бы и сейчас определить, но он хорошо помнил, с каким волнением ждал ее вызова к доске или ее взгляда.

Он помнил, как Лариса Евгеньевна пришла к ним домой, когда они с отцом вернулись с похорон матери. На окне у Толи стоял ящик, в котором он проращивал горох. Одни горошины лежали, разделившиеся на две дольки, из них дугой тянулся к земле белый нежный корешок. Другие уже пустили вверх два зеленых листика.