Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

Этого оказалось уже вполне достаточно. Сличение почерков показало полную идентичность четырех документов: одного из шести гостиничных бланков, одной из пяти телеграмм, заявки на «Кармен-сюиту» с Майей Плисецкой — и анонимного письма. И бланк, и телеграмма, и заявка на билет в Большой театр были подписаны доктором Робертом Шарки, приезжавшим в Москву в составе группы американских ученых.

Ермолину доставили описание внешности: немолодой, но моложавый мужчина, слегка вьющиеся волосы с сильной проседью, продолговатое лицо с глубоко посаженными светлыми глазами, при чтении пользуется очками в дорогой черепаховой оправе.

Ученые о докторе Роберте Шарки ничего не слышали, но это ровным счетом ничего не значило: за границей специалист, даже очень крупный, мог работать на какую-либо фирму при жестком условии со стороны владельцев, что результаты его исследований не будут публиковаться открыто или за его подписью. Случалось, что из-за соображений конкурентной борьбы в сейфах монополий укрывались надежно от посторонних взоров открытия и мирового значения.

Чекисты расспросили молодого советского инженера, аспиранта одного из ведомственных институтов, больше других контактировавшего с этой группой по поручению своего руководства в качестве сопровождающего и переводчика.

— Доктор Шарки? Приятный человек. Дружелюбный, вызывает симпатию. Как ученый? Видите ли, в литературе мне его труды никогда не встречались, но, судя по разговорам на технические темы, по тому, как схватывает он суть дела, по масштабности суждений, это, безусловно, очень крупный специалист. Точнее? Ну, если угодно, не ниже доктора наук по нашей табели о рангах.

Последующие две недели ничего не добавили к тем скудным сведениям о докторе Шарки, которыми уже располагал Ермолин. А еще через две недели ему доставили новое письмо Доброжелателя. Оно было отправлено из Берлина в адрес начальника почтового отделения при Центральном телеграфе на улице Горького. Когда начальник вскрыл конверт, то обнаружил в нем второй, заклеенный липкой лентой «скотч» и адресованный уже «Компетентным органам СССР».

Текст письма, на сей раз отпечатанного на машинке, гласил:

«Резидент Лоренц получил из Москвы вторую часть материалов по улучшению качества сплава ответственного назначения. Напоминаю, что первая часть была передана ему советской гражданкой под псевдонимом Баронесса. Материалы уже интенсивно изучаются группой специалистов.

Есть основания полагать, что московский источник информации Лоренца имеет прямое отношение к данным исследованиям в СССР.

С уважением, ваш Доброжелатель».

Из этого письма, не содержащего, правда, почти ничего нового для него (кроме того, что материал, отправленный Корицким через связника, уже дошел по назначению), Ермолин сделал вполне обоснованный вывод, что Доброжелатель, или Роберт Шарки, настроен достаточно серьезно. Первое письмо он мог, в конце концов, написать, движимый каким-то личным порывом. Из второго следовало, что его автор принял для себя важное решение и намерен его придерживаться и дальше. Несомненно было также, судя по информированности и продуманности способа отправки второй информации, что Роберт Шарки не только профессиональный ученый, но и человек, хорошо знакомый с конспирацией.

— Его нужно найти во что бы то ни стало, — говорил Ермолин Турищеву. — Мы успокоили противника на данном этапе на какой-то срок. Но кого именно? Нам неизвестно, кто такой Лоренц, мы можем только гадать, сколько времени их специалисты будут возиться с материалами Корицкого и в каком направлении следует подбрасывать км пищу для ума.

Полковник развел руками:

— К сожалению, мы не можем задать этому профессору, или кто он там у них, ни одного вопроса. Ермолин улыбнулся:

— Понимаю, хорошо понимаю это, Григорий Павлович. Тем не менее прошу вас подготовить несколько вопросов, которые вы бы ему при случае задали.

— Шутите, Владимир Николаевич.

— Как знать! — Ермолин встал, давая понять, что разговор окончен. — Лично я льщу себя надеждой, что такая возможность нам еще представится.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Турищев ушел. Наметив вопросы к завтрашнему совещанию с сотрудниками, Ермолин вызвал помощника.

