Жена алхимиков, или Тайна «Русского Нострадамуса» - Полина Голицына

– Вы говорите «был французом»?

– К сожалению и его и её больше нет. Автокатастрофа…

– Простите, София, мне не стоило задавать этот вопрос.

– Это было давно, да и откуда вам знать, какие вопросы лучше не задавать.

– Хорошо, тогда перейдём к делу. Взгляните на этот текст.

Василий протянул Софии тонкую пачку листов, ксерокопию одного из вариантов «Завещания» Фламеля.

– Латынь?

– Да, но текст довольно специфичный. Скажите, сколько вам потребуется на то, чтобы сделать качественный перевод?

София пробежалась глазами по тексту.

– Вижу, тут алхимия, в целом мне понятно практически всё, но термины требуют большего внимания. Думаю, справлюсь за три-четыре дня.

– А если бы вы могли консультироваться с человеком, сведущим в алхимии?

– Тогда, Василий, тут работы часов на пять-шесть, ну это если только и делать, что переводить. За рабочий день можно справиться. А кто этот человек?

– Он перед вами.

– Не знала, что вы хорошо разбираетесь в алхимии, я думала, что вы увлечены лишь историей.

– Да, увлечен, но буду с вами откровенен. О том, что меня интересует алхимия, я предпочитаю не распространяться. Официально я к ней отношусь, как к яркому явлению, расцветшему в средневековье, вроде колдовства. В наше время людей, которые открыто признают алхимию и не крутят пальцем у виска, когда об этом заходит речь, часто считают весьма странными. Конечно, если у них нет веских доказательств истинности этого древнего знания. Скажите, а что вы думаете об алхимии?

– Честно говоря, я не особенно много об этом знаю для того, чтобы утверждать что-то определённое. Я привыкла считать алхимию историческим феноменом. Люди с помощью алхимических практик искали духовное просветление, хотели продлить жизнь, а заодно заполучить в свои руки источник богатства. Хотя богатство обычно стояло далеко не на первом плане.

– Да, это исторический феномен, но всё же скажите – как вы лично к этому относитесь? Много ли вы об этом знаете – не столь важно. Объем знаний хотя и играет роль в формировании суждений, но не такую уж и большую. Важнее – способность ухватить суть, сформировать некое общее впечатление. Если впечатление это хорошее, если то, что человек узнал, входит в резонанс с его внутренним миром, на этом впечатлении потом строится всё остальное. Если человек чувствует: «Не моё», если отвергает что-либо, едва услышит об этом, на этом уже не строится ничего.

– Василий, если так, тогда могу сказать, что к алхимии я отношусь хорошо. Я не берусь говорить о том, что верю в то, что с помощью философского камня, который искали алхимики, можно буквально творить чудеса в материальной и духовной сферах. Но если бы мне довелось увидеть доказательства, я готова в это поверить.

– Спасибо за откровенный ответ. Скажу прямо – вы меня полностью устраиваете. Предлагаю заключить контракт.

Василий протянул Софии заранее заготовленный договор.

– Прочтите и если всё хорошо, подпишем и примемся за работу.

София прочла документы.

– Да, мне это подходит, готова подписать.

– Отлично. Начнём прямо сейчас. Идёт?

– Хорошо, только в машину за ноутбуком схожу.

София вышла, Василий проводил её глазами. У него было такое ощущение, будто она всегда была рядом с ним. К этому ощущению примешивалось еще одно. Он очень остро чувствовал, что рядом с собой он видит либо Диану, либо – Софию.

Он не позволял себе размышлять о том, как пошла бы жизнь, стань София для него кем-то более значительным, нежели помощница, но был совершенно уверен в том, что если ему удастся вернуть Диану, места для Софии в его жизни не останется. София притягивала его, но Диану он любил больше жизни, он хотел хранить ей верность во всём. И в том, что творится у него в голове – тоже.

Так бывало и раньше, когда он ловил себя на мысли, о другой, пусть совершенно невинной. Тогда его же собственная совесть не давала ему покоя. Будь рядом с ним и София и Диана, он попросту извёлся бы.

Он знал, как поступит, если вернёт Диану – каким бы хорошим ассистентом ни была София, он постарается, чтобы они с ней больше не увиделись. А если не вернет… «Может быть, я и правда схожу с ума?», – подумал он. «Может, бегу от реальности, не хочу признать очевидное, хочу повернуть время вспять. Ведь никому еще этого не удавалось. Вот София. Я пока не вижу непреодолимых причин, по которым, чисто теоретически, мы не могли бы быть с ней вместе. Конечно, нужно время чтобы понять своё отношение к ней, но уж сейчас я вижу, что она мне крайне симпатична. Если окажется, что и я ей приятен, что она ничем не связана, так почему бы и нет? Диана, в конце концов, только порадовалась бы тому, что я счастлив, пусть и с другой», – он позволил себе додумать эту мысль и ощутил уже далеко не первый за это утро, но самый сильный укол совести. «Ладно, не будут торопить события, посмотрим», – в итоге решил Василий.

