ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы. - К. Александров

251

Киев и КиУР, район Окуниново, побережье Днепра от Бортничи до Андруши защищали войска 37-й армии (более 100 тыс. бойцов и командиров, 1,1 тыс. орудий и минометов) Юго-Западного фронта (147-я, 175-я, 295-я, 206-я, 284-я, 228-я, 87-я, 124-я, 131-я, 176-я, 165-я, 146-я стрелковые, 28-я горнострелковая дивизии, 2-я, 3-я, 5-я, 212-я воздушно-десантные бригады, 2-я противотанковая бригада, 538-й гаубично-артиллерийский полк, 595-й артиллерийской полк РГК, 339-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, 2-й отдельный парашютно-десантный батальон и др. части и подразделения), которой с 23 июля (по другим данным — с 7 августа) 1941 командовал генерал-майор А. А. Власов. Фронт обороны армии составлял около 200 км. Защите столицы УССР уделялось первостепенное значение, поэтому Ставка требовала от командования 37-й армии сосредоточить основные усилия на отражении наступления войск Вермахта, атаковавших КиУР с запада. В результате активных действий 37-й армии с 19–20 августа противник фактически отказался от прямого штурма Киева.

252

Кольцо Вермахта замкнулось вечером 14 сентября 1941 в 210 км восточнее Киева, в районе города Ромны, между Лохвицей и Лубнами. Здесь в 18.20 встретились танкисты разведотряда 6-го танкового полка 3-й танковой дивизии генерал-лейтенанта В. Моделя (из состава XXIV танкового корпуса 2-й танковой группы генерал-полковника Г. Гудериана) и солдаты 2-й роты инженерного батальона 16-й танковой дивизии генерал-майора Г. Хубе (из состава XLVIII танкового корпуса 1 — й танковой группы генерал-полковника Э. фон Клейста). В результате части Вермахта взяли 665000 пленных, 3718 артиллерийских орудий, 884 единицы бронетехники и другие трофеи (по объявленным данным).

253

Ср. с воспоминаниями А. В. Кузнецова, подростком пережившего оккупацию Киева: «Я увидел, как они бегут, и понял, что это конец. Красноармейцы — в своей защитной, выгоревшей форме, одни со скатками, иные уже и без ружей — редко побежали через дворы, по огородам, перепрыгивали заборы. Говорили потом, что они забегали в дома, умоляли дать штатское платье, и бабы давали поскорее какое-нибудь тряпье, они переодевались, надеясь скрыться, и бабы топили в выгребных ямах бесполезное оружие и гимнастерки со знаками отличия. Стало очень тихо. Много дней шли бои, гремела канонада, выли сирены, бомбежки были одна за другой, по ночам весь горизонт освещался зарницами и заревами, мы спали на узлах в окопе, земля тряслась и сыпалась нам на головы. И вот стало тихо — та тишина, которая кажется страшнее всякой стрельбы. И было неизвестно, где мы: еще под Сталиным, уже под Гитлером, или на узкой полосе посредине?».

254

Известие об оставлении Киева прозвучало только в вечернем сообщении Совинформбюро от 21 сентября 1941.

255

Ср. с воспоминаниями А. В. Кузнецова о 19 сентября 1941: «Через площадь все шли войска, но реже. А от базара бежали во все стороны, как тараканы, люди с набитыми мешками, и лица у всех были жадно-возбужденные. Поняв, что меня там явно не хватает, я кинулся к базару. Там грабили большой обувной магазин. Витрина была вдребезги разбита, в нее, деловито пихаясь локтями, хрустя стеклами, лезли дядьки и тетки. Я ринулся за ними, успел увидеть, как хватают калоши — Боже мой, какое сказочное добро по тем временам! Но пока я пробился, полки опустели, как ветром выметенные, а толпа забурлила в углу. Я заметался, прыгая на чужие спины, досадуя: ну вот же, вот же, прямо на глазах все хватают, а мне не дотянуться. Друг у друга из рук рвали уже связки шнурков и коробочки ваксы. Тогда я сквозь витрину выпрыгнул обратно на улицу, осматриваясь: нет ли другого, еще не разграбленного магазина? Эх, какая досада: пока я метался в обувном, рядом разбили хозяйственный магазин и уже тащили оттуда банки с красками, связки лопат и замков».

