Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

Сарик вздрогнул, ощутив порыв холодного ветра, и, взглянув на свою миниатюрную госпожу, в который уже раз восхитился твердостью духа, что позволяла ей сохранять достоинство. Но она была связана и беспомощна, с ней обращались как с последней рабыней, и в душе у Сарика поднималась и искала выхода ярость.

Словно прочитав мысли советника, Мара послала ему ту неотразимую улыбку, которая внушала людям преданность и заставляла гордиться тем, что они служат именно ей.

— Я справлюсь, Сарик. Ты только не давай своему воинственному кузену лезть на рожон из-за вещей, которые не имеют значения. Потому что вот это, — тут она подняла руки, все еще стянутые ремнями из сыромятной кожи, — и это,

— она подковырнула ногой загаженную почву, — совсем не важно. Ассамблея магов устроила бы нам кое-что похуже. Пусть только мне предоставят возможность побеседовать в Дарабалди с верховным вождем Турила; все прочее не должно нас заботить.

Сумрак сгущался; в домах, окружающих площадь, загорались сальные свечи, и их оранжевый свет проникал сквозь затянутые промасленной кожей окна. Мара склонила голову и, очевидно, погрузилась в медитацию, как учили ее жрицы храма Лашимы в бесконечно далекие юные годы.

***

Согретая теплом Сарика и Люджана, придвинувшихся к ней как можно теснее, и защищенная от холодного ветра и раскисшей земли накидкой, которую она согласилась взять у своего военачальника после его настойчивых уговоров, Мара очнулась, ощутив чье-то прикосновение. Тяжелый сон оставлял ее медленно. Она пошевелилась и открыла глаза в темноту, нарушаемую только слабым светом нескольких окон, за которыми еще не погасли свечи.

— В чем дело?.. — Тело плохо повиновалось Маре; все болело от ушибов, волдырей и ссадин.

— Кто-то идет, — прошептал Сарик, и тогда она тоже увидела фонарь, который, покачиваясь, пересекал площадь.

Фигура, закутанная в плащ, явно принадлежала женщине. Она кивнула часовому, охранявшему загон, но не произнесла ни слова. Из рук в руки перешла перламутровая пластинка из раковины коркара.

Весело рассмеявшись, часовой пропустил женщину. Она вошла в загон, подняв фонарь над головой, скрытой под капюшоном. Свет фонаря заставил воинов Мары насторожиться.

— Властительница Акомы?.. — Голос был низким и хрипловатым. — Мой господин смилостивился и сказал, что ты можешь провести ночь вместе со своей служанкой в хижине для незамужних женщин.

— Ты рискнешь поверить ей? — шепнул Сарик на ухо хозяйке. — Это, может быть, задумано, чтобы отделить тебя от остальных.

— Прекрасно понимаю, — так же торопливо отозвалась Мара. А потом обратилась к незнакомке достаточно громко, чтобы быть услышанной:

— Если твои намерения честны, разрежь мои путы.

Горянка с фонарем подошла ближе, освещая себе путь между лежащими воинами Мары.

— Непременно, госпожа Мара.

Свободной рукой она достала из-под плаща кинжал.

Мара почувствовала, как вздрогнул Люджан при виде обнаженного клинка. Однако защитить хозяйку он все равно не мог: связанные руки делали его беспомощным.

Он мог лишь с тревогой наблюдать, как женщина из горной страны наклонилась и ловко перерезала ремни, стягивавшие руки властительницы.

Мара потерла онемевшие запястья, стараясь восстановить ток крови в непослушных пальцах.

— Освободи также моих офицеров и солдат! — властно потребовала она.

Женщина отступила на шаг и водворила кинжал на место — в чехол, подвешенный к поясу.

— Не могу, госпожа Мара.

— Тогда я не пойду, — ледяным тоном объявила властительница Акомы.

Женщина в плаще равнодушно пожала плечами:

— Ну что ж, оставайся здесь. Но твоей служанке плохо. Она все время дрожит.

Мару обуял гнев:

— Кто-нибудь ее обидел?

Гордость не позволила женщине говорить, но зато из темноты, скрывавшей от взгляда все, что находилось вне круга света от фонаря, послышался голос Лайапы:

— Благодетельная, ты наносишь оскорбление. Жена вождя племени пришла, чтобы облегчить твое положение. А если ты предполагаешь, что твоей прислужнице причинили вред, то тем самым оскорбляешь все племя. Ее проявление доброты искренне, и я советую тебе принять предложение.

Мара перевела дух. Конечно, отрадно, что эти варвары пекутся о своей собственной чести, — но как быть с честью самой Мары? Она покроет себя позором, если оставит своих воинов в этой навозной яме.

Сарик угадал ее колебания.

— Госпожа, — тихо произнес он, — я думаю, ты можешь ей поверить. Сражаться нам все равно не удастся: мы сами отвергли этот путь. А если уж мы оказались узниками, что нам остается, кроме как принимать последствия ранее принятого решения и по возможности обращать их в свою пользу?

Мара понимала, что советник прав. Но она была цурани и по рождению, и по воспитанию, и вся ее душа восставала против столь грубого воплощения в жизнь логически безупречных умозаключений.

Люджан легонько толкнул ее локтем:

— Госпожа, не беспокойся о воинах. Они будут спать в этом квердидровом загоне и сочтут подобный ночлег делом чести для себя, ибо оно совершается по долгу службы Акоме. А если кто-нибудь вздумает жаловаться, я позабочусь о том, чтобы его высекли как солдата, нуждающегося в закалке! Я привел в эту страну лучших моих бойцов затем, чтобы они тебя охраняли. Они все прошли нелегкий отбор: каждый был обязан доказать, что достоин войти в твой эскорт. И я полагаю, что любой из них умрет ради тебя, если это понадобится. — Он помолчал и с кривой усмешкой добавил:

— Лежать среди нечистот все-таки куда приятнее, чем въезжать на острие меча в чертоги Туракаму.

— Это верно, — согласилась Мара, слишком усталая, чтобы засмеяться в ответ на эту вымученную шутку. Женщине с фонарем она сказала:

— Хорошо, я иду.

Она с трудом поднялась на ноги. Волдыри на стертых ступнях напомнили о себе жгучей болью, и Мара едва не упала, но жена вождя, с возгласом сочувствия, протянула руку и поддержала пленницу. Мара медленно проковыляла через загон к воротам, которые часовые держали открытыми.

Один из них бросил какое-то замечание, когда обе женщины проходили через ворота. Жена вождя даже головой не повела в его сторону, но ответила какой-то презрительной фразой.

— Ох уж эти мужчины! — доверительно заметила она, с легкостью переходя на язык цурани. — Какая жалость, что мозги у них не так легки на подъем, как некоторые другие органы.

От удивления Мара даже улыбнулась, и любопытство на миг пересилило все другие чувства.

— А это правда, что ваши мужчины женятся на девушках, которых похищают из родных домов во время набегов?

Жена вождя повернула голову, и Мара успела разглядеть на ее лице морщинки, оставленные и лишениями, и смешливым нравом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});