Тишайший - Владислав Бахревский

Мальчик умылся в темном углу, за печью, подошел к раскрасневшемуся от жаркого огня старшому.

– Я – вот он, чего мне сделать?

Старшой улыбнулся Саввушке и показал на лавку у стола.

Завтракать сели вместе. Старшой уже и щей успел наварить, и каши.

Братья ели трудно, давились, как гусаки. Саввушка то в чашку глазами упрется, то в окошко, чтоб на них не глядеть.

Вдруг ему показалось – по двору ходят люди.

– Там кто-то пришел, – сказал он братьям.

Старшой отложил ложку, пошел поглядеть. Вернулся бегом, толкнул брата в плечо, сам за топор, а брату на пестик в ступе показывает.

Саввушка тоже из-за стола выскочил, ухват в руки – и за братьями следом.

Во дворе пятеро молодцов из дворянского ополчения сбивали замки с амбаров и подклетей. С саблями, с пистолями, они делали свое разбойное дело открыто, не торопясь – разве посмеет жалкий торгашик из дома сунуться? Они даже не обернулись на звук открывшейся двери, и Саввушка, выбежавший последним, перепугался за грабителей: сей миг случится убийство, братья, грозя, крикнуть не могут. И тогда он сам закричал петушком, голос сорвался:

– Лупи татей!

Дворяне развернулись – щелчок дать, а на них – два сбесившихся быка. Кинулись вояки к воротам, один саблю уронил – не обернулся, только бы ноги унести.

Захлопнул тугой на ухо ворота, меньшой брат запер их да еще бревном припер.

Отошли братья от ярости, Саввушку с ухватом увидали, руки в боки – и хохотать, а из глоток вместо колокольчиков – стон да клекот.

Замки на амбарах поглядели, где что поправили, собрались со двора домой, и тут в ворота сильно застучали.

Братья в руки что потяжелей и Саввушке показывают: погляди. Саввушка на забор залез – ночной постоялец на коне, а с ним – солдаты иноземного строя.

Увидал мальчишку, рукой помахал.

– Грабители минули ваш двор?

– Как минули? Гостевали, да братья их чуть не прибили.

– Ну и слава богу. Шалят нынче в Москве. А я тебя чего-то вспомнил, мимо ехали, вот и завернул… Будь счастлив! На Красную площадь едем, царя оберегать.

Дал лошади шпоры – грязь из-под копыт полетела аж до шапок.

3

Со стороны двор Бориса Ивановича Морозова – обычный боярский двор. Бревенчатый тын, терема за тыном, куполок домашней церкви. Двое ворот, парадные и хозяйственные, но и те и другие с башенками. Такой двор глазу приятен: терема друг перед другом красуются, и маковки тут, и шатры, и шпили, стрелы, коньки, петушки. А изнутри двор – не игрушечка. За тыном вроде бы пруды, да почти полным кругом, все равно что ров с водой. А на берегу вал, не высок, за тыном его не видно, но самый настоящий, для отражения приступов.

Морозов ходил по двору, глядел, как устанавливают на валу пушечки. Пятью пушечками в казне разжился. Бог даст – не пригодятся.

Для спокойствия ставил: спокойней, когда вокруг двора пушки.

Во дворе строились в ряды холопы, человек триста. Плохо строились, толкались, перебрехивались, – всыпать бы, да время ненадежное.

Борис Иванович взошел на крыльцо. Дворня замерла, ожидая приказаний.

– Пойдите на Красную площадь. В оба глаза глядите за дворней князя Яшки Черкасского. Сами драк не затевайте и в драки не вмешивайтесь, но вот если дворня или даже кто из дворянского ополчения к моей особе будет добираться или – избави Бог – царских слуг кто начнет теснить, тогда бейте разбойников без пощады. – Повернулся к стоявшему за спиной Моисею: – Вели раздать большие ножи, кастеты, ослопы, но чтоб все не напоказ. Сторожить дом оставь не меньше полусотни. Как со всем управишься, немедля приходи в мои покои.

Моисей – одна нога здесь, другая там.

– Что угодно, господин?

Морозов, в парадной, но старенькой шубе, шапка соболья, но тоже старая, на руках из перстней всего один, с камушком-охранителем, в руках свиток указа.

– Погадай, удержусь ли? – сказал, на Моисея не поглядев.

– Нужна свежая проточная вода…

– Эй, кто-нибудь! Чтоб тотчас принесли с реки воды. Бегом!

– Еще бы молока из персей…

– Бабьего, что ли?

– Без этого никак…

– Федулка, гони к дворне… Сколько молока нужно?

– Ложку.

– Пусть баба кормящая надоит малость. Да мигом! Мигом!

Слуги умчались. Моисей подошел к боярину:

– Извольте волосок из бороды.

– Дергай.

Моисей выдернул, отошел в сторону, ожидая воды и молока.

– Верное ли гадание? – спросил, помолчав, Морозов. – На молоке беременной бабы гадают, когда хотят знать, дочь будет или сын. Потонет молоко – жди дочь.

