Люди талисмана - Ли Брэкетт

Но едва появилась эта мысль, как битва уже кончилась. Повелительная команда ударила в мозг, и черное забвение упало на него, как от удара кулаком.

Глава 5

Тьма. Он затерялся в ней и уже не был самим собой. Он летел сквозь мрак, нащупывая и окликая нечто исчезнувшее. И голос отвечал ему, голос, которого он не хотел слышать…

Тьма. Сны.

Заря. Он стоит в городе и наблюдает, как свет становится ярким и безжалостным, загорается на верхушках стен и медленно сползает на улицы, загоняя тяжелые тени в открытые окна и двери, так что дома кажутся черепами с пустыми глазницами и зияющими ртами. Здания уже не выглядят такими большими. Он проходит между ними, легко поднимается по ступеням, и выступы окон — не выше его головы. Он знает эти дома, и он смотрит на каждый, проходя мимо, называет его и вспоминает давнее, очень давнее…

Соколы спускаются к нему, вернее слуги с солнечными камнями в головах. Он похлопывает их по склоненным шеям, и соколы тихо шипят от удовольствия, но их пустой мозг не имеет ничего, кроме смутных ощущений. Он проходит по знакомым улицам, и там ничего не движется. Весь день от зари до заката и в наступающей затем темноте ничто не шелохнется, и меж камней — тишина.

Он не мог больше выносить город; время его еще не настало, хотя первые слабые признаки возраста коснулись его, но он спустился в катакомбы и занял свое место рядом с теми, кто ждал и еще мог говорить с ним мысленно, так что здесь он не был одинок.

Годы проходили, не оставляя следа в неизменном мраке погребального коридора.

Последние немногие мозги один за другим застывали, пока не исчезли все. И к этому времени возраст приковал и его к месту, так что он уже не мог встать и снова выйти в город, где он когда-то был молодым, моложе всех… Шеннеч, как его звали, Последний.

И он ждал в одиночестве. И только тот, кто родственник горам, мог вынести это ожидание в месте мертвых.

Затем, в грохоте и пламени, в долине появилась новая жизнь. Человеческая жизнь… Слабая, хрупкая, восприимчивая жизнь, разумная, незащищенная, обладающая жестокими и смущающими страстями. Очень осторожно, без спешки, мозг Шеннеча дотянулся до них и вобрал в себя.

Некоторые люди были более жестоки, чем другие. Шеннеч видел их эмоции как алые рисунки на темном фоне его мозга. Они уже сами стали хозяевами, и множество хрупких чувствительных мозгов огрубело из-за них. «Я возьму этих для себя, — подумал Шеннеч. — Рисунок их мозга примитивный, но крепкий и мне интересно».

На корабле был хирург, но он умер. Впрочем, для того, что было сделано, хирург не понадобился. Когда Шеннеч закончил беседу с выбранными им людьми, рассказав им о солнечном камне — не все, разумеется, — то они с восторгом согласились на то, что обещало власть. Шеннеч полностью взял их под контроль. И неуклюжие руки каторжников с удивительной ловкостью управлялись теперь с инструментами покойного хирурга, производя круглые вырезы и аккуратно углубляя камни в кости.

Кто тот человек, который лежит здесь спокойно под ножом? Кто те, что склонились над ним, со странными камнями между бровей? Имена. И я знаю их. Идите. Еще ближе. Я знаю человека, который лежит тут… и по лицу которого бежит кровь… Тревер закричал. Кто-то хлестнул его по лицу, намеренно, жестоко. Он снова закричал, стал отбиваться, все еще ослепленный видением и темным туманом, и голос, которого он так боялся, ласково заговорил с ним мыслью:

— Все прошло, Тревер. Все сделано.

Рука снова хлестнула его, и грубый человеческий голос хрипло сказал:

— Очнись! Очнись, черт тебя побери!

Тревер очнулся. Он стоял в громадной комнате, пригнувшись в позе бойца, вспотевший, хватающий руками пустоту. Видимо, он бросился сюда а полуобморочном состоянии с кучи шкур у стены. Гелт наблюдал за ним.

— Привет, землянин. Ну, каково чувствовать себя хозяином?

Тревер с удивлением воззрился на него. Яркий поток света падал через высокие окна и освещал солнечный камень между хмурыми бровями Корина. Взгляд Тревера сосредоточился на этой блестящей точке.

— Ну да, — подтвердил Гелт, — это правда.

Тревер был страшно поражен тем, что губы Гелта не двигались и слышимых звуков не было.

— Камни наделяют нас некоторыми способностями, — продолжал Гелт так же беззвучно. — Конечно, не такими, как у Него, но мы можем управлять соколами и обмениваться мыслями между собой, если расстояние не слишком велико. Естественно, наш мозг открыт Ему в любое время, когда Он пожелает.

— Боли нет, — прошептал Тревер, отчаянно надеясь, что ничего этого вообще не было и голова не болит.

— Конечно, нет. Он заботится об этом.

«Шеннеч! Если этого не было, откуда знаю я это имя? И этот сон, этот бесконечный кошмар в катакомбах…»

Гелт вздрогнул.

— Мы не употребляем это имя. Он этого не любит. — Он взглянул на Тревера. — В чем дело, землянин? Что ты такой бледный? Ты ведь смеялся, помнишь? Где же твое чувство юмора?

Он резко схватил Тревера за плечо и повернул лицом к громадному диску полированного стекла, вставленному в стену. Зеркало для гигантов, отражающее всю эту огромную комнату и карликовые фигурки людей.

— Иди, — сказал Гелт, подталкивая Тревера к зеркалу. — Иди, полюбуйся.

Тревер стряхнул с себя руки Гелта и подошел к зеркалу. Он положил руки на его холодную поверхность и вгляделся. Да, это было правдой.

Между его бровями мерцал солнечный камень. И это лицо, знакомое, обычное, не такое уж безобразное, к которому он привык за свою жизнь, стало теперь каким-то чудовищным, неестественным, маской гоблина со злобным третьим глазом.

Холод вполз в его сердце и кости. Он попятился, его руки слепо и медленно потянулись к камню, рот скривился, как у ребенка, и две слезы скатились по щекам.

Пальцы его коснулись камня, и на него нахлынула злоба. Он вонзил когти в лоб и царапал камень, не думая о том, что может умереть, если вырвет его.

Гелт побледнел и наблюдал. Губы его улыбались, но глаза были полны ненависти.

Кровь бежала по обеим сторонам носа Тревера. Солнечный камень все еще сидел на месте Тревер застонал и глубоко вонзил ногти, и Шеннеч позволил ему это делать, покуда страшная боль чуть не разломила пополам его голову и едва не бросила Тревера на пол. Тогда Шеннеч послал полную силу своего мозга. Не в ярости, потому что Шеннеч не чувствовал, не из жестокости, потому что он был не более жесток, чем его кузены-горы, а просто по необходимости.

Тревер почувствовал эту холодную силу, которая прокатилась по нему, как лавина. Он старался достойнее встретить ее, но она сломала его защиту, разломала, превратила в ничто и вошла в обессиленную цитадель его мозга.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});