Нечисть Швеции. Обитатели кладбищ, лесов и полей - Юлия Антонова-Андерссон

животное.

В XIX веке лесная дева становится героиней городских легенд и фольклора рабочих. Ее встречают на базаре и на танцах. Популярный сюжет из провинции Вармланд: юноша на рынке замечает прекрасную даму в великолепной одежде, но с торчащим из-под нее хвостом. Он вежливо предлагает ей «поправить шлейф», за что получает награду. Лесная дева дает ему немного денег, но предупреждает: «Потратишь все до последней копейки – деньги перестанут водиться. А пока у тебя есть самая мелкая монета, полученная от меня, деньги не закончатся».

Вариация на эту тему встречается даже в «Саге о Йёсте Берлинге» Сельмы Лагерлёф:

«Кевенхюллер вовсе не был обыкновенным часовщиком, он хотел стать великим изобретателем и преобразовать мир.

Побывав таким образом во многих странах, он очутился в Вермланде, где решил изучить мельничные колеса и горнорудное дело. В одно прекрасное утро он, переходя площадь Карлстада, повстречался с лесной феей, которой вздумалось забрести в город. Эта важная дама тоже переходила площадь, но с противоположной стороны, навстречу Кевенхюллеру.

Эта встреча оказалась роковой для Кевенхюллера! У дамы были сияющие зеленые глаза и распущенные золотистые волосы, достававшие до земли, на ней было платье из блестящего зеленого шелка. Эта язычница, дочь лесных троллей, была красивее всех земных женщин, которых доводилось встречать Кевенхюллеру. Он стоял как зачарованный и смотрел на нее.

Она пришла сюда прямо из лесной чащобы, где растут папоротники, огромные, как кусты, где гигантские сосны затмевают солнечный свет, и он, пробиваясь сквозь густую хвою, бросает на мох золотые блики, и где по заросшим мхом валунам стелется линнея.

Мне хотелось бы быть на месте Кевенхюллера и увидеть ее с листьями папоротника и еловой хвоей в волосах и маленькой гадюкой, обвившейся вокруг шеи. Представьте себе ее: мягкая, крадущаяся походка лесного зверя, аромат смолы и земляники, линнеи и мха!

Какой же переполох, должно быть, вызвало ее появление на карлстадской рыночной площади! Лошади шарахались в стороны, пугаясь ее длинных, развевавшихся на летнем ветру волос. Уличные мальчишки бежали за ней. Мясники побросали безмены и топоры и уставились на нее, раскрыв рот. Женщины с криками бросились звать епископа и соборный капитул, чтобы выгнать нечисть из города.

А она продолжала идти спокойно и величественно, насмешливо улыбаясь царившей вокруг суматохе. За ее полуоткрытыми алыми губами Кевенхюллер увидел мелкие, острые и хищные зубы. Чтобы люди не узнали, кто она такая, она накинула на плечи плащ, но забыла спрятать хвост, и он волочился за ней по булыжной мостовой.

Кевенхюллер тоже заметил хвост; ему стало обидно, что горожане насмехаются над столь знатной дамой, он остановился перед красавицей и вежливо сказал:

– Не соблаговолит ли ваша светлость поднять шлейф?

Лесовица была тронута таким проявлением благожелательства и учтивости. Она остановилась и поглядела на него так, что сверкающие искры ее глаз поразили его в самое сердце.

– Запомни же, Кевенхюллер, отныне ты своими руками сможешь смастерить любую диковину, любую самую искусную машину. Но не вздумай пытаться делать вторую, точно такую.

А уж она умела держать слово. Кто же не знает, что одетая в зеленое лесовица из чащобы обладает и может одарить талантом и чудесной силой того, кто сумеет снискать ее милость?»[38]

Если у лесной девы показывался хвост, ей стоило аккуратно намекнуть на это

В провинции Даларна лесная дева предпочитала танцы:

Однажды на танцы в лесу где-то между Лимой и Малунгом, подвязав хвосты, заглянули лесные девы. Весь вечер юноши и девушки веселились и танцевали, пока кто-то из молодых людей не заметил хвост и не сказал:

– Девушка, подвяжите нижнюю юбку!

После танца лесная дева от всей души поблагодарила юношу и пообещала, что отныне во всех его делах ему будет сопутствовать удача. Так оно и случилось.

В тот же вечер с лесной девой довелось танцевать и другому юноше. Увидев хвост, он громко рассмеялся. Покраснев, его спутница лишь промолвила:

– Не ждать тебе счастья в этом мире!

И не было ему с тех пор ни счастья, ни везения.

В рабочем фольклоре конца XIX века лесная дева – нередко жертва научно-технического прогресса.

Однажды угольщику начала являться лесная дева. Долго это продолжалось, пока рабочий, набравшись мужества, не решился с ней заговорить. Та в ответ пожаловалась, что, пока ее не было дома несколько месяцев, через ее владения проложили железную дорогу, перейти которую невозможно (помним, что сталь и металл отталкивают нечисть). Тогда угольщик взял девушку на руки и перенес через рельсы. С тех пор ему постоянно везло[39].

В других историях лесная дева предупреждала угольщиков о возможном возгорании угольной ямы: будила задремавшего работника, когда до пожара оставались считаные секунды. Так она спасала и себя, и рабочего, и лес, выступая в роли покровительницы и защитницы своей стихии.

Альвы, эльфы и эльфийки

Популярный средневековый сюжет – перед свадьбой жених встречает хоровод эльфов. Возникает дилемма: танец с эльфийской принцессой или домой к невесте? Герой выбирает второе, отчего погибает сам, унося в могилу вдобавок и невесту, и мать. По-скандинавски мрачно. К счастью, эльфы в шведской модификации менее кровожадны… Но обо всем по порядку.

Улоф к заутрене спешит, —

Ветер стих, выпал снег, —

Невиданный свет впереди горит.

Улоф вернется, когда распустится лист.

По склону едет он вперед

И видит эльфов хоровод.

Эльфы лесные танцуют в ряд,

Волосы падают до пят.

Принцесса эльфов машет рукой:

«Улоф, иди танцевать со мной!» —

«С тобой танцевать не стану я,

Мне не велит невеста моя». —

«Если не станешь танцевать,

Будешь ты горе горевать». —

«Нельзя танцевать мне с тобой вдвоем,

Завтра свадьба в доме моем». —

«Улоф, недуги пойдут за тобой,

Станут они твоей судьбой».

Улоф коня повернул назад,

Недуги за Улофом спешат.

Улоф к матери едет своей,

Мать ожидает его у дверей.

«Мой милый сын, ты бледен как мел.

Скажи, отчего ты побледнел?» —

«Задумался я и чуть не погиб,

О дерево конь меня ушиб.

Готовь мне постель поскорее, мать,

Я лягу, чтобы больше не встать». —

«Мой сын, не время для скорбных речей,