Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма - Сергей Васильевич Жеребкин

в противоположность неэгалитарной и негомогенной общности этнических «других» (не патриотов), выполняющих функцию «конститутивного внешнего» (термин Лаклау) в новом антитоталитарном националистическом проекте. С точки зрения Бенедикта Андерсона, конструкция национального воображения[139]действительно предполагает, во-первых, приверженность принципу равенства (все мы – равные субъекты нового националистического государства, или, по словам Андерсона, «нация всегда понимается как глубокое, горизонтальное товарищество»[140]); и, во-вторых, верность нации, которая, согласно Андерсону, «дает миллионам людей возможность не столько убивать, сколько свободно умирать за столь ограниченные продукты воображения».[141] В постсоветской Украине эгалитарная логика нового национального политического мифа воплощена в патетической героике военных действий УНА-УНСО в Чечне как возможного примера мобилизации принципа национального равенства всех со всеми в пределах национального коллектива на поле битвы и даже перед лицом смерти.

В то же время итогом гегемонной борьбы украинских националистических дискурсов как дискурсов исключения этнически других и ставки на этнически своих в процессе построения нации-государства является то, что в 90-ые ни один из них не смог стать гегемонным универсальным, так как выражал партикулярные требования населения лишь одной локальной части Украины. В результате они не смогли сформировать социально-политическое единство украиноязычного запада и русскоязычного востока и не способствовали созданию консолидированной нации-государства.

2. Дискурс украинской коммунистической партии: пустое означающее «нация как сообщество равных»

Коммунистическая партия Украины под руководством Петра Симоненко в эти годы являлась по численности самой массовой украинской политической партией и декларировала как одну из главных стратегических задач консолидацию мощного рабочего движения под своим руководством. По утверждению Симоненко в полемике с другими конкурирующими украинскими политическими дискурсами: «Коммунистическая партия остается практически единственной политической силой, которая открыто и последовательно отстаивает социалистическую перспективу и борется за нее».[142]

В решении проблемы национального самоопределения в ходе гегемонной борьбы в период распада СССР КПУ придерживается традиционной ленинской установки на соединение принципа классовости с принципом интернационализма. Как формулирует Симоненко, «определяя свое отношение к государству, коммунисты всегда решают этот вопрос конкретным историческим путем, в зависимости от социального и классового характера государства, политики, которое государство осуществляет, социального положения рабочих в этом государстве и того, как в нем соблюдаются права человека в целом».[143] По его словам, в данном историческом контексте, с тех пор, как «правящий режим пытается повернуть страну к капитализму с помощью «национальной идеи», мы, коммунисты, открыто заявляем, что будем использовать все правовые методы для борьбы с данным буржуазно-националистическим государством».[144]

Поэтому, в период борьбы за гегемонию для Симоненко важно было сформулировать, что «Украина может достичь настоящей независимости только в рамках образованного на новых основаниях союзе независимых государств, где инфраструктура общей национальной экономики и науки будет обновлена вместе с общей транспортной, энергетической, аэрокосмической, таможенной, монетарной, информационной системами, где будут объединены усилия в сферах дипломатии и обороны для сохранения государственного суверенитета и расширенных полномочий для решений вопросов, жизненно важных для украинского государства и его народа».[145]

КПУ в тот период позиционирует себя как защитника прав русскоязычного меньшинства и выступает за предоставление русскому языку статуса второго государственного. На сессиях Верховной Рады Симоненко выступал преимущественно на русском языке.

Фактически КПУ продолжила риторику исключения дискурса национализма по критериям традиционного советского дискурса интернационализма, большая роль в разработке которого в свое время принадлежала не только Ленину, но и Сталину. Во многом благодаря критике «сепаратистских национализмов» в пользу интернационализма в период до и во время Октябрьской революции 1917 года в России Сталин сумел занять после Ленина пост главы советского государства.

В то же время в результате политик исключения политических требований национализма, дискурс которого в период краха СССР ассоциируется, как уже было сказано, с дискурсом демократии, дискурс украинской коммунистической партии также не смог стать гегемонным, так как выражал партикулярные требования одной группы населения Украины – а именно рабочего класса и крестьянства бывшего СССР, бессознательное которого было прочно сформировано советским эгалитарным политическим воображаемым и не могло выполнить функцию политической гетерогенности по отношению к другим группам населения Украины, активно стремящимся не в старое время (превратившийся после первого, авангардного десятилетия после революции 1917 года в номенклатурный СССР), а в новое – в западную демократию, ассоциирующуюся не с принципами капиталистической конкуренции и эксплуатации, а с принципами утопической универсальной свободы по сравнению со старой советской несвободой тоталитарного режима.

3. Микстура дискурсов национализма и коммунизма: логика неопределенности и эффект неразрешимости (гегемонные политики Леонида Кравчука и Леонида Кучмы)

Классическим примером эффективного использования пустого означающего в украинском постсоветском политическом дискурсе является изменчивая и идеологически гибкая позиция присвоения национальной повестки частью прежней украинской советской партийной номенклатуры. В Украине этот процесс начал осуществляться под предводительством Леонида Кравчука, бывшего заведующего идеологическим отделом ЦК КПУ и члена Политбюро КПУ, ставшего в 1991 г. первым президентом независимой Украины. Став в 1990 году председателем Верховной рады УССР, которая, несмотря на значительное представительство так называемой национальной демократической оппозиции, была подконтрольна коммунистам, Кравчук изначально выступал за расширение суверенитета украинской республики (политическое, экономическое и культурное), не ставя вопроса о выходе из состава СССР. Однако по мере роста и усиления дискурса национализма как одного из ведущих дискурсов гегемонной борьбы накануне краха СССР риторика Кравчука становилась все ближе к так называемым националистическим демократическим требованиям и все более отдалялась от дискурса «ортодоксальных» коммунистов. С получением прав на осуществление в Украине так называемых «демократических преобразований» в рамках СССР (после отделения Балтийских республик и Грузии, ослабления положения консерваторов в Москве и др.) Кравчук очень быстро начинает кооптировать язык и национальную символику Руха. В результате именно дискурс Кравчука занимает гегемонную позицию в борьбе конкурирующих политических дискурсов этого периода, образуя парадоксальную микстуру двух влиятельных эгалитарных дискурсов: с одной стороны, эгалитарного дискурса коммунизма (осудив неэгалитарный, то есть превратившийся в «номенклатурный» коммунизм как тоталитарный дискурс, к которому он с молодости принадлежал); с другой стороны, – эгалитарного «включающего» национализма как демократического проекта так называемого гражданского, а не этнического национализма.

В августе 1991 года после неудавшейся попытки ГКЧП в Москве дискурс соединения национализма и коммунизма, реализуемый Кравчуком, фактически сыграл роль, аналогичную дискурсам «народных фронтов» в странах Балтии, кавказских республиках, Молдове, «Солидарности» в Польше, не только «дополняя», но и фактически «замещая» дискурс ортодоксального коммунизма дискурсом национализма. В результате возник дискурс, который можно назвать дискурсом «национальных коммунистов», основанном на микстуре дискурсов номенклатурного коммунизма и национализма.

Кравчук и его союзники умело использовали гетерогенные политические артикуляции нового соединения дискурсов коммунизма и национализма во время президентской кампании и референдума о независимости 1 декабря 1991 года. Декларируя поддержку – идее национальной независимости, они