– Не извольте, господин, беспокоиться. Я гадаю по древнейшему обычаю.

Принесли воду и молоко.

Моисей выслал слуг вон.

Налил воды в серебряную тарель. Сжег на свече волос из бороды, пепел кинул в молоко, молоко вылил в воду, напрягся, жилы выступили.

– Рупа, джива, линга, шарира! Боров, дракон, коса, можжевельник – приветствую духов Сатурна!

Помешал воду перстнем.

Молоко плавало, пепел свился спиралькой.

– Господин может быть спокойным.

Морозов, сидевший неподвижно, встал, улыбнулся не без издевки.

– Карету!

4

Царь Алексей Михайлович, натешившись красной ловлей птиц кречетами, возвращался в Москву. Ему было известно: дворянское ополчение явилось в стольный град бить челом о разорении и бедности, и Борис Иванович, озаботясь, нашел-таки средство отвратить челобитчиков от бунта.

Первым, кто встретил царя еще за две версты от Пресненской заставы, был игумен Никон.

Алексей Михайлович ему обрадовался, сошел с лошади, благословился.

– Великий государь! – воскликнул Никон, сверкая черными глазищами. – Дозволь в сей час испытания быть возле тебя. Дворяне озлоблены, в Москве грабежи… Собою дозволь заслонить, коли, не дай Господи…

– Что ты всполошился, отче?! Борис Иванович обещал постараться, чтоб все тихо было, славно. Но тебе, друг мой, спасибо! Спасибо.

Поехали вместе.

– Накопились у меня жалобы горькие, – сообщил Никон. – Приходить ли мне в назначенный тобой день?

– Друг мой! – слегка укорил Алексей Михайлович. – Об этом больше никогда не спрашивай. Приходи каждый раз. Я ради милосердия и ради твоих христовых хлопот все дела оставлю.

Возле Пресненской заставы царя встречали бояре, митрополиты, Никона оттеснили во второй и в третий ряд, а на Красной площади он уже плелся в хвосте царского поезда.

«Ужо погодите у меня!» – грозился он неведомо кому и не вслух.

А в народе его узнавали, пальцами на него друг другу показывали, кланялись.

– Заступнику нашему!

Радость, подмешавшись к обиде, распирала Никону грудь.

«Ужо погодите у меня!» – повторял он свою невысказанную угрозу, но теперь не с отчаянием, а с веселой, бесовской надеждой.

Едва шествие вступило на площадь, запруженную народом, к царю метнулся под ноги Васька Босой, известный на всю Москву юродивый.

– Царь, возьми меня собачкой на службу! – завопил он во весь тоненький, на сто шагов слышный голосок. – Гав! Гав! – Юродивый прыгал босыми ногами по заиндевелым камням площади. – Царь, вон твои дворяне! – И, заливаясь злобным лаем, он кидался на мрачных ополченцев. – Они тебя зарезать пришли. Ты – агнец. А я не дам тебя зарезать, я твоя собака. Гав! Гав! Гав!

Дворяне, попавшие в первые ряды, отступали перед юродивым, норовили с глаз долой.

К юродивому кинулась стража, но Алексей Михайлович рассердился вдруг:

– Отойдите прочь от божьего человека!

Ударили колокола кремлевских соборов, из Спасских ворот шел встречать государя патриарх.

Царь благословился и рукой указал на дворян:

– Благослови их, отче!

Патриарх Иосиф, совсем уже старенький, перекрестил дворян. И тотчас зычный дьяк с Лобного места принялся читать царскую грамоту о льготах лучшему российскому сословию.

Дворяне кинулись слушать.

– Урочные годы на десять лет… Розыск и возвращение беглых крестьян… После переписи крепость на крестьян, бобылей и детей их, без урочных лет, навеки.

– Слава! Слава государю! – Дворяне кинулись на колени перед молоденьким, но таким мудрым и хорошим царем.

5

А пирожкам, поставленным в печь, что? Испеклись.

Взял старший брат, тот, что на ухо тугой, ящик, другой ящик дал Саввушке. Навалили пирожков, пошли торопко на площадь, пока народу много. Слышат, грязь за спиной у них больно уж чавкает. Повернулись, а это – младший брат, улыбаясь во весь рот, с ящиком за ними поспешает. У старшего брата слезы так и брызнули, а младший к нему голову на плечо положил, погладил по щеке и подтолкнул слегка: что было, мол, то прошло, пошли работать.

Царя Саввушка, как ни прыгал, не увидал. Видел издали шапки боярские, митры да клобуки духовенства, серебряные пики да топорики царской стражи.

На площади люди все с саблями, с пистолями да с ружьями – дворяне. Толкался мелкий торговый люд, нищие, шныряли хищно холопы Морозова, у каждого под полою то шестопер, то кистень. Были тут и крестьянского звания люди из ближних сел: кому купить чего надо, кому продать.