В коридоре послышались шаги. В кабинет вошла София. Она несла увесистую сумку с ноутбуком. «Рассказать ей сейчас о том, что я хочу воскресить с её помощью умершую жену или вообще об этом молчать?», – подумал Василий. «Но это всё равно ей станет понятно рано или поздно. Мне ведь и в процессе изготовления Великого эликсира понадобится её помощь, а если эликсир получится, то и дальше – тоже», – продолжал он размышлять, глядя, как София разворачивает своё рабочее место на столе, который был установлен сбоку от стола Василия.

– Диана, – начал он, обращаясь к Софии.

– Простите, кто?

Глава 13. Воскрешение Ваньки

Преданность. Добродетель, присущая тем, кого вот-вот должны предать.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Семён продолжил читать. Следующий рассказ был озаглавлен «Ванька, слуга. О воскрешении умерших».

Вот недавно случай был. Оно, конечно, нельзя об этом записки вести, да и не понимаю я ничего, но только уж до того это всё диковинно, что и сказать нельзя. Так вот, приказывает мне барин: «Приведи мне собаку, да разыщи такую, чтобы еле ноги таскала». Ну мало ли собак, только зачем ему старая? Ладно бы щенка, он хоть тявкнет, если кто чужой войдёт, да и на дичь можно науськать, на охоту брать. Хотя барин не особо охотиться любит, разве что для государственного дела кого сопроводит, а так – ему не до охоты. Я было подумал, что собака ему надобна чтобы птиц тех железных кормить, да только он же их в чащу лесную отпустил, там им пропитания довольно.

Нашёл я старого кобеля, чёрного с белыми пятнами, в чём душа держится. Грязного, как чёрт. Почистил его малость, да и привёл к барину, а он меня отослал и заперся у себя. Ну я-то знаю, чуть что – позовёт, далеко не отхожу.

Слышу – тявкнул кобель, потом тишина. Больше о той шавке слышно ничего не было, дня так два или три. А потом смотрю – у него собачонок под ногами вертится, а он его еще гостям показывает, не буду говорить каким, иначе прощай моя голова.

Собачонок тот расцветкой как старый пёс, которого я притащил, да только кобеля-то и след простыл. Я еще запомнил, у него одно ухо было белое, другое – чёрное, так и этот такой же. Пятна тоже на нём заметные. Не особо редкая расцветка, только пойди поищи двух одинаковых. Я бы еще понял, если бы я ему сучку изыскал, не сильно старую, и та ощенилась, да привела бы кутёнка. А так – кобель, с него здесь толку меньше, чем с козла молока. Ну это ладно, собака и есть собака, что с неё возьмёшь, да только не далее чем вчера стал барин мне вопросы задавать.

«Ты, Ванька, долго ли жить собираешься?», – говорит. «Как вашей милости будет надобно», – отвечаю. «А что, если бы ты мог вдвое моложе сделаться?», – продолжает он. «Если Богу угодно, то отчего ж не сделаться», – говорю.

Сегодня барин недоволен чем-то. Ходит черней тучи, велел никого не принимать. Щенок тот, который на старого пса расцветкой походил, издох. Я сам его выносил. А барин всё что-то варит на печи, раньше всё сам обходился, видать не хотелось ему чужие глаза к своим делам допускать, а сегодня я ему помогал. Дело-то нехитрое, то подай, это принеси, но видно устал он, вот меня и приставил к склянкам. Ночь уже, а он всё не унимается, всё по книгам смотрит, что-то записывает. Я пару раз глянул в те книги, пока ждал его приказаний, да только хоть он меня грамоте и обучил, ничего я там не понял. Ну, наука есть наука, точно не моего ума дело. А то, что на печи у него булькало, так и вовсе чудные дела.

Было там три склянки. В каждой из них он особенное что-то варил. В одной чёрное, вроде как если сажи печной в воде намешать. В другой – сначала серое, потом побелело. А в третьей – сначала белым было, потом всеми цветами пошло, я и не назову их. Дальше в третьей склянке желтеть начало, потом покраснело, вроде крови, только ярче. И светится вроде.

Вот он подсыплет порошка какого-то в первую склянку, а оттуда дым, да такой едкий, что глаза береги. Барину-то хоть бы что, хотя и он, вижу, того дыма сторонится, а я иной раз думал не выстою. Страшно и подумать, что в посудине варится, если от дыма того не вздохнуть. Видно, и сам барин чёрной склянки опасается. В другие-то он всё заглядывает, всё нюхает, а чёрная склянка у него особенная, видать. Она в стороне стояла. Знать, яд в ней, раз он её даже не нюхал.