Записки несостоявшегося гения - Виталий Авраамович Бронштейн

Вопросы, которые нас ожидают на Небе:

— был ли ты честен в деловых отношениях?

— выделял ли ты время для изучения (чтения) Торы?

— оставил ли после себя потомство?

— ожидал ли спасения, прихода Мессии?

— старался ли понять одно из другого?

Будь моя воля, я бы добавил сюда:

— любил ли ты людей?

— помогал ли им, когда мог?

— любил ли ты животных, болело ли у тебя сердце, когда им было плохо?

— любили ли они тебя?

* Иудаизм сумел сохранить еврейский народ. Хотя евреи оберегали иудаизм хуже, чем он

— евреев…

Сюжеты: "МОЯ СПАСИТЕЛЬНИЦА — ЕВРЕЙСКАЯ ОБЩИНА"

__________________

ПИСЬМО ГЕНЕРАЛУ МИЛИЦИИ

Уважаемый г-н генерал!

Пишет Вам бывшая жена сотрудника милиции и мать его ребенка. Я попала в

ситуацию, из которой, кажется, по законам Украины выхода нет, и вы — моя последняя

надежда и спасение. Я работаю учительницей, живу с мамой-пенсионеркой и сыном-школьником. У моего бывшего супруга уже давно другая семья, а мы живем трудно.

Два года назад у нас появилась возможность выехать на постоянное место

жительства в Германию, и все это время я пыталась уговорить бывшего мужа дать

разрешение на выезд сына. Он долго держал нас в подвешенном состоянии: то отказывал, то обещал подумать. По-моему, это делалось с целью дотянуть до истечения срока

разрешения на въезд в Германию. Последнее, что он сделал: сказал, что отпустит со мной

ребенка, если будет уверен, что он там не пропадет, и я смогу это как-то подтвердить.

Я была вынуждена обратиться к человеку доброй души, нашему раввину Иосифу

Вольфу, он связался с раввинатом Германии, и там, учитывая необычность ситуации, впервые, в порядке исключения, дали гарантийное письмо (его копию я прилагаю), что

будут оказывать нам всестороннюю помощь помимо государственной программы приема

эмигрантов. А мой бывший муж в очередной раз сказал, что он передумал…

Вот-вот закончится срок нашего разрешения на въезд в ФРГ, счет уже идет на дни, а меня, как заколдованную, преследуют одни несчастья.

Тяжело заболела мама и уже два раза попадала в реанимацию. У нас нет денег на

лечение, у нас нет денег платить за чужую квартиру, у меня нет сил сделать страшный

выбор: или бросать моего мальчика и уезжать спасать маму в Германию, или оставаться

здесь с ребенком — ценою жизни своей матери…

Я не могу жить, постоянно чувствуя, как у меня проваливается почва под ногами.

Я не могу смотреть на своего недоедающего ребенка и не хочу видеть, как медленно

угасает без лекарств моя старенькая мама — помогите мне!

Мой мальчик — очень хороший и чуткий. Он все видит и понимает. Последнее

время он сидит по вечерам и часами молча смотрит в темное окно. А недавно, когда к нам

332

приходили из ЖЭКа и грозились отключить газ и тепло, он зашел в кухню, увидел, что я

плачу и тихо спросил:

— «Это все из-за меня, мама?».

Дорогой товарищ начальник милиции! Я боюсь, чтобы мой мальчик чего-нибудь

не натворил с собой, я уже стала бояться сама себя, услышьте, пожалуйста, мой крик! Вы

же добрый человек, вы спасаете других людей — спасите меня!

Поговорите с моим бывшим мужем, ведь он старший офицер милиции, неужели в

нем не осталось и капельки человеческого? Разве можно, мстя своей бывшей жене, так

больно бить по собственному сыну? Может быть, он прислушается хотя бы к Вам, своему

генералу?

Я знаю, что во всем виновата сама: зачем я выходила за него замуж? Но если бы

Вы знали, как я его любила…

Не обижайтесь на меня — еще я во многом виню Вашу проклятую милицию. Когда

муж был простым оперативником, это был совершенно другой человек: добрый, душевный и открытый. А потом его повысили: назначили «курировать» Кузнецкий рынок, в доме появились хорошие деньги, и даже близкие друзья перестали его узнавать.

Вот и ушел он от меня к этой женщине — тогда она была директором рынка, — а

сейчас стала удачливой предпринимательницей, владелицей двух дорогих кафе. А я

долгими месяцами хожу, уговариваю своего бывшего мужа, майора милиции Дмитрия

Ивановича Собко отпустить нас с сыном, дать нам волю… Больно говорить, но знали бы

Вы, как мне было стыдно, какой я была униженной и оплеванной, когда прошлым летом я

пришла у нему и просила выйти из дому на минутку для разговора, а он нарочно, чтобы

мне было слышно из открытого окна, громко сказал своей жене: — «Смотри, опять

пришла эта грязная жидовка!».

А потом они оба, сытые и холеные, настоящие новые господа, прошли мимо меня, в дешевом платье и старых туфлях, презрительно отворачиваясь, как от назойливой мухи.

Вот и все. Мне — 36 лет, моему мальчику — 13, неужели это конец? Неужели во всем

таком большом мире до нас никому-никому нет дела? Неужели мы, евреи, действительно, так прокляты вашим славянским богом, что с нами можно так поступать? И если сегодня

этот хозяин жизни, называет меня «жидовкой», то кто заставлял его жениться на мне и

приживать ни в чем не повинного ребенка? Ведь дитя не выбирает себе национальность, а

вот его несчастная мать должна была в свое время сто раз подумать, прежде чем выйти

замуж за его отца…

Сегодня у меня одна боль, один мучительный вопрос: что нам делать, как нам

быть — мне, моей маме и сыну?

Мне советуют оставить сына отцу, но если бы вы только видели, какими глазами

он смотрит на меня: он же так надеется, так верит, что я его не брошу…

Он говорит

мне:

— «Мамочка, не обращай на меня внимания, мне ничего не надо, я все выдержу, лишь бы не плакала ты…».

Он мне это говорит, и я перестаю соображать, мне хочется кричать на весь мир: -

Люди добрые! Умоляю вас: дайте нам волю, не губите невинные души!

(С этим письмом раввин Иосиф-Ицхок Вольф посетил милицейского начальника и

имел с ним долгий разговор. А потом генерал вызвал своего подчиненного.

В настоящее время мать с ребенком проживают в Германии, ее мама недавно

умерла там в больнице. Все, что с ними происходило в Херсоне, она вспоминает, как

дурной сон).

_____________________

СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО УЧЕНИКА ЕВРЕЙСКОЙ ШКОЛЫ № 59 ВОЛОДИ ПАНИНА

333

Восемнадцатое ноября.

Классная работа.

Сочинение на тему: «ГЛАВНОЕ В ЖИЗНИ — ЭТО ДОБРОТА!»

Наверное, мне очень повезло с добрыми людьми. Если бы не они, моя жизнь была

бы совсем