256

В Киев вошли части и соединения 6-й армии Вермахта (XXIX армейский корпус: 75-я, 95-я, 296-я, 299-я пехотные, 99-я егерская дивизии; а также 71-я, 294-я пехотные дивизии и др.) генерал-фельдмаршала В. фон Рейхенау. Первыми в город вступили передовые подразделения 296-й и 95-й пехотных, 99-й егерской дивизий. Ср. с воспоминаниями А. В. Кузнецова о 19 сентября 1941: «Немцы выглядывали из машин, прогуливались по [Кирилловской] улице — чисто выбритые, свежие и очень веселые. Будешь свежим и веселым, если у них пехота, оказывается, не шла, а — ехала! Они смеялись по любому поводу, что-то шутливо кричали первым выползающим на улицу жителям. Между фурами со снарядами и мешками лихо юлили мужественные мотоциклисты в касках, с укрепленными на рулях пулеметами. Доселе нами невиданные, огромнейшие, огненно-рыжие кони-тяжеловозы, с гривами соломенного цвета, медлительно и важно ступая мохнатыми ногами, запряженные шестерками, тянули орудия, будто играючи. Наши малорослые русские лошаденки, измордованные и полудохлые, на которых отступала Красная армия, показались бы жеребятами рядом с этими гигантами. В ослепительно белых и черных лимузинах ехали, весело беседуя, офицеры в высоких картузах с серебром. У нас с Шуркой разбежались глаза и захватило дыхание. Мы отважились перебежать улицу. Тротуар быстро наполнялся, люди бежали со всех сторон, и все они, как и мы, смотрели на эту армаду потрясенно, начинали улыбаться немцам в ответ и пробовали заговаривать с ними. А у немцев, почти у всех, были книжечки-разговорники, они листали их и кричали девушкам на тротуаре:

— Панэнка, дэвушка! Болшовик — конэц. Украйна!

— Украина, — смеясь, поправили девушки.

— Йа, йа! У-край-ина! Ходит гулят шпацирен битте!

Девчонки захихикали, смущаясь, и все вокруг посмеивались и улыбались. От Бондарского переулка образовалось какое-то движение: видно было, как торжественно плывут головы, и вышла процессия стариков и старух. Передний старик, с полотенцем через плечо, нес на подносе круглый украинский хлеб с солонкой на нем. Толпа повалила на зрелище, затолкались. Старики опоздали и растерялись: кому вручать? Передний двинулся к ближайшему белому лимузину, откуда, улыбаясь, смотрели офицеры, и с поклоном подал поднос».

257

Ср. с воспоминаниями А. В. Кузнецова о первой реакции его деда Ф. В. Семерика, бывшего батрака и рабочего, на приход в Киев оккупантов:

«— Ладно, шут с ними, пускай хоть Петлюра, хоть черт, хоть дьявол с рогами висит у них [украинских сепаратистов. — К А.] иконой, — с внезапной ненавистью сказал дед, — лишь бы не тот Сталинюга, сапожник проклятый, грузин недорезанный, убийца усатый с его босячней! Боже, Боже, такую страну довести до разорения. За несчастным ситцем тысячи душатся в очередях, да я при царе последний батрак был, а этого ситцу мог штуками покупать.

— Що старэ, що малэ… — вздохнула бабка у печи. — Много ты его напокупал?

— Мог! Мог купить. Потому что он был. Все было! Я батрак, а ты прачка — а мы себе дом построили. Попробуй сейчас построй. Раньше, бывало, один муж в семье работает, семья семь душ, он один кормит всех. А при этих большевиках и муж работает, и жена работает, и дети работают, и все равно не хватает. Это для того царя скинули?

— При царе было плохо! — воскликнул я.

— Да, вас теперь так в школах учат. А ты видел?

— Царь людей в тюрьмы сажал и в ссылки ссылал.

— Дурачок ты, дурачок, — сказал дед. — Людей сажают и ссылают во все времена. Ленин больше народу загубил, чем все цари до него. А уж того, что Сталин натворил, — никаким царям, никаким кровопивцам не снилось. Были у нас и Грозные, и Петры, да такого Сталина Бог, видно, перед концом света на нас послал. Дожились до того, что самой тени своей боишься. Одни стукачи кругом, слова не скажи. Только одну “славу партии” можно кричать. Да милиция тебе штраф влепит, если флаг на ворота не прицепишь на их праздник да на их проклятущие выборы. С утра, чуть свет — уже тарабанят в окна: “К шести часам на выборы, все как один, всенародный праздник, стопроцентное голосование”. Ах, чтоб вы подавились моим голосованием! Сами себя выставляют, сами себя назначают, сами меж собой делят — а мне говорят, что это я их выбирал! Это ж кракамедия сплошная. Кто живет при советской власти? Кто горластый подлец. Разевает пасть: “Наш великий, гениальный, мудрый вождь, солнце ясное в небе, наша родная партия, под водительством!” Тра-та-та! За это и получает, и жрет, злыдень. Развели одних паразитов. Один работает, трое присматривают, шестеро караулят. Да жрут, как гусень, да в автомобилях разъезжают. Буржуев свергли — сами буржуями заделались. Благодетели!..

— Ох, язык без костей, — испуганно сжалась бабка у печки. — Що ты кричишь, на всю улицу слышно!