Шекспир. Жизнь и произведения - Георг Брандес

Вот как, следовательно, построены эти отношения рукою поэта: это не любовь между молодыми людьми одинакового возраста и одной расы, которых разделяет лишь фамильная вражда (как в «Ромео и Джульетте»), еще менее союз сердец, подобный союзу Брута и Порции, где полная гармония устанавливается благодаря нежнейшей дружбе в соединении с самым близким родством, и благодаря тому, что отец жены является идеалом для мужа, — а нечто совершенно противоположное; это союз, основанный на притягательной силе контрастов и имеющий все против себя и различие в племени, и разницу в возрасте, и странную внешность мужа, вместе с недоверием к самому себе, которое она поселяет в его сердце.

Яго развивает перед Родриго невозможность прочности этого союза, Дездемона влюбилась в мавра, потому что он хвастал и рассказывал ей небылицы. Неужели кто-нибудь воображает, что любовь можно поддерживать болтовней? Чтобы сызнова воспламенить кровь, требуется соответствие в возрасте, сходство в нравах и обычаях, наконец, красота — все то, чего недостает мавру.

Сам же мавр сначала вовсе и не думает строить такие соображения. Почему же нет? Потому что Отелло не ревнив.

Это звучит дико, а между тем это сущая правда. Отелло не ревнив! Это все равно, что сказать о воде, что она не влажна, и об огне, что он не горит. Но у Отелло не ревнивый нрав; ревнивые люди мыслят совсем иначе, чем он, и ведут себя совсем иначе. Он чужд подозрительности, он доверчив и в этом смысле глуп — вот его несчастье, но собственно ревнивым назвать его нельзя. Когда Яго собирается привить ему свои клеветы на Дездемону и начинает лицемерными словами (III, 3):

О генерал, пусть БогВас сохранит от ревности: она —Чудовище с зелеными глазами…

Отелло отвечает ему:

Пусть говорят, что у меня женаИ хороша, и любит наряжаться,И выезжать, и бойко говорит,И хорошо поет, играет, пляшет —Ревнивым я от этого не стануКогда в душе есть добродетель, всеНаклонности такие не порочны,И даже то, что у меня так малоЗаманчивых достоинств, не способноВ меня вселить малейшую боязнь,Малейшее сомненье; ведь имелаОна глаза и выбрала меня.

Таким образом, даже его исключительное положение сначала не внушает ему тревоги. Но ничто не может устоять перед коварным замыслом, жертвой которого становится ничего не подозревающий Отелло.

Насколько он доверчив относительно Яго — «Милый Яго!», «Славный Яго!» настолько же недоверчив делается он по отношению к Дездемоне. И вот в его мыслях проносится проклятие Брабашшо: «Она отца родного обманула, так и тебя, пожалуй, проведет». И вслед за этим проклятием встают перед ним все аргументы Яго:

Как знать? Всему причиной то, быть может,Что черен я, что сладко говорить,Как щеголи-вельможи, не умею,А может быть и то, что начал яВ долину лет преклонных опускаться.

И начинается мука по поводу того, что душа одного человека — потемки для другого, по поводу невозможности победить желание и страсть у женщины, если даже она отдана нам законом, пока Отелло не чувствует, наконец, что его как бы предали пытке, и Яго может с торжеством воскликнуть, что все зелья, какие только есть на свете, не возвратят ему теперь мирного сна. Затем следует меланхолическое прощание со всей его прежней жизнью, а за тихою грустью снова наступает сомнение и отчаяние, отчаяние, что он подпал под власть этого сомнения:

Мне кажется — жена моя невинна,И кажется, что нечестна она;Мне кажется, что прав ты совершенно,И кажется, что ты несправедлив, —

и все это сосредоточивается, наконец, в помыслах о мщении и крови.

Не будучи сам по себе ревнив, он сделался ревнивым под влиянием низкого, но с дьявольской хитростью рассчитанного нашептыванья, которого по своей наивности он не может ни опровергнуть, ни презреть.

В этих мастерских сценах (III, 3 и 4) встречается более отзвуков из других поэтов, нежели в других местах на столь тесном пространстве у Шекспира, и эти отзвуки интересны в том отношении, что мы можем усмотреть из них, с чем он был знаком и что занимало его в те дни.

В «Orlando Inamorato» Берни (Песнь 51, строфа 1) встречается рассуждение Яго:

…Кто у меня похититМой кошелек — похитит пустяки:Он нынче мой, потом его, и был онУже рабом у тысячи людей.Но имя доброе мое кто украдет,Тот вещь крадет, которая не можетОбогатить его, но разоряетМеня вконец.

И в чудесном прощании Отелло с солдатской жизнью тоже кроется воспоминание. Вот это место:

Прости покой, прости мое довольство!Простите вы, пернатые войскаИ гордые сражения, в которыхСчитается за доблесть честолюбье —Все, все прости! Прости, мой ржущий конь,И трубный звук, и царственное знамя,Все почести, вся слава, все величьеИ бурные тревоги славных войн!

В памяти Шекспира, очевидно, сохранились восклицания, встречающиеся в старинной пьесе «А Pleasant Comedie called Common Conditions», которую он наверно видел подростком в Стрэтфорде. В ней герой говорит:

Простите, мои славные, покрытые латами кони! Простите, все удовольствия охоты с собаками и соколами! Простите вы, благородные и храбрые рыцари! Простите, знаменитые женщины, внушавшие мне любовь!

Еще заметнее следы, оставленные в «Отелло» чтением Ариосто. Это то место, где мавр говорит о платке и рассказывает, что его в пророческом исступлении вышила двухсотлетняя сивилла нитями, взятыми со священных червей.

В «Orlando furioso» (Песнь 46, строфа 80) есть следующие слова:

Девушка родом из страны Илии в припадке пророческого исступления потратила много бессонных ночей, чтобы вышить эту вещь своими руками.

Это совпадение никак не может быть случайным, а что Шекспир имел перед собою итальянский текст, еще с большей несомненностью вытекает из того факта, что слова «пророческое исступление», встречающиеся и у него, и в итальянском подлиннике, пропущены в английском переводе Харрингтона, единственном имевшемся налицо. В то время, как писался «Отелло», Шекспир, вероятно, читал «Orlando», и поэмы Берни и Ариосто лежали перед ним на столе.

Если в этих сценах Отелло является наивным, наделенным колоссальной и положительно трагической наивностью, то Дездемона в своей невинности совершенно в такой же степени наивна, как и он. Прежде всего, она убеждена, что мавр, которого она видит раздраженным до невменяемости, никоим образом не может иметь против нее подозрения, никогда не может быть охвачен ревностью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});