В дебрях Магриба. Из романа «Франсуа и Мальвази» - Анри Коломон

Проснулась от тишины прекратившейся езды, характерной скрипом и громыханьем самых различных частей повозки. Впечатление от хорошего отдыха было такое: как будто она проспала неизвестно сколь много времени, но долго, с захватом ночи, во время которой осталось ощущение она просыпалась, и тут же быстро уснула. Недаром на ней поверх лежало одеяло, согревавшее холодной ночью.

Мальвази привела себя в порядок и выглянула из-за одернутого полога… Высокие стволы пальм давали тень, в тени которой из-под приземистого камня бил родник, собственно возле которого и возник типичный крохотный оазис в несколько финиковых пальм, под тенью которых возделывается еще два яруса, самый нижний на земле, а над ним различные плодоносящие деревца. Оба эти яруса пользуются одной и той же водой для полива, обильно идущей на полив пальм. В народе про финиковую пальбу говорят: «Королева пустыни» – она держит голову в огне, а ноги в воде». Финиковая пальба главный источник существования земледельцев таких небольших оазисов, она – дерево жизни дающее тень, строительный материал и конечно же финики – хлеб и деньги пустыни, которыми зачастую пользуются при купле продаже. Спелые сочные плоды дают пальмовое вино, финиковый мед, представляющий из себя густой сироп. Вяленые финики, могущие сохраняться в течении нескольких лет и называются собственно «хлебом пустыни».

Светлая тень даваемая кроной пальбы позволяет не сгореть на солнце нижнему ярусу, обыкновенно погибающему после сильной песчаной бури. В этом оазисе вся молодая поросль бахчи погибла вмиг как только караван остановился – под копытами и в зубах жаждавшей тягловой скотины. Новую тут же насадят и она наростёт. Благо для земледельца ему было заплочено за ущерб и за воду, пошедшую на водопой скоту. Найдя у хозяина клочка жизни гору кожанных мешков – бурдюков для воды, коими тот промышлял и по-видимому не плохо, без разговоров купил все что имелось. Колодец, который скапливал стекавшую из источника воду был опустошен на эти бюрдюки. Алжирские воины отдохнули и поели в тени.

Мальвази в обмякшем послесонном состоянии украдкой смотрела на пугавших ее своей темностью и чуждостью воинов, и внутренне содрогалась от мысли столкнуться с этим, затаенно радовалась тому что ее ждет не это, а самая роскошь восточной жизни, изысканность и сила могущественного мужчины. Она внутренне содрогнулась и покорилась мысли. Подняв подол платья и опустив взгляд посмотрела…

Это только и ждало ее впереди неизбежно. Позади же оставленное не так и жаль, потому что главное было не там, а где-то между. Может так даже и лучше что жизнь насильно решила за нее окунуться в это, сама бы она ни за что бы не стала… хоть всю жизнь лучше оставаясь в неопределенном положении, чем изменить идеалу. Что ж раз Создатель решил что ей лучше будет так, она поняла что как хотелось бы уже не может быть… А будет только когда-то …по воскресении душ. Значит она согласна со своим предназначением, которому безразлично предастся, отдаст все что от нее все хотят и может ее тело, тоже требующее того же, быстрее прожечь молодость, жизнь, молясь втайне, внутри себя, только своему Создателю, внешне только делая вид, что молясь как заставляют. И это даже становится хорошо что …много жен у султана или его сановника, легче будет забыться, быть с самой собой. И хорошо даже что она выбрала этот путь, вырвавшись от Амендралехо… Иначе и он бы с ней не ушел. Совсем теперь стало не жаль того, никуда бы они не смогли убежать в этой чуждой стране, только он бы погиб.

…Он конечно очень хороший, почти такой же, но вот именно это, оставаться один на один наедине с этой небольшой даже разницей представлялось невозможным. Лучше с таким другим вульгарным сователем своего, лучше с разными несколькими, представлялось ей предательством меньшим, простой безличной вынужденностью, чем с почти таким же хорошим и ловким, с которым отношения пошли завязываться невольно, в какой-то суррогативной хотя бы потребности, но чтобы хоть немножко было того. Теперь все – разрыв, как и со многим другим, со всей прежней жизнью, которая вышла на последнюю дорогу, и все в ней стало видно до самого завершения. И она уже не та, что была прежде. У нее от всего прежнего осталось только соблазнительное юное еще тело, на которое она продолжала смотреть как на единственно дорогое, что у нее еще осталось в этой жизни… и она бережливо от чужого неожиданного взгляда закрыла наготу. Все-таки у нее были ее родители, пусть не на земле, но в какой-то духовной обители они были ее родными, и Франсуа ее там дожидался… А здесь оставалось только дать бой всяким домогающимся, они у нее попляшут!

