Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат Владимирович

Отваду ровно холодной водой окатили. Сам седой, остался бы жить Расшибец, уже дедом стал бы, а тут, как отрок, стоишь, трясёшься. Истинный дед ответа требует.

— Ты многого не знаешь, — начал было Отвада, моргая.

— Это мои слова! — загремел Стюжень в лицо князю, тот аж глаза прикрыл и, стоя на месте, отклонился назад. — Ты многого не знаешь!

Когда последний раз видел верховного в такой ярости? Да, пожалуй, так давно, что и забыл, как это, когда от рёва старика седой чуб на лбу трепещет, словно под ветерком.

— Чего я не знаю? — от испуга Отвада едва голос не сорвал и сам заорал так, что за закрытой дверью Прям и Перегуж испуганно переглянулись. — Что нашего красавца на такой закваске замесили, аж страшно делается? Что глядишь на него и думаешь: «Знать бы, когда тебя прорвёт, да подальше отойти!» И вот оно! Прорвало! Да так рвёт, что всю Боянщину в дугу выгибает!

— Вот оно что! — Стюжень отпустил князя, и тот с удивлением открыл для себя, что все эти несколько жутких мгновений стоял на носочках и в мельчайших подробностях изучил синие глаза старика с красными прожилками. А брови у верховного вблизи ещё страшнее чем издалека — ровно волчьи, когда серый делается стар.

— Да! — Отвада оправил рубаху, но смятки около шеи остались, там, где тканину сжимали огромные Стюженевы кулачищи. — Что у него в голове делается, мне не ведомо. И никогда я этого не знал! Глядишь — вроде, человек как человек, а как скажет что, или сделает, или посмотрит — вот честное слово, озноб колотит.

— И давно с тобой так? — верховный пошёл вокруг, оглядывая князя с ног до головы. — Когда он из тебя Тёмного гнал, странным почему-то не казался. Когда с застенками в ледяную воду полез, ты мимо глаз ему смотрел? Когда не дал тебе помереть старым, одиноким дураком, тоже ничего странного не замечал?

— Я всегда это знал! — Отвада выбросил руку с указательным пальцем в сторону верховного. — Просто иногда любовь застит людям глаза! Я ж его как сына любил!

— А теперь пелена с твоих глаз, как по ворожбе, упала, — старик поднял брови. — И открылось жуткое, да? Он детей живьём ест? Кровь из людей пьёт?

— Из него силища прёт! Он с нею сладить не может! — в отчаянии князь затряс руками. — Она его меняет! Был когда-то Безрод хорошим человеком! Был, да весь вышел! Не под силу человеку такое в себе таскать, да не надорваться!

— Ну и что же ты узнал?

— Это он, — устало выдохнул Отвада и опустил плечи. Кончился запал. — Мор — его рук дело.

— Да-а-а? — старик скрестил руки на груди, отошёл к лавке у стены, сел, забросил ногу на ногу, приготовился слушать. — Ну давай, отпусти язык.

— Весной началось, — буркнул Отвада, подошёл к лавке, сел рядом. — Находит на него временами. Вроде бешенства. Делается жутко быстр и невообразимо силён. Лихих, что тогда в море озоровали, он покромсал, ну ты помнишь. Один! В одиночку! Можешь себе представить? Никто из дружины даже меча не обнажил!

Старик слушал и кивал. Плавали, знаем. Давай дальше.

— Тогда мы ничего не заподозрили. А это и есть перерождение!

— То есть из нас двоих ты, как пить дать, понимаешь и знаешь больше?

— Это он! — крикнул Отвада, на шее аж верёвки под кожей вспухли, ровно змеи заползли. — Сивый не может силу в себе сдержать, она лезет из него, чисто квашня из кадки. И недобрая это сила! Злая! Знаешь, что мы на берегу нашли?

— Мы? — Стюжень ехидно усмехнулся. — Кто это мы?

На мгновение Отвада как будто потерялся, замялся, увёл глаза в сторону.

— Ну… я, городские там, гончары, шорники…

— Из бояр кто был?

Князь выдохнул, ровно с обрыва сиганул.

— Косоворот, Лукомор и ворожец заморский.

— Кто, кто?

— Ворожец из-за моря. Чудесник, — Отвада говорил глухо, глядел куда-то в пол. — По следу прошли от деревеньки, которую мор первой раскатал, до самого берега. И знаешь, что нашли?

— Что?

— Погребение, — князя аж перетряхнуло, когда он вспомнил отвратительную вонючую слизь, которая некогда в облике человека ходила по морям во главе шальной дружины. — Шестипалый там лежал с разбитой башкой, там же рукавица с медведем, всё склизкое, смрадное, зелёное… Бр-р-р-р!

