Через время, через океан - Анна и Сергей Литвиновы

Единственный вопрос: пришел ли Влад просто ее повидать? Или – что скорее – он по делу?..

Однако выяснять это на виду у всех никак не следовало. Надя поспешно миновала вахту, тепло улыбнулась красавцу, с достоинством приняла цветы и кокетливо произнесла:

– О, Влад! У тебя безупречный вкус!

– А как иначе для безупречной девушки? – дежурным комплиментом ответил тот. И с ходу ринулся в атаку: – Надюш, я уже знаю: смена у тебя до шести. Сейчас половина. Сбежишь пораньше или мне подождать?

Ого, как резво! А за колонной, у лестницы, Катюха затаилась. Внимательно наблюдает за мизансценой. Вот и пусть обзавидуется!

– Мы куда-то идем? – светски поинтересовалась Надежда.

– Да, – кивнул Влад. И без запинки представил программу: – Если ты уходишь сейчас – успеваем по коктейлю. Потом в театр. «Жизель», в Главном, билеты в ложу бенуара. А на десять я ресторан заказал.

Слов нет: заманчиво. Да, похоже, у них будет отнюдь не деловая встреча – в ее программу театр обычно не включают. Но почему так неожиданно? Хоть бы за денек предупредил – она бы и оделась понаряднее, и укладку бы сделала.

Впрочем, бедные (в том смысле что одинокие) не выбирают. И Надя весело произнесла:

– Программа принимается. Безоговорочно. Я только отпро... предупрежу, что ухожу, ладно?

...И уже через десять минут Влад распахивал перед ней дверцу «Ниссана Мурано». Лимузин не столь, конечно, скоростной, как «Мазда» Полуянова, зато куда респектабельней. И лишь когда библиотека осталась позади, Надя поинтересовалась:

– Что случилось, Влад? Только, пожалуйста, не рассказывай про внезапно вспыхнувшую любовь и все такое...

Он с интересом взглянул на нее. Аккуратно влился в поток машин, медленно ползущих по Маросейке. Лукаво произнес:

– Ох, до чего же вы, московские девушки, подозрительные...

– И тем не менее, – пожала плечами Надя. – Ты неделю не давал о себе знать. А тут вдруг: коктейли... театр... ресторан.

– Я просто слишком долго собирался с духом, – подмигнул он.

Встретил ее скептический взгляд и вздохнул:

– Но в чем-то ты права, конечно. В театр мы с тобой идем не просто так. Сегодня «Жизель» – памяти Крестовской. Это ведь один из ее любимых балетов, если помнишь... А перед началом какие-то траурные речи будут. Панихиды ведь в Доме искусств не получилось...

– Ой, так ты уже знаешь! – всплеснула руками Надя.

– Знаю, – вздохнул Влад. – И, честно говоря, в шоке.

– Я тоже опешила, когда мне Антонина Матвеевна сказала, – кивнула она. – Но потом подумала: а почему, собственно, нет? Это ведь право каждого – решать, как его похоронят. Кто-то хочет Колонный зал, а кто-то – совсем без почестей.

– Абсолютно с тобой согласен. Каждый решает это исходя из собственных принципов. Но только решает сам, понимаешь? – Влад пристально взглянул на Надежду.

– А разве Крестовская не сама решила? – возразила Надя. – Как там она сказала? Хочу остаться в памяти всех навсегда живой...

– Если бы она лично произнесла эти слова – не важно кому, тебе, мне, Люсе, – было бы одно. Но Крестовская это подписала. У нотариуса, – тихо произнес Влад. – И ведала ли она, что подписывает?..

– На что ты намекаешь? – насторожилась Надя.

– Я не намекаю, я говорю впрямую, – парировал Влад. – Подписать эту филькину грамоту ее заставил Егор. И явно против ее собственного желания.

– Но зачем?

– Достоверного ответа у меня нет. Только знаешь, что сегодня мне рассказала Магда?..

* * *

Магда Францевна отступать не любила. А уж когда речь идет о Крестовской – особенно. В конце концов, они с балериной были знакомы больше двадцати лет. Подругами, конечно, не стали, тут Магда иллюзий не питала. Лидия Михайловна – богиня, до нее как до неба. В ее окружении давно привыкли и принимали как должное, что она до них всех лишь снисходила. Разговаривала несколько свысока, могла и оборвать, и пошутить обидно. Она – прима, все остальные ее свита. Обычное дело. Да и где вы найдете балерину высочайшего класса, но чтобы при этом была ласковая, непритязательная и добрая? Крестовская хотя бы – старая интеллигентская школа – ко всем обращалась на «вы» и голос повышала крайне редко. А всякие новые звездочки и не такое творят. К ним тут в ресторан Дома искусств недавно одна приходила... С виду вся из себя эфемерная, изящная, утонченная. Только Магда случайно услышала, как та со своим водителем разговаривает: сплошной мат и придирки.

