Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

только выслушивала наши жалобы, но и реагировала на них. С учетом того что тюремные власти просто игнорировали нас, это было крайне важно. Тюремные правила требовали, чтобы администрация предусмотрела определенную официальную процедуру для приема жалоб заключенных. Тюремная администрация разработала такую процедуру, которая, однако, отличалась полным формализмом. Каждую субботу утром главный надзиратель приходил в нашу секцию и выкрикивал: «Klagtes en Versoeke! Klagtes en Versoeke!» («Жалобы и просьбы! Жалобы и просьбы!») Те из нас, у кого были эти самые klagtes и versoeke (а они были практически у всех заключенных), выстраивались в очередь к главному надзирателю. Один за другим мы подавали официальные жалобы на еду, одежду, количество посещений. Каждому из нас главный надзиратель кивал головой и просто отвечал: «Да, да», – а затем вызывал: «Следующий!» Он даже не записывал наших жалоб. Если же мы пытались выступить от имени наших организаций, то надзиратели кричали в ответ: «Здесь нет ни Африканского национального конгресса, ни Панафриканского конгресса! Verstaan?» («Понятно?»)

Незадолго до визита представителя Международного комитета Красного Креста мы представили официальный список своих претензий специальному уполномоченному по исправительным учреждениям. В то время нам разрешали писать карандашом на бумаге только свои личные письма. Тем не менее, тайно посоветовавшись друг с другом в карьере и в туалете, мы составили на бумаге такой список. Однако главный надзиратель отказался брать его, обвинив нас в нарушении существующих тюремных правил. В качестве одной из жалоб в Международный комитет Красного Креста мы указали, что тюремные власти не прислушиваются к нашим претензиям.

Для встречи с представителем Международного комитета Красного Креста меня вызвали в тюремную канцелярию. Международным представителем оказался мистер Сенн, бывший директор исправительных учреждений в своей родной Швеции, который затем эмигрировал в Родезию (в последующие годы он неоднократно посещал нас). Это был довольно нервный мужчина лет пятидесяти пяти, который, казалось, чувствовал себя не совсем комфортно в роли представителя международной организации.

На нашей встрече не было сотрудников тюремной администрации острова Роббен, что являлось принципиальным отличием от всех остальных наших посещений. Мистер Сенн попросил изложить все наши жалобы и претензии и выслушал их очень внимательно, делая подробные заметки. Он был очень вежлив и поблагодарил меня за все, что я ему рассказал. Тем не менее его первый визит отличался напряженной атмосферой. Никто из нас двоих не знал, чего можно ожидать друг от друга.

Я воспользовался этим случаем, чтобы пожаловаться на тюремные правила в отношении нашей одежды. Я заявил, что мы не хотим носить шорты и нуждаемся в надлежащей одежде, включая носки и нижнее белье, которых мы тогда были лишены. Я высказал также жалобы по поводу качества еды, количества посещений и писем, учебы, физических занятий, тяжелых работ и поведения надзирателей. Наряду с этим я упомянул некоторые просьбы, которые, как я знал, власти никогда не удовлетворят. Речь шла, например, о возможности перевода в тюрьмы поближе к нашим домам.

После нашей встречи мистер Сенн переговорил со специальным уполномоченным по исправительным учреждениям и его сотрудниками (я в это время ждал в тюремной канцелярии). По моему предположению, в ходе консультации с генералом Стейном мистер Сенн передал тому наши жалобы, отметив те из них, которые, по его мнению, были обоснованными. Вскоре после этого визита нам, действительно, выдали длинные брюки вместо шорт. Однако вряд ли мистера Сенна можно было отнести к числу прогрессивных парней. Судя по всему, за годы, проведенные им в Родезии, он неизбежно проникся духом расизма. Так, прежде чем вернуться в свою камеру, я напомнил ему о нашей жалобе на то, что заключенные из числа чернокожих африканцев не получали хлеба. Мистер Сенн выглядел слегка обескураженным. Он взглянул на полковника, начальника тюрьмы, и ответил мне: «Знаешь, Мандела, хлеб очень вреден для ваших зубов. Блюда из маиса для них гораздо полезнее. Они делают их крепче».

В последующие годы Международный комитет Красного Креста направлял к нам более либеральных представителей, которые всей душой болели за улучшение нашего содержания. Эта организация играла также значимую роль в той области, которая, на первый взгляд, казалась второстепенной, но на самом деле являлась крайне важной для нас: она часто предоставляла финансовые средства тем женам и родственникам, которые не имели возможности оплатить свою поездку на остров Роббен.

После того как мы оказались на острове Роббен, среди наших сторонников возникло беспокойство, разрешат ли нам там учиться. Через несколько месяцев после нашего перевода на остров власти объявили, что желающие учиться могут подать соответствующее заявление. Большинство из нас так и сделало. Хотя мы относились к заключенным категории D, власти дали нам такое разрешение. Очевидно, после судебного процесса в Ривонии правительство Национальной партии чувствовало себя уверенно и считало, что предоставление нам прав на образование не сможет причинить ему какого-либо вреда. Позже оно пожалело об этом. Тюремными правилами не предусматривалась учеба в аспирантуре, но в моем случае сделали исключение, поскольку я создал прецедент, находясь в заключении в тюрьме «Претория Локал».

Очень немногие из заключенных в нашей тюремной секции имели степень бакалавра, и многие записались на курсы университетского уровня. Довольно многие не имели аттестатов о среднем образовании и выбирали соответствующие курсы, чтобы обеспечить себе хотя бы этот уровень образования. Некоторые из заключенных уже были высокообразованными людьми (например, Гован Мбеки и Невилл Александер), однако другие не продвинулись выше стандарта V или VI. Долгие месяцы практически все мы учились на ту или иную степень. Ночью наша тюремная секция больше походила на читальный зал, чем на тюрьму.

Однако право продолжать учебу в тюрьме обговаривалась целым рядом условий. Были запрещены к изучению некоторые предметы, такие как политика и история военного дела и войн.

В течение многих лет нам разрешалось получать деньги только от своих семей, поэтому заключенные, не имевшие финансовых средств, не могли выделить достаточно денег на приобретение книг или оплату образовательных курсов. По этому признаку сразу же можно было определить уровень благосостояния заключенного. Нам также не разрешалось одалживать книги другим заключенным, чтобы предоставить возможность учиться нашим менее состоятельным коллегам.

Между нами постоянно возникали споры насчет того, следует ли нам принимать от властей право на образование. Некоторые члены движения «Единство», например, настаивали на том, что мы тем самым принимаем подачку от правительства, что ставит под угрозу чистоту наших помыслов. Они утверждали, что образование должно являться не условной привилегией, а неограниченным правом для всех граждан. Соглашаясь с последним утверждением, я наряду с этим считал, что мы, тем не менее, не должны отказываться от учебы. Как борцы за свободу и политические заключенные, мы были обязаны совершенствоваться и расширять