Мир пауков. Башня и Дельта - Колин Уилсон

— Ты побросал жнецы в воду? — Найл кивнул. — Но зачем?

— Затем, что… — подобрать нужные слова оказалось не так-то просто.

— Потому что, если есть желание в Дельте уцелеть, надо, хочешь не хочешь, стать частью Дельты. Нужно расположить ее к себе.

— А если кто-то вдруг возьмет и нападет, тогда что? Спор давался непросто, умы у собеседников отстояли слишком далеко друг от друга.

— Ну как это еще объяснишь? — Найл пожал плечами. Симеон, однако, смотрел на него с заинтересованным любопытством.

— А вот взял бы да попробовал.

Найл глубоко вздохнул. С чего начать?

— В Дельте каждый организм приспособлен как-то нападать и защищаться. Но жнецы., они слишком… беспрекословны, что ли. — Попробовал встрять Милон, но Симеон досадливо отмахнулся: помалкивай, мол. — Они так мощны, что дают нам ощущение… мнимой безопасности, — Найл чувствовал, что изъясняется недостаточно внятно.

— Ложной силы? — переиначил Симеон.

— Совершенно верно! — Найл обрадовался: понимают, значит. — Именно, ложной силы. Мы из-за них чувствуем себя сильнее, чем есть на самом деле. И получается, что они мешают нам уяснить нашу истинную силу… — он легонько постучал себе по лбу.

— Но пауки развили в себе больше такой силы, чем мы, — спокойно заметил Симеон. Найл тряхнул головой.

— Если б так, они бы имели право на господство. Но дело обстоит иначе.

Доггинз, с набитым ртом:

— Дайте парню поесть спокойно.

Симеон смотрел на Найла с глубоким интересом.

— Так что там насчет пауков?

— Они на самом деле не сильнее нас. Просто мы не научились использовать собственную силу по-настоящему, — Найл осуждающе мелькнул глазами на Милона. — И не овладеем ей никогда, пока будем полагаться на жнецы.

— Но как нам без жнецов биться с пауками? — спросил Симеон и добавил:

— Или скажешь, может, что бороться с ними и не надо?

— Бороться, безусловно, надо, — сказал Найл, — но их же методом. И рано или поздно нам придется научиться жить с ними в мире.

Доггинз взглянул на товарища с удивлением:

— Я-то думал, ты мечтаешь с ними покончить.

— Да, вначале. Но это было до прихода в Дельту.

— А теперь ты что, против жнецов? — спросил Симеон.

— Категорически, — был ответ.

— Почему?

— Потому что если пустим их в ход, то не удержимся от соблазна истребить пауков всех поголовно.

— И что, ты считаешь, нам надо со жнецами делать? — спросил Милон.

— Если желаешь знать, что я на этот счет думаю… — Найл умолк в нерешительности.

— Да, желаем, — сказал за всех Симеон.

— Я считаю, нам надо повыбрасывать их вон в то озерцо.

Милон поперхнулся от таких слов. Симеон сердито на него махнул, чтобы молчал, а сам нарочито спокойно спросил:

— И что хорошего, по-твоему, это даст? Найл поймал себя на мысли, что все это время непроизвольно смотрел на слепые, умолкшие глаза Манефона.

— Для начала, это бы вернуло зрение Манефону. Не успев еще произнести, он запоздало спохватился и тотчас пожалел о сказанном. Но слово не воробей. Доггинз глянул на Найла, да остро так.

— Ты в самом деле так думаешь?

— Да, — однако, чувствовал Найл себя хвастливым подростком, пытающимся сейчас выкрутиться перед сверстниками. На Манефона стыдно было и смотреть.

— В таком случае, — медленно проговорил Симеон, — нам, вероятно, есть смысл попробовать, — он оглядел остальных.

У Найла упало сердце. Он уже собирался сказать, что не это имел в виду. И тут впервые подал голос Манефон:

— Я не хочу, чтобы для меня кто-то приносил жертвы.

Голос был блеклым, невыразительным, но, судя по всему, Найл заронил надежду.

Все поглядели сначала друг на друга, затем вместе — на Манефона. Каждый ощущал себя виноватым в том, что Манефон вот ослеп, а они все зрячие. Симеон поднял взор в сторону моря.

— Худшее позади. Повезет, так через пару часов дойдем до моря.

Глаза у всех остановились на Доггинзе. Тот делал вид, что ест и не прислушивается, но по лицу-то видно: чувствует, что ждут его решения. В конце концов, он дернул плечом.

— Ладно, поступайте как знаете.

— Совсем обезумели! — выдохнул Милон, оторопело округлив глаза.

Ему никто не ответил. Он повернулся к Найлу:

— Как ты думаешь, это поможет Уллику? Найл качнул головой, не сказав ничего. Милон беспомощно развел руками и отвернулся. Симеон протянул свой жнец Найлу.

— Ну что, попробуй?