Крестовская, спору нет, тоже придираться умела, да еще как. Но, в отличие от прим-однодневок, расходовала свой пыл не просто, чтобы дурное настроение выплеснуть, а на общее благо. Дом искусств ведь всем своим существованием только Лидии Михайловне и обязан. Сколько раз та ездила в мэрию – сначала требовала, чтоб выделили здание, да не где-нибудь, а в центре Москвы, потом билась за ремонт, за льготы по коммунальным платежам, за ежегодные бюджеты... В итоге домик у них – конфетка. Отреставрированный особняк на Чистых прудах, свеженький, чистый – мечта! Сколько мероприятий ежегодно проходит: и выставки, и конференции, и смотры молодых талантов!.. А не козыряй Крестовская своим звездным статусом, не дави постоянно на мэра – ютиться бы Дому искусств в каком-нибудь подвальчике на столичной окраине...

Может, и нехорошо такие вопросы при жизни благодетеля обсуждать, но в Доме искусств уже давно решили: ему обязательно в свое время имя Крестовской присвоят. А то, что именно Дом искусств будет организовывать ее похороны, даже и не обсуждалось. Кому же еще? В Главном театре балерина уже больше сорока лет не танцует, близких родственников у нее нет... Все как положено: проститься в большом зале, проводить в последний путь аплодисментами... И тут вдруг такое! Ни прощания, ни похорон вообще не будет. Кремация – да еще и без единого свидетеля, Егор Егорович не в счет. Разве так положено уходить из этого мира великим людям?..

И потому Магда Францевна твердо надумала разобраться: действительно ли на то была воля балерины или старую женщину просто заставили?..

И Магда решила направиться к нотариусу. Тому самому, что засвидетельствовал последнее желание великой танцовщицы. И попробовать все у него узнать.

Антонина Матвеевна, с которой Магда поделилась своими планами, правда, уверяла, что все бесполезно и нотариальная тайна охраняется как зеница ока, но ведь попытка не пытка, верно? Выгонит так выгонит.

...Нотариус – звали его Андреем Кирилловичем – принял ее сразу и оказался примерно ровесником – чуть за пятьдесят. Магда посчитала это хорошим знаком. Раз он не молод – наверняка прекрасно знает, кто такая Крестовская. Может быть, даже на сцене ее застал. И Магда безо всяких вводных речей сразу решила хватать быка за рога. Едва вошла в кабинет, тут же бросила под нос нотариусу распоряжение о похоронах, подписанное умершей артисткой. И потребовала:

– Скажите, этот документ вы заверяли?..

Андрей Кириллович ответил не сразу. Прежде распахнул толстенную амбарную книгу, пролистал ее, отчеркнул ногтем какую-то запись... И лишь потом утвердительно кивнул:

– Да, я. Две недели назад...

– А могу я узнать, при каких обстоятельствах это происходило?

Нотариус нахмурился:

– Простите. С кем имею честь?

– Трушевская Магда Францевна, – представилась посетительница.

– Очень приятно, но меня в первую очередь интересует не ваше имя, а ваше право, – поморщился Андрей Кириллович. – Право задавать мне подобные вопросы.

– Я была близким другом Лидии Михайловны, – со значением произнесла Магда. – А работаю главным бухгалтером Дома искусств, которому Крестовская покровительствовала. И до глубины души поражена этим странным документом. И...

– Я понял, – перебил ее нотариус. – Вы обеспокоены, однако никакого официального запроса у вас нет. В таком случае...

– В таком случае послушайте и вы, – возвысила голос Магда. – Я ни в коей мере не собираюсь оспаривать документ, который вы заверили, да и, как вы совершенно верно заметили, права на это не имею. Я просто хочу спросить у вас, чисто по-человечески... Вы ведь знали, кто такая Лидия Михайловна Крестовская? Знали, что она – известнейшая балерина?

– Разумеется, знал, но...

Но Магда уже уверенно перехватила инициативу и горячо продолжала:

– Тогда вот что я вам скажу. Лидочка – в отличие от многих стариков – не очень любила говорить о смерти. Но однажды разговор у нас с ней возник. И она сказала мне совершенно определенно: что хочет, чтобы ее уход превратился в ее заключительный спектакль. И пусть она уже не сможет в нем играть, однако свой последний день на Земле Крестовская надеялась провести на публике. Я прекрасно запомнила ее слова: «Вряд ли я буду хорошо выглядеть, но, слава богу, смерть тоже можно подретушировать, а гримеры в похоронном деле работают неплохие. Только не надо никаких балетных платьев, в моем возрасте это смешно. Оденьте меня скромно, а рядом с гробом поставьте мою фотографию, на которой я молода и красива...»