Последние ворота Тьмы - Алексей Ефимов

Это был долгий рассказ: из его памяти всплывало куда больше подробностей, чем ему бы хотелось. Здесь она определенно улучшилась: стоило только подумать о чем-либо из прошлого, как воспоминания начинали сами рватся вверх, иногда даже против его воли. В Харе он часто вспоминал такое, что, казалось, должен был забыть, отчего его жизнь — её отражение в его памяти — стала едва ли не вдвое длиннее.

— Нам придется спуститься вниз, — сказала Симала, когда он закончил. — Слишком многим нужно это узнать. Я помогу тебе найти группу, которая занимается Эменнаем. Ты должен будешь снова рассказать им всё, что только помнишь. Я знаю, что это утомительно, но это очень важно.

Лэйми кивнул. Ему не хотелось этого делать… но он был должен. Разве не для этого он оказался здесь?

— Это война, правда? — спросил он, уже одевшись и быстро скользя между прутьев. — Нравится нам, или не нравится, но мы должны сражаться. Мы не можем стоять в стороне.

— Мы можем всё, Лэйми. И мы никому не обязаны. Но знание, открытое нам, заставляет нас действовать.

Глава 4:

Последние ворота Тьмы

1.

Лэйми проснулся, лениво глядя в потолок. Он лежал нагишом, на спине, закинув руки за голову. Симала спала рядом с ним, — поджав ноги к груди, она уютно свернулась в углублении покрытого мехом пола. Вокруг, подобная неощутимому теплу, висела тишина — запертый силовым полем вход не пропускал внутрь звуков.

Он улыбнулся, глядя на спящую подругу — та уткнулась лицом себе в коленки, укрывшись волосами, как плащом. Похожая сейчас на ребенка, Симала немного пугала его и вызывала тревожное изумление своей неисчерпаемостью. Хотя Лэйми жил в Харе уже чуть больше года, он так и не смог понять её, даже приблизиться к этому — каждый раз Симала являла ему новую грань своей сути и казалась непознаваемой бездной, словно Вселенная. Она и в самом деле была гораздо больше его — хотя бы по массе событий, хранившихся в её памяти. Каждый из обитателей Хары в конце концов получал знания всех остальных — хотя использовать их было вовсе не просто. Порой испуганный Лэйми решал, что истощил свой внутренний мир, рассказав ей всё, что только мог, и каждый раз ошибался, но всё равно, несоизмеримость их жизненного опыта угнетала его. Симала, впрочем, не обращала на неё внимания. Она превосходила всех знакомых ему прежде девушек умом, всегда могла найти новую тему для общения и от неё он узнал очень много. Чувственная любовь была для неё приятным перерывом в размышлениях и она предавалась ей весьма увлеченно. Лэйми не помнил, сколько уже раз он лежал нагим — как вот сейчас — а Симала тихонько касалась ногтями его подошв, невольно поджимавшегося живота и других чутких мест, заставляя всё в нем замирать… а потом садилась на нем верхом, сунув пальцы босых ног под его зад и непринужденно двигаясь, отчего стан Лэйми невольно выгибался, словно лук. Опираясь на локти заброшенных за голову рук, задыхаясь, он терял всякое представление о времени — это длилось, казалось, целую вечность. Ещё большим удовольствием было дарить его подруге…

Впрочем, любовь составляла только часть — хотя и самую важную — его счастья. Другой, даже более интересной, была сама Хара и её жители. За этот год он тридцать один раз уходил в Море Снов. Обычно всего на несколько часов, но однажды ему пришлось провести там восемь дней. После того достопамятного первого раза ему больше не удавалось вмешаться, — но даже просто смотреть было безумно интересно. Каждый раз он попадал в совершенно новый мир.

Ещё более интересно было слушать рассказы обитателей Хары — их опыт был несравненно больше. Здесь Лэйми оказался в привилегированном положении, так как рассказчиков вокруг было много, а слушателей — явно недостаточно. Разнообразие миров Хары было выше всех представлений — планеты с двойными солнцами, с тройными и пятикратными. Была даже одна с целым роем маленьких, злых, сине-белых светил. Планеты с кольцами; планеты с роями лун; двойные планеты, полнеба которых загораживала планета-двойник. Планеты с разной силой тяжести, с разным климатом, с разной природой. Разнообразие культур, как ни странно, было меньше разнообразия начальных условий — в этом отношении все первобытные миры были неотличимо похожи. Лишь с ростом культуры различия возрастали. Но здесь Лэйми пришлось сделать одно, очень неприятное открытие.

Человеческие расы и цивилизации были смертны. Число миров Хары вовсе не было постоянным. Первобытные культуры могли существовать очень долго, но стоило им перейти в технологическую стадию — и они исчезали самое большее через несколько тысяч лет. Основной причиной их гибели было вырождение, но Лэйми полагал, что причина другая — отчаяние. Люди могли летать к звездам, но ни одна из их культур не достигла уровня, на котором возможно изменять Реальность. Для этого цивилизация должна была существовать миллионы лет, то есть, быть стабильной. Человеческим культурам недоставало сплоченности; они бросались из одной крайности в другую, воевали друг с другом и быстро гибли. Едва ли не единственной причиной этого была фатальная невозможность принять другую точку зрения, отличную от часто ложных представлений о морали и чести. Дети Хары старались это изменить, но их помощь была только каплей в океане страданий.

Конечно, нельзя было исключать, что какая-нибудь из человеческих рас станет сверхрасой, какой стали Манцибурны, перейдет в другие Вселенные и пребудет вовеки. Но шансов на это оставалось всё меньше. Люди возникали везде, вновь и вновь — но число их планет сокращалось, хотя и очень медленно — должно было пройти ещё семь или девять миллиардов лет, чтобы они исчезли вообще. Сама Вселенная тоже не была вечной, так что обитателей Хары это мало трогало. Особенным вниманием среди них пользовались миры или места с веселой и бестревожной жизнью и они всеми силами старались поддержать и сохранить их — не столько ради их обитателей, сколько ради возможности хоть немного отдохнуть от бесконечных рассуждений о прошлом и будущем. Лэйми поступал так же. Ему было очень приятно узнать, что Паулома оказалась в числе этих мест. Сугха очень приблизилась к ней, но ещё не стала неотвратимой угрозой.

Устав от неохватного разнообразия Хары, он вновь находил утешение в объятиях Сималы. Охэйо повезло меньше. Его отношения с Маулой были просто ангельскими — она считала чувственную любовь развлечением для животных. А Маула Нэркмер была не из тех, кого можно переубедить — словами или чем-либо ещё. Но, хотя на Охэйо с интересом смотрело множество других девушек, он сам смотрел только на Маулу. Любовь, на взгляд Лэйми, была престранной вещью. Впрочем, Аннит вовсе не выглядел убитым горем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});