Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Калина гостей привечала, разговоры с ними вела любезные и гарбузы не выкатывала, однако всякий раз так выходило, что уезжали они, не получив ясного ответа, дело их откладывалось до каких-нибудь праздников, а там и забывалось. Другие девчата оказывались сговорчивее и судьбу свою решали скорее. Сотник догадывался, откуда у дочки его бралось упрямство, но Василя в доме не поминал и не мешал Калине отваживать сватов. У старика была своя задумка, и в этом замысле слухам о гордой неприступности его дочки отводилось не самое последнее место.
Так минул и второй год без Василя. Никто уже не мог сказать о нём ничего, не слыхали, где он и жив ли, да и забывать понемногу стали, что уехал когда-то их этих мест такой парубок. Много их было, но немного осталось, старая с косой попусту по земле не гуляет, а жнёт-пожинает, дела своего не оставляет.
Промучившись днями без радости и ночами без облегчения, в осень, когда холодные дожди засевали поля небесной водой, снова пошла Калина к ведьме. А той уже и объяснять не пришлось, зачем явилась к ней дивчина.
— Приходи на полный месяц. И принеси перстень золотой со смарагдом, — велела старуха, будто знала, что есть у Калины такой перстень, а может, правда знала, на то она и ведьма.
Вернулась дочка сотника домой, а в полнолуние, через три дня, достала из шухлядки под ключом отцовский подарок, завёрнутый в шелковый платок. И так тяжко стало на сердце её, что пошла она в хату к старухе, будто в тягучем сне.
Как и в первый раз, дала хозяйка ей зеркало, посадила спиной к столу, налила в чашу воду, а после бросила на дно перстень. Когда две капли крови упали в чашу, вода не покраснела, но замутилась, поросла тиной, и в эту каламуть ведьма начала сыпать песок. Калина смотрела в зеркальное стекло как сквозь туман, но туман не отступал, а ветер гнал его от моря на песчаный берег.
Грядой тянулись вдоль воды бурые холмы и уходили вдаль, как спины волов. На первом из них был разбит зелёный шатер из богатых тканей со входом-ковром, рядом догорал костёр, пятёрка лошадей паслись внизу холма, пытаясь найти хоть травинку на просоленном песке. Вбитые в соседний холм, упирались в небо высокие колья. У основания они были кое-как обструганы и сочились смолой, сверху — темнели запекшейся кровью, а посередине, изогнувшись в судороге смертельных мучений, разинув черные рты, застыли насаженные на кол мертвецы. Калина не слышала ни накатов моря, ни бряцанья лошадиной сбруи, ни шума ветра, и оттого ей казалось, что небо, под которым существует такая жестокая смерть, не может быть её небом, и воздух, который гонит беззвучный ветер, не может быть её воздухом.
Из шатра вышло несколько казаков, и тот, похожий на Василя, был среди них. Его лицо уродовал грубый шрам. Калина сама не понимала, как смогла узнать в нем прежнего своего жениха. Разве только по серьге да по синим молниям глаз.
Казаки, не мешкая, спустились с холма и вскочили в сёдла. Следом за ними спешили, но увязали в песке и не поспевали слуги, тащившие тяжелые сундуки. В море, неподалеку от берега, то показываясь, то скрываясь за завесой тумана, серел широкий парус.
— Вот тебе песок, — сказала ведьма, когда свеча догорела. — Он теперь твёрдый как камень, сколько ни бей его — не расколешь. Знай только, когда жених проедет половину пути к тебе, песок сам рассыплется.
Калина не помнила, как взяла подарок и как дошла до отцовского дома. В ту ночь она занемогла тяжело и надолго, будто провалилась в чёрный омут, и на свет из хаты вышла только весной. Она не знала, что такое видела у ведьмы, кем были люди, умершие на кольях, что мог делать в этом жутком месте Василь. Калина молилась в надежде забыть все, что примерещилось ей в ночь полнолуния, и тут же страшная мысль поражала её — не Василь ли погубил их такой страшной смертью? Кем он стал за эти годы? Каким вернётся к ней, и вернётся ли?
Перед Ильиным днем сотник сказал дочке, что хочет взять её с собой на ярмарку в Белую Церковь. Нет у нас такого обычая, чтобы незамужние дивчата по ярмаркам разъезжали, но и запрета на то нет. Калине ярмарка будет праздником, а сотнику — приманкой для дочки.
Всё есть на ярмарке: и кораллы с серебряными дукачами, и простые намыста, и серьги — змейками, кнышиками, калачиками… А сапожки какие! А каблучки с закаблуками! Новенькие, точеные, сами в руку ложатся. И свитки какие хочешь тут: и чёрные, и красные, и белые, расшитые, да с кистями и стричками. Идешь от ятки к ятке, а скрипка такое выпиликивает, что не устоять. Басоля сердится на скрипку, гудит с укоризною, а бубен поддакивает, рассыпается мелкими брызгами, блестит музыка, сверкает.
Никогда сотник не жалел ничего для любимой дочки, а тут и совсем разгулялась широкая казацкая душа. Всё, на что падал быстрый взгляд Калины, подбирал он, не торгуясь, только бы слетел с прекрасных глаз её туман печали и сияли они, как прежде, беззаботно и весело.
После ярмарки, когда возвращались уже на хутор, выезжая из Белой, вдруг хлопнул себя по лбу сотник.
— Вот я старый дурень, из памяти совсем выжил — на Илью именины были у белоцерковского полковника, давнего моего побратима. Это ж с ним, не вспомнить в каком году, заявились мы к батьку нашему и гетману Петру Конашевичу, милости его просить, чтобы записал он нас в запорожское войско. Что ж я, так и
- Запасный полк - Александр Былинов - О войне
- Переселенцы - Мария Сосновских - Историческая проза
- 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг» - Роман Пономаренко - О войне
- Неизвестные страницы войны - Вениамин Дмитриев - О войне
- Хроники разведки. Мир между двумя войнами. 1920-1941 годы - Александр Юльевич Бондаренко - Военное / История
- Письма русского офицера. Воспоминания о войне 1812 года - Федор Николаевич Глинка - Биографии и Мемуары / Историческая проза / О войне
- Мишени стрелять не могут - Александр Волошин - О войне
- Неизвестная война. Краткая история боевого пути 10-го Донского казачьего полка генерала Луковкина в Первую мировую войну - Геннадий Коваленко - Историческая проза
- На высотах мужества - Федор Гнездилов - О войне
- Тайный фронт Великой Отечественной - Анатолий Максимов - Военное