*день и ночь*

Безмолвная Сахара живет своей жизнью, своими тайнами и загадками. На гребне песчаной волны вдруг появляется юркая ящерица, замирает, будто к чему-то прислушивается, затем так же неслышно, как и появилась, исчезает, скорее всего врываясь в песок. Неповоротливых, опасных на вид варанов и гекконов можно заметить где угодно рыскающих за добычей. По волнистому склону бархана извиваясь спиралью сползает ядовитая змея, пользуясь особым способом ползанъя – касаясь только гребешков, надутой ветром, рифленой поверхности и то на очень короткое время то бы не обжечься о раскаленный песок. А кругом кажется ничего живого, только бесконечные дюны под огненно палящим солнцем, но то тут, то там, можно заметить следы пробежавшего тушканчика, пучки травы. Пустыня живет своей жизнью. Здесь говорят: «на севере семь тучек – здесь одна» – и та проходит, потому что дождей не бывает годами. Единственное как влага сходит наземь: проявляется в виде утренней росы – как результат холодных ночей, отдающих влагу из воздуха. Но самое главное что удерживает остатки полумертвой, одеревенелой растительности – это глубоко уходящие в землю к влаге корни.

Обманчиво спокойствие в пустыни, на самом деле от любого ветерка происходят изменения и подчас значительные. Как бывает за одним слоем песка, поехавшим вниз соскальзывает еще и еще новые слои, и так пока не захватиться верхушка бархана. Бархан перекочевал. Барханы-кочующие под воздействием ветров, холмы пустыни, состоящие из чистого песка, обычно красновато-бурого или золотисто-желтого цвета, а так же многих других оттенков.

Барханы и дюны, постоянно кочующие по бескрайнему песчаному океану, своеобразно похожи на замедленные волны. Но не все в пустыне приходиться на пески. Так же очень большие пространства в Сахаре приходятся на покрытую крупными обломками камня и щебня поверхность называемую хамада, или если пустыня сплошь усыпана галькой – серир.

Стоило только кончиться мягкому эргу, а каменистой хамаде начаться, как езда в повозке превратилась для Мальвази во что-то невообразимое. Она поскорее постаралась облачиться в необходимое и сесть в седло своей лошади.

Как предчувствуя это, тут как тут возле нее оказался незабвенный Омар Мейяд.

– Сеньор Мейяд, вы что нарочно выехали на камни что бы выкурить меня из моего убежища?

– Ваше сердце подсказало вам правильно. У меня сегодня с самого утра нутро горит по вам и я думаю о вас.

Малъвази пользуясь тем что никто в мире не может сейчас увидеть под паранджой показала нахалу язык.

– Только сеньор Омар! Я вас предупреждаю вы меня уже изнасиловали своими похотливыми желаниями!

И вдруг!! Приоткрыв паранджу…

– Ой вы непонятливый! Пока песок на зубах скрепит, не буду! Я у вас! Сосать!!! Хорошо все понял? – неожиданно для самой себя смелым высоким звонким голоском выпалила она.

Слабой стороной Омара Мейяда оказалось слышать подобное на слуху, и согнувшись он чуть натурально не вывалился из седла.

Если вы и впредь собираетесь заниматься со мной устной эротикой – я удаляюсь!

– Нет!… Останься! … Я покажу тебе удивительную находку, которая тебя заинтересует. Это заинтересовало любую бы женщину. – говорил он уже об отвлеченном, а сам продолжал задыхаться по прошлому, ею сказанному.

– Не понимаю что на этой пустоши можно найти такого? Тем более что бы это могло заинтересовать женщину?

Омар Мейяд хлопнул в ладоши, оборачиваясь назад, подал знак рукой приблизится, и снова взглянул на нее.

– Вы никогда не слышали о «розах пустыни»?

– Сейчас вынуждена буду слушать от одного вруна по имени Омар. Ну-ну, давайте заливайте, что вы там могли найти в этой жгучей пыли? Наверное это что-то сохлое и вздорное, что только кочевники могут называть розой, потому что им нечего больше дарить своим женщинам.

– О, нет! Такой женщине как вы я ни за что бы не решился преподнести даже просто розу, если бы эта роза не была удивительной. В нашей пустыне не так уж все мертво, что топчет ваша лошадь. Это настоящее волшебство что в выжженной земле может расцветать цветок волшебной красоты, с лепестками самых различных цветов. Если белого то намного белее снега, эмалевого оттенка. Темно-фиолетовые, бурые, карминные, бордовые, пурпурные – видеть бы вам собранную из роз пустыни оранжерею во дворце султана. Та же роза которую я подношу вам совершеннейшая редкость «роза загипсов». Взгляните на чудо…