— Я просил повторно прислать мне сегодня одно довоенное дело.

— Уже прибыло, Владимир Николаевич, — кладя на стол папку, сказал помощник.

— Что же вы не дали сразу?

— Вы были заняты... Сначала Григорий Павлович, потом телефон.

Ермолин только хмыкнул. Капитан Ряшенцев второй год исполнял обязанности его помощника, но Ермолин все еще не разучился удивляться его чувству такта.

— Я немного поработаю, — сказал он.

— Сколько именно, Владимир Николаевич?

Ермолин вскинул глаза на круглые часы над дверью:

— Пятьдесят минут.

Капитан ушел. Ермолин мог быть уверен, что в течение пятидесяти минут его не потревожит ни один телефонный звонок и ни один посетитель.

Он распахнул папку и на первой же странице увидел такой знакомый бисерный, буквы словно на нитку нанизаны, почерк Никитыча.

Глава 16

Минуло несколько месяцев. Дело о сплаве не то чтобы потеряло свою остроту, но вошло в колею налаженной, осуществляемой по определенному плану длительной операции. Выявился круг лиц, имеющих к ней кто прямое, кто косвенное отношение. Остальные сотрудники занялись иными, быть может, не менее важными делами.

Оставалось, собственно, только одно неясное пятно — кто такой этот Роберт Шарки, или Доброжелатель, какими мотивами он руководствовался и какие шаги еще предпримет.

Корицкий, как и полагал Ермолин, действительно оказался если не талантливым, то, во всяком случае, очень способным ученым. Освободившись от так долго угнетавшего его чувства унизительного страха, он работал все это время, словно сбросив гору с плеч, даже с каким-то ожесточением. Новые идеи рождались в его голове — одна интереснее другой. Эксперименты тоже приносили важные результаты. Некоторые из них вполне могли послужить основой для самостоятельных, перспективных разработок. Идя по пути реализации своей старой концепции, Корицкий создавал теперь уже и настоящие ценности.

Сотрудники. лаборатории приметили в характере своего шефа существенные изменения: раньше при любом успехе он любил, как говорится, распушить перья, самое скромное достижение комментировал широковещательно и самодовольно. Теперь Корицкий стал куда скромнее, не балагурил, беспощадно обрывал все не относящиеся к делу разговоры и обсуждения, круто всыпал за опоздания на работу и затянувшиеся перекуры, чего раньше за ним не водилось. Словом, милейшего душку Михаила Семеновича словно подменили. Корицкий изменился и внешне — изрядно похудел, отчего стал выглядеть моложе и здоровее, черты его лица, прежде несколько аморфные, приобрели определенную завершенность, походка стала быстрой и энергичной.

Составить первую посылку за кордон, которую Корицкий передал незнакомцу у Провиантских складов, было относительно просто. Ее основу составили те материалы, которыми Михаил Семенович тогда действительно располагал. Их только в определенном направлении откорректировали по совету Осокина и других специалистов.

Теперь дело обстояло иначе.

Составлять новые посылки для Лоренца оказалось куда сложнее. Требовалось тщательно взвесить значение каждого материала в отдельности и их сочетание в целом, продумать необходимость передачи каждой формулы, каждого образца. Никак нельзя было упустить за рубеж те подлинно ценные материалы, которыми лаборатория Корицкого ныне могла справедливо гордиться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И тут снова неоценимую помощь оказал Осокин. Благодаря его заботам не только гарантировалось полное соблюдение интересов нашей страны, но и достигалась высокая убедительность отсылаемых Лоренцу материалов.

В апреле случилось то, чего Ермолин подсознательно все это время ждал: пришло письмо от Доброжелателя. Оно было написано по-русски, от руки, и вложено в стандартный советский конверт с отпечатанной типографским способом четырехкопеечной маркой и поздравлением по поводу Международного женского дня Восьмое марта. Судя по штемпелю, письмо было опущено в почтовый ящик где-то в районе Васильевской улицы. Отправитель, как это следовало из текста, шел на установление прямого контакта с «компетентными органами СССР» — так значилось на конверте.