Найл молча принял оружие. Направляясь медленно к озерцу, он в душе заклинал растение-властитель. Украдкой посмотрел в его сторону. С этого угла оно выглядело до крайности неброско, как любой другой холм. Найл взошел на косогор, выдающийся над озерцом, поднял жнец на головой и швырнул его как можно дальше. В момент броска ощутилась странная возвышенная радость, содержащая элемент злорадства. Затем повернулся; Симеон протягивал ему второй жнец. Найл опять бросил изо всех сил. Оружие с плеском вошло в воду и кануло — только его и видели. Третий жнец Симеон потянул из рук Милона; тот расстался с оружием неохотно. Жнец, кувыркаясь в воздухе, полетел к середине озерца следом за первыми двумя. Когда раздался всплеск, поверхность озерца на секунду взбурлила.

— Там что-то сидит, — угрюмо заметил Догтинз.

— Хорошо, если жрать не хочет, — вставил Милон.

Все смотрели на Манефона, незрячее лицо которого было уставлено в сторону озерца. Затем Симеон бережно взял его за руку.

— Омой себе глаза в воде, — Манефон стал опускаться на колени, не сознавая, что до воды надо еще пройти метра три. — Нет, не здесь. Поди сюда.

Его подвели к месту, где склон полого сходил к воде. Здесь Манефон встал на колени и опускал разведенные руки, пока не коснулся ими поверхности. Затем, склонив голову, плеснул бурой воды себе в глаза. И пронзительно вскрикнул от боли:

— Жжется! — он отпрянул, отчаянно натирая глаза руками. Подбежал Милон и поднес тряпицу, которую Манефон, стиснув зубы, прижал к лицу, Найл согнулся и, черпнув, тоже плеснул себе в глаза. Не стерпев, он вскрикнул: вода была соленой от минералов и жгла, будто кислота. Несколько капель стекло в рот — тьфу, горечь!

Доггинз сунул Манефону бутыль, где еще оставалось на четверть вина.

— На-ка вот, хлебни, — Манефон мотнул головой и оттолкнул посудину; ему, очевидно, было не до этого. Симеон опустился возле слепого на колени и взял его за запястье.

— А ну, дай взглянуть.

Манефон понемногу унялся и поднял лицо, все еще страдальчески постанывая. Симеон, бормоча что-то утешительное, возложил пальцы на распухшую щеку Манефона и осторожно, бережно оттянул нижнее веко. Манефон неожиданно замер. Лицо у него неузнаваемо переменилось.

— Я… я тебя вижу!

С видимым усилием он открыл оба глаза и вперился в Симеона. И тут он захохотал — громово, безудержно, стирая бегущие по щекам слезы. Изо всех сил расширив веки, он оглядывался вокруг себя.

— Я снова, снова могу видеть!

Манефон вскочил на ноги, облапил Найла и стиснул так, что тот аж поперхнулся. Жесткая борода царапала Найлу ухо. — Все как ты говорил, так и вышло!

— Ты отчетливо нас различаешь? — осведомился Симеон. Манефон крупно моргнул.

— Не сказать чтобы очень. Но я вижу, вижу! — он вновь огляделся с восторгом и изумлением.

Милон посматривал на Найла с благоговейным ужасом.

— Как у тебя это получилось? Какое-то волшебство? Найл пожал плечами.

— Да что ты. Видимо, вода. Она, должно быть, вывела отраву.

Но взгляд Милона красноречиво говорил: давай, мол, не скромничай.

Теперь Манефон принял бутыль и выпил вино без остатка, не отрываясь. После этого все снова сели и закончили еду. Головы плыли от восторга, происшедшее казалось добрым знамением. У Найла было любопытное ощущение, будто это он сам прозрел и любой предмет сейчас он озирал с восторженным изумлением; оттого, видимо, что у него с Манефоном установилось некое сопереживание.

Вышли в приподнятом настроении. Земля под ногами вновь стала твердой, море заметно приблизилось; так идти — к вечеру, глядишь, можно оказаться и на месте. В очередной раз шли через равнину, поросшую песколюбом и низкими кустами, из которых многие были усеяны яркими ягодами (последние огибали загодя). Слева местность постепенно снижалась к реке, петляющей теперь к морю через плоские болота. Послеполуденной порой с западных холмов нагрянул ливень. Ветер неожиданно переменился, низко над головой, словно наступающее войско двинулись сонмы черных туч, и через несколько минут вокруг ничего уже не было видно, кроме пелены дождя. Сполохам молний вторили обильные раскаты грома, а земля под яростным напором хлещущих струй превращалась в слякоть.

Останавливаться не было смысла. Кусты прибежища не давали, а земля под ногами превратилась в сущий поток, стекающий по склону в сторону реки. В считанные секунды путники вымокли до нитки — и плащи не помогли — а башмаки хлюпали от скопившейся воды. Пошатываясь, брели вперед, превозмогая напор перемежающегося ветром дождя; через намокшую одежду струи проникали к телу совершенно беспрепятственно. Найл в одном месте чуть не шлепнулся, но его схватила и втащила на ноги мощная длань Манефона. Затем Манефон положил ручищу Найду на плечо и тесно, любяще его сжал. Найл снизу вверх поглядел на товарища и обнаружил, что тот самозабвенно смеется, подставив лицо под струи. Найл еще раз проникся радостью Манефона за то, что тот не только чувствует, но и видит дождь.