Аллоды онлайн I Империя (СИ) - Соловей Иван

— …а я астрал до этого только с аллода и видел. Никогда на кораблях не летал. Странно как-то… покачивает… но мне понравилось. Я даже подумал, что когда-нибудь капитаном стану. Астральным! Вот… А потом на нас Лига напала. Не знаю, сколько там у них кораблей было, но «Непобедимый» долго держался…

— …персональный телепортатор. Зэм, правда, его камнем Путешественника называют. Древняя джунская технология… повсюду ведь развалины их цивилизации. И чего они вымерли? Если такие умные были… Я тут почитал про них немного. Как-то быстро они исчезли. Пустые города… дома стоят, а никого нет. Может и мы так однажды пропадем куда-нибудь. Останутся наши станции, лаборатории, памятники… а нас самих уже нет.

— …я ведь единственный, кто его видел… ну, не считая культистов его. Я правда почти его не разглядел, так… мелькнуло что-то перед глазами. Но у меня такое чувство, что мы еще встретимся лицом к лицу… Я куда не иду, там всюду его следы, камни эти серые… Как будто он все время где-то рядом…

— …не знаю, что на меня нашло, ничего не соображал. Я даже не помню, как убил их. Это я сейчас удивляюсь, а тогда ничего… нормально… меч вытер и пошел. А они втроем там так и остались лежать на траве…

Язык заплетался. Усталость пудовыми гирями висела на моих плечах и тянула к полу так, что подгибались колени. Сначала я старался удержать свое сознание чистым, цеплялся за свет ламп и звуки эха, но потом на это не осталось сил — они все уходили на то, чтобы просто идти. И говорить. Вокруг давно уже сгустилась темнота, и я еле различал лицо идущего рядом командира Ястребов Яскера. Иногда я поворачивал голову и ловил его взгляд, чтобы удостовериться, что он все еще осмысленный. Шпагин был бледен и напряжен, но в глазах не таилось безумия, и этого мне хватало, чтобы продолжать рассказывать историю своей еще такой короткой жизни.

Так мы и шли вдвоем, по бесконечным коридорам лаборатории номер тринадцать, наполненных чернотой чужого сознания, обволакивающего нас как кокон, и пытались сохранить в этой черноте самих себя.

Шпагин упал, когда мы уже были совсем рядом: если верить карте, то до места, где содержалась Мачеха, оставался всего один коридор и лестница. Я только успел заглянуть в его лицо, как вдруг глаза его закрылись и он рухнул вперед, прямой, как шпала, не пытаясь подставить руки и смягчить удар. Когда я перевернул командира Ястребов на спину, у него шла носом кровь. Все попытки привести его в чувство не увенчались успехом: я толкал его, светил фонариком в глаза, лил на лицо воду из фляги, но все без толку. Дрожащими пальцами я нащупал пульс на его шее — он был едва различимым. Остальной рейд, скорее всего, уже добрался до Вестибюля вместе с тремя учеными. Наверное, они произвели фурор, явившись из лаборатории живыми и пьяными… во всяком случае, мне хотелось верить, что они вернулись. Мы же со Шпагиным вдвоем отправились дальше — и уже почти дошли до цели! Командиру Ястребов не хватило всего лишь одного маленького рывка…

— Командир… командир, вставайте… еще совсем чуть-чуть… — затряс я его за плечи, но он не реагировал.

Я остался один.

В моем даже затуманенном рассудке не возникло и мысли, чтобы вернуться, ведь это означает, что мы проделали такой длинный путь зря. Внутри зрела решимость, я поднялся на ноги, умыл лицо водой и всмотрелся в последний коридор, силясь разглядеть в его конце лестницу. Мрак, будто почуяв мое намерение идти до самого конца, начал отступать, жаться к стенам, и свет ламп снова полился сверху на металлическую сетку.

До лестницы я дошел легко, но подниматься по ступеням оказалось сложнее. Воздух стал упругим, пружинящим, он отталкивал меня назад и приходилось бороться с его сопротивлением. Сами ступени были покрыты какой-то слизью, сделавшей их очень скользкими. Я схватился за перила, чтобы не упасть, но и они оказались омерзительно липкими и влажными. До меня не сразу дошел этот факт, я медленно вдумывался в него всю дорогу, пока поднимался, и только почти на самом верху осознал в полной мере, что вся лестница покрыта неизвестным веществом, которое может быть опасно. Я отдернул руку от перил и остановился. И в этот момент в нос ударил ужасный смрад. Скорее всего, он был уже давно, я просто не воспринимал его, но теперь, сосредоточившись на слизи, я понял, что этот запах настолько силен, что от него можно даже задохнуться.