— Ну… дальше.

— Погоди ты со своим дальше, — Отвада оживал на глазах, ровно из болота лезет, а тут ровное да твёрдое под ногами обнаружилось. — Самое вонючее, самое жуткое, самое гадкое в рукавице оказалось. Глядишь на неё, и ноги подкашиваются, а в голове ровно голос гудит. И такая безнадёга схватывает, хоть немедленно нож достань да по горлу себя полосни. Всё равно ведь помирать. Это Безрода рукавица. Та самая, в которой Шестипалому башку проломил. Теперь хоть знаю, как злоба выглядит.

— Пой дальше.

— Дальше от погребения он вглубь страны пошёл да в той деревеньке и выпустил зло наружу. Колодец отравил.

— По следу, значит, шли?

— О-о-о, там не заблудишься, — Отвада горько усмехнулся. — Следы такие, что сослепу не потеряешь.

— Сивый постоянно на глазах, — Стюжень постучал князя пальцем по лбу. — Как ему всё это успеть?

— В том-то и дело, что их двое! — воскликнул Отвада. — Сотворил себе двойника по собственному облику и в ус не дует, мол, я на глазах постоянно, это кто-то другой на меня тень бросает!

Стюжень воззрился на собеседника с удивлением. Вот так же блестели глаза странствующего мудреца и невозможно было поймать его взгляд, когда он понёс на площади иноземного конца что-то про слепоту людей и одержимость злом. Сколько лет тому назад это было? Стоял тогда молодой и здоровенный повеса Стюжень около помоста, да ржал в голос. И, дайте боги памяти, пара лет оставалась до того, как сила внутрь проберётся и поменяет жизнь справа налево, снизу доверху. Эй, князь, ну-ка глаза мне свои покажи…

— Хизанцы за всем стоят. Чарзар воду мутит.

Отвада рукой махнул, будто не услышал.

— Одного лишь в толк не возьму: когда Сивый с ними спелся?

Верховный за голову схватился. Опять Тёмного проделки? Вернулся? Да вроде непохоже. Тогда князь был надломлен, в схватках да стычках смерти искал, теперь на детей надышаться не может. Ведь ещё недавно Сивого ровно знамя по стране за собой таскал, дескать, вы посмотрите, как должен выглядеть настоящий боян — не вор, не враль, стоит прямо, не гнётся, страждущему руку подаст, спесивого окоротит. Куда всё делось? Глаза… ну-ка покажи мне, князь, глаза.

— На меня гляди.

— Что? Я говорю, снюхался с боярами, а ведь грызлись, ровно пёс да кошка…

— Сюда смотри, — верховный показал на свои глаза, — Голову прямо… закати… на пол гляди… влево… глаза направо.

Отвада с недоумением повиновался.

— Вот ведь лицедей! Для виду лаялся с ними, а под шумок подговорил. Одного только не понимаю — зачем? Чего не хватало? И кто там следующий? Болтают, будто Беспалый с Чаяном…

От звонкой пощёчины голову Отвады в сторону отвернуло, едва шея не хрустнула, и ещё несколько мгновений в глазах князя плескалось, ровно взболтали синеву, и та волнами гуляет справа налево и обратно. Дар речи и осмысленный взгляд вернулись только через некоторое время, и Стюжень крепко подозревал, что князь эти несколько мгновений вообще никого не видел и не понимал, что происходит. Ну да, по морде давно не получал.

— Охолонул? Язык не прикусил? Вот и ладно. А теперь слушай меня внимательно… да закрой ты, наконец, рот и внимай тому, что старшие говорят!

Отвада, было начавший закипать, в удивлении замолчал и огладил щёку. Горит, зараза. Лапа у старого, что конское копыто, хорошо хоть в осьмушку силы приложился.

— Никому из бояр не верь. Нет для тебя на Боянщине людей, на кого можно было бы всецело положиться, кроме меня и Сивого. Ладно, ладно… ещё эти двое, — верховный мотнул головой в сторону двери. — Нет! Заруби это на своём поломанном носу! Кто бы что ни говорил! Не предавал тебя Безрод… да что ты — сошка чуть повыше мелкой — людей он не предавал и не продавал. Незачем ему. Всю подноготную мы с ним выяснили. Действительно, злая ворожба в деле, но Сивый к ней отношения не имеет. Через десять дней поток бед на спад пойдёт — правда, нам это поможет мало — и хлынет новая напасть. Какая — не знаю. Может с мечом к нам полезут. Ты должен спрятать Зарянку и детей.