Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт

Но в этот раз председатель суда разозлился всерьез.

— Генерал Александров! — воскликнул он. — Подсудимый уже говорил нам, почему он сотрудничал с Гитлером, — вам следовало слышать его.

Генерал-майор Александров, однако, захотел услышать еще раз, какую роль я играл в финансовых делах Германии. Я ответил:

— Но я ведь предоставил подробную информацию по этому вопросу.

Председатель суда, все больше и больше раздражаясь, запротестовал:

— Генерал Александров! Суд уже выслушал продолжительный перекрестный допрос и не желает снова иметь дело с теми же показаниями и фактами. Сообщите суду, пожалуйста, о том, хотите ли вы задать вопросы, представляющие для Советского Союза особый интерес и не прозвучавшие во время перекрестного допроса.

Теперь, однако, русский генерал тоже разозлился. Он утверждал, что я не дал «достаточно ясного» ответа на вопросы американского обвинителя. Спор между ним и председательствующим судьей достиг критической стадии. Судья был настроен решительно:

— Суд не намерен заслушивать вопросы, которые уже прозвучали.

Русский выглядел растерянным. Список его вопросов закончился и стал бесполезным. Казалось, он желал получить дальнейшие инструкции, поэтому предложил сделать перерыв на обед, хотя было еще довольно рано.

Председательствующий судья вновь разъярился. В этот час, сказал он, не может быть никакого перерыва. Генерал мог продолжать свой допрос. Он провел своим платком по лбу и сказал:

— Но вы, конечно, осуществляли полный контроль над экономическим обеспечением войны?

— Этот вопрос задавался уже десятки раз. — Я чувствовал себя так же, как председательствующий судья, — раздосадованным и усталым от бесконечного выслушивания одних и тех же вопросов.

— Я не слышал ответа на этот вопрос из ваших уст — ни разу! — воскликнул русский в изумлении.

Председателю это надоело. Он сказал генерал-майору Александрову:

— Подсудимый уже признал это, и совершенно ясно, что он полностью контролировал экономическое обеспечение войны. Ваш вопрос заключался в том, принимал ли он участие в этом с целью перевооружения для агрессивной войны, и он снова и снова отвечал, что это не было его целью, что его целью было достижение Германией равных прав. Вот что он сказал, и нам нужно убедиться, правда ли это. Но то, что он говорил это, вполне определенно.

Вплоть до полуденного перерыва мы с русским генералом продолжали свои утомительные препирательства. Я постоянно возвращался к тому, что на все вопросы, которые он мне задавал, ответ уже дан господину Джексону. Держался этой линии, пока председатель не объявил, что суд делает перерыв на обед. Это было 3 мая 1946 года, в пятницу.

После перерыва генерал Александров заявил:

— Господин председатель суда! Из уважения к пожеланиям суда и в связи с тем, что подсудимый Шахт был подробно допрошен господином Джексоном, я просмотрел протоколы утреннего заседания и теперь готов значительно сократить число вопросов подсудимому Шахту в ходе перекрестного допроса. Теперь меня интересуют только два вопроса к подсудимому Шахту.

Оба этих вопроса не принимали во внимание то, что я уже говорил прежде, и даже сегодня меня озадачивает, какого рода проблемы теснились в голове генерала в то время, как в его присутствии происходило судебное разбирательство моего дела.

Его первый вопрос состоял в том, признаю ли я свое активное участие в подготовке агрессивной войны экономическими средствами.

Я дал отрицательный ответ.

Во-вторых, он поинтересовался — процитировав мое заявление, — не состояла ли моя позиция к 1938 году в том, чтобы создать впечатление моего согласия с Гитлером и его методами правления.

Мой ответ прозвучал следующим образом:

— Я был в полном согласии с ним, пока его политика соответствовала моей позиции. Впоследствии этого не было, и я порвал с ним.

Генерал Александров прекратил допрос, а мое место у свидетельской трибуны занял бывший директор Имперского банка и член его правления Вильгельм Вокке. Я вернулся на скамью подсудимых.

Вокке охарактеризовал мою работу в Имперском банке на раннем этапе и затем стал рассказывать заинтересованной аудитории о событиях, происшедших в 1936 году.

— В 1936 году, — сказал он, — правление Имперского банка получило телеграмму, помеченную грифом «Строго конфиденциально» то ли от Верховного главнокомандования, то ли от Генштаба, с указанием перевести золотые резервы банка, ценные бумаги и банкноты из пограничных территорий страны в центральные районы. Указание мотивировалось тем, что в случае нападения на Германию с двух фронтов Верховное главнокомандование намерено эвакуировать свои силы из пограничных территорий и сосредоточить их в центральной зоне, которую следовало защищать при любых обстоятельствах. Из карты, приложенной к телеграмме, в моей памяти сохранилось то, что линия обороны на востоке тянулась от Хофа вплоть до Штеттина. О западной границе у меня остались менее ясные воспоминания, но Баден и Рейнская область к ней примыкали. По получении этой информации руководство банка было чрезвычайно встревожено опасностью нападения на Германию с двух фронтов, в том числе угрозой утраты обширных районов германской территории, а также тем чудовищным предположением, что в случае иностранной оккупации банк оставит население оккупированных районов без всяких средств. На этом основании мы отвергли упомянутое требование, но согласились перевести золотые резервы в такие города, как Берлин, Нюрнберг и Мюнхен. В одном смысле не может быть никаких сомнений, а именно: наше перевооружение носило чисто оборонительный характер.

Для меня это заявление представляло чрезвычайно важное свидетельское показание. Оно доказывало суду, что в 1936 году военная верхушка напоминала Имперскому банку о возможности подобной отчаянной обороны. Кто после этого мог еще утверждать, что до 1936 года у меня было представление о том, что Гитлер планирует агрессивную войну?

Далее Вокке рассказал о случае, происшедшем в 1937 году:

— В этом году, когда экономическая система развивалась благодаря поступлению новых инвестиций, Шахт прибег к помощи немецких профессоров и экономистов. Он пригласил их на конференцию с целью добиться поддержки его политики экономии. Один из участников конференции неожиданно спросил Шахта: «Но предположим, начнется война?» Шахт поднялся и сказал: «Господа, в этом случае нам конец — с нами все будет кончено. Пожалуйста, давайте оставим эту тему — она не стоит того, чтобы ломать над ней голову».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});