Голова закружилась, стены начали раскачиваться, ступени ходить ходуном, потолок накренился и я снова схватился за перила, чтобы не скатиться с лестницы.

— Устал?

— Да, мам. Скользко здесь…

— Гололед, — улыбнулась мама.

Я опустил глаза и увидел, что ступени и правда покрыты льдом, перевел взгляд на перила — их покрывал слой пушистого, белого снега. Я провел по перекладине рукой, стряхивая его.

— Хорошо, что ты приехал, Никита. Смотри, сколько снега в этом году…

Снега и правда было много. Он лежал до самого горизонта, сколько хватало глаз, сплошным пушистым ковром, таким ослепительно белым, что у меня заслезились глаза. Захотелось разбежаться и упасть в него лицом вниз, чтобы нос и щеки обожгло холодом. Я медленно побрел по бескрайнему полю, утопая в сугробах по щиколотку, глубоко вдыхая морозный воздух, от которого горели легкие и першило в горле. Ноги сразу промокли, в обуви захлюпало, но мне все равно было хорошо и уютно. Может быть зря я уехал отсюда? Родной дом, пусть даже это маленький заснеженный аллод в самой глуши Имперских территорий, все равно остается родным домом — самым дорогим местом в жизни человека.

Я остановился, глядя на хрустящий снег под ногами — он слегка отливал зеленым. Наверное, это отблески астрала, способного раскрашивать аллоды в самые немыслимые цвета… но задрав голову и посмотрев вверх, я увидел лишь чистое, пронзительно голубое небо. Странно. И еще более странным казалось то, что в небе не было привычной глубины, оно выглядело плоским и низким, словно выкрашенный в голубой цвет потолок. Потерев глаза руками, я надавил на глазницы так, что перед взором запрыгали разноцветные точки, и огляделся. Горизонт то отдалялся, то приближался вновь, снег плавился, став похожим на жидкий, блестящий металл. И все-таки он был зеленым, определенно зеленым! Мне стало не по себе. Вокруг простиралось огромное поле, но меня не покидало ощущение замкнутого пространства — оно давило так сильно, что легким перестало хватать воздуха.

— Мам, надо выбираться отсюда! Мама?!

Поблизости никого не было и стояла неестественная тишина. Я хотел уже снова позвать мать и вдруг вспомнил, что она давно умерла. Но ведь я только что с ней разговаривал!..

Или нет?!

Горизонт снова приблизился и небо опустилось как будто еще ниже. Я начал задыхаться. Мороз все усиливался и теперь больно колол мне ноги.

— Ник!

Голубизна над головой перестала быть абсолютной, сквозь нее то и дело проступали металлические перекладины, трубы и провода, как будто стирались грани двух наложившихся друг на друга миров. Я не знал, какой из них настоящий, мне хотелось остаться в том, где есть небо и снег, но подсознание упрямо хваталась за потемневшие от времени потолок и стены.

— Ник, очнись!

— Как вы тут очутились?

— Мы сюда вместе пришли, приди в себя! И пошевеливайся!!!

Шпагин затряс меня за плечо, но я отпрянул от него, сделав два шага назад. Снег под ногами захрустел.

— Вас не должно здесь быть, вы же… я ведь дома…

— Ты в тринадцатой лаборатории! ШЕВЕЛИСЬ!

В лаборатории? Откуда в лаборатории снег?! Я опустил глаза и сквозь пелену дурмана начал смутно различать, что вовсе не мороз кусал меня за ноги. По мне карабкались термиты с явной целью — добраться до горла и перегрызть его, вся форма уже была облеплена ими! Снег окончательно потерял белизну, и я понял, что стою по щиколотку в зеленой жиже, в которой копошились мерзкие, склизкие твари размером с большой кулак. К горлу подступила тошнота.

— Ник!

Пока на меня, замершего истуканом, лезла мелочь, Шпагин уже вовсю размахивал мечом, отгоняя гораздо